Картина маслом - Оксана Калина

Ирма никогда никого не любила, для этого она считала себя слишком холодной.

«Да никака я не холодная, самая обыкновенная баба, – подумала Ирма, чувствуя, как в груди растекается доселе неведомое тепло, – просто внушила себе, что какая-то особенная из-за морды лица смазливой, что богатство и роскошь единственно достойное обрамление для моей неземной красоты. По сути, всех своих мужчин я просто терпела, а ощущения, когда сердце замирает от одного его прикосновения, до сих пор не знаю. За этим, наверное, и еду».

Ирма вышла из маршрутки раскрасневшаяся от неожиданно посетивших ее мыслей и как-то разом похорошевшая.

В глазах встречавшего ее возле дверей ресторана Юры она прочитала восхищение, радость и недоверие, смешанное с толикой торжества.

– Это я, – вдруг засмущавшись, как на первом в жизни свиданиии, произнесла Ирма, голос ее дрогнул.

– Я столик заказал, проходи, – Юра взял еее под локоть и даже сквозь ткань пальто Ирма почувствовала какие горячие у него руки.

В зале ресторана горел приглушенный розоватый свет, звучала тихая музыка, посетителей было не много. Есть Ирме совершенно не хотелось. Она украдкой поглядывала на Юру, одетого в строгие брюки и тонкий трикотажный полувер, облегающий мощные, как у спортсмена, плечи и открывающий сильную шею. Ирма вдруг представила, как она обвивает эту шею руками и у нее перехватило дыхание. Она пыталась унять дрожь в пальцах и голосе, старалась меньше есть и говорить, но ее выдали глаза. Юра, увидев ее ожидающий, полный страсти взгляд, вдруг поднялся и сказал:

– Я надеялся, и не верил… Идем со мной, идем, – в его охрипшем голосе чувствовалась и мольба, и приказ.

Ирма попыталась было внять гласу разума и отказаться, но посмотрев в Юрины глаза поняла, что он ее не отпустит, даже если потолок вдруг станет падать им на голову. Да и глупо строить из себя невинность, раз уж она сюда пришла.

Ирма, не проронив ни слова, поднялась и пошла вслед за Юрой. Она спиной чувствовала провожающие взляды немногочисленных посетителей ресторана и подумала: наверное, у нас на лбу написано, чем мы идем заниматься. Аура желания, окружающая их, была настолько плотной, что, казалось, ее можно резать ножом.

Юрины губы, твердые, требовательные, прожигали ее насквозь.

– Теперь ты меня запомнишь на всю жизнь, – шептал он, приникая к ее нежной коже. Ирма, прежде чем полностью отключиться от реальности, успела подумать: чего же все-таки в его чувствах больше – любви, или желания залечить раненное самолюбие? Впрочем, это уже было неважно.

Вот как это бывает, размышляла Ирма, глядя на заснувшего под утро Юру. Когда кажется, что сейчас задохнешься от нежности и хочется смотреть и смотреть на любимого, а не укрыться скорее в детской. Какими же мы иногда в молодости бываем дураками! Не вбей она себе тогда в голову дурацкую Юрмалу и еже с ней, была б сейчас счастливой женщиной.

Ирма легонько провела пальцами по мускулистой Юриной спине, он что-то забавно промычал и проснулся.

– Извини, – улыбнулась Ирма, – не хотела тебя будить.

– Как это не хотела? А я очень даже хочу!

Он со смехом повалил ее на спину и начал щекотать, пока Ирма не согласилась с тем, что ей тоже очень чего-то хочется.

– Знаешь, – отдышавшись, сказал Юра, – я иногда думал: благодарить мне тебя или ненавидеть? С одной стороны, если бы ты меня так не продинамила, ничего бы я в жизни не добился. Работал как вол поначалу с одной мыслью: вот встречу ее и докажу, что чего-то стою. Вспоминал взгляд твой, будто пустое место перед тобой, а не человек, и от злости в два раза больше работал. Потом, повзрослел, и уже, конечно, за деньги да за идею пахал, но и ты не на последнем месте была. Сволочью за это время стал отменной. Не пресмыкался, правда, и не продавался, но и не жалел никого. Себя в том числе. Нет во мне сочувствия, понимаешь? Однажды ко мне рабочий пришел с фирмы, денег просить, отцу на операцию, серьезное там что-то было. А я не дал. Представляешь? Мол, твои проблемы. Мне в этой жизни никто и копейкой не помог. А теперь думаю: не прав я. Не прав?

– Не мне судить, – ответила Ирма. До недавнего времени и сама не знала, что такое жалость, нормальная, человеческая. Жила под тем же девизом: твои проблемы.

– Знаю, что не прав. Может, был бы рядом кто подобрее, и я другим человеком стал.

– Тогда тебе точно повезло, что этим человеком оказалась не я, – криво усмехнулась Ирма, – во мне доброты – кот наплакал.

– Разве? Я думал такие красивые злыми не бывают.

– Это только в сказках прекрасные принцессы обладают добрым нравом, а в жизни, зачастую, вытворяют такое…

– И ты вытворяла?

– Вытворяла, – подтвердила Ирма.

– Значит, два сапога – пара? – почему-то обрадовался Юра.

Ирма вдруг подумала: наверное, в его глазах, я, как и положено мечте, была чем-то недосягаемым. А тут мечта сошла с пьедестала, стала ближе к народу, доступнее, вот он и радуется. Знал бы ты, насколько я была доступна, не стал бы так жилы рвать!

Ирма криво усмехнулась, не замечая, с каким напряжением смотрит на нее Юра.

Он, наверное, истолковал ее улыбку по-своему.

– Чего смеешься? – зло буркнул он, – я теперь любую бабу задешево купить могу, тебя в том числе. Думаешь, я дурак? У тебя прошлое на лице написано. Картина маслом!

Ирма не обиделась на Юру, чего уж тут. Просто стало грусто и одиноко. Она вдруг поняла отчетливо и ясно, что судьба свела с нею непростого парня Юру только для того, чтоб отдать долг юности. Хотя, сам он этого, наверное, не осознает.

Ирма знала, что еще очень долго, вспоминая Юрины объятия, у нее будет болеть и саднить сердце, а душа будет стремиться к нему: хоть на секундочку увидеть. Но Юра никогда до конца не сможет простить того, что «картину маслом» на ее лице писал не он. И ее детей он до конца не примет, хотя своих будет любить до безумия. Такой человек.

Нужно делать выбор. И ты знаешь какой. Ну, давай же! Это ты только снаружи шелк, а внутри сталь, значит, твое сердце не разобьется, а слегка покарежится. А что с его сердцем и чувствами? Он будет тешить свое самолюбие вспоминая, как ты под ним стонала. Так надо, Ирма.

Ирма поднялась, оделась.

– Прощай, Юра.

Он смотрел на нее растеряно, внимательно, словно старался прочесть самые потаенные мысли.

– Почему «прощай»? Зачем? Не надо… – растерянно прошептал он, но увидев решимость в Ирминых глазах, вдруг заорал:

– Убирайся! Никогда больше!.. Ненавижу! Убирайся!

– Прощай, – прошептала Ирма, посылая ему воздушный поцелуй. Знала: если подойдет, Юра может ударить, – прощай.

Через день свекровь должна была привезти детей.