Врата Птолемея - Страуд Джонатан

Потом раздался голос: нежный и женственный. В нём звучало любопытство:

– Ты не хочешь сбежать, лапочка? Ведь я на этих лапах могу только прыгать! Ах, я такая медлительная! Попробуй, детка. Кто знает – может, тебе и удастся ускользнуть.

Голос звучал так чарующе, что Китти не сразу осознала, что он исходит из этого жуткого рта. Это говорил демон. Китти покачала головой.

Демон сложил шесть пальцев в непонятном жесте.

– Ну тогда хоть подойди поближе, – сказал нежный голос. – Это избавит меня от мучительной необходимости ковылять к тебе на этих несчастных лапах. Ах, мне так плохо! Вся моя сущность корчится и содрогается от соприкосновения с вашей грубой, гадкой землёй.

Китти снова покачала головой – но медленнее. Демоница вздохнула, опустила голову, словно была подавлена и разочарована.

– Как ты нелюбезна, дорогая! Даже не знаю, не повредит ли твоя сущность моей, если я тебя съем. Я страдаю несварением желудка…

Демоница вскинула голову. Глаза её сверкнули, зубы щёлкнули, словно тысяча ножниц.

– Ну что ж, я рискну!

Конечности чудовища мгновенно согнулись и распрямились, челюсти распахнулись широко-широко, многочисленные пальцы растопырились. Китти отшатнулась и завизжала.

Стена серебристых осколков, тонких и острых, как клинки, поднялась с пола, пронзив демона на лету. Вспышка, ливень искр – тело демона вспыхнуло сиреневым пламенем. Какую-то долю секунды демон повисел в воздухе, дёрнулся, испустил один-единственный клуб дыма и мягко осел на пол, лёгкий, как сгоревшая бумага. Нежный голосок прошептал печально и укоризненно: «Ах, я…» И вот осталась одна только шелуха, да и та быстро осыпалась, превратившись в пепел.

Мышцы Китти были скованы ужасом. Сделав над собой невероятное усилие, девушка сумела закрыть рот и моргнуть пару раз. Она пригладила волосы дрожащей рукой.

– Силы небесные! – сказал её наставник, стоявший в пентакле на противоположном конце комнаты. – Такого я не ожидал! Однако глупость этих созданий безгранична. Подмети этот мусор, милая Лиззи, и обсудим, что у нас получилось. Должно быть, ты весьма гордишься своим успехом…

Китти молча, все ещё с выпученными от страха глазами, сумела слабо кивнуть. С трудом переставляя ноги, она вышла из круга и отправилась за щёткой.

– Да, ты девушка способная, это точно.

Её наставник сидел в кресле у окна, прихлёбывая из фарфоровой чашки.

– И чай ты хорошо завариваешь – в такой день, как сегодня, это истинный подарок небес.

По окнам хлестал дождь, по улице гулял ветер. В коридорах завывали сквозняки. Китти подобрала ноги – по полу дуло – и отхлебнула из кружки крепкого чёрного чаю.

Старик откинулся на спинку кресла и утёр губы тыльной стороной ладони.

– Да, твоё вызывание прошло весьма удовлетворительно. Очень, очень неплохо. Но что самое интересное для меня лично – кто бы мог подумать, что истинный облик суккуба именно таков? Силы милосердные! Так вот, Лиззи, заметила ли ты, что ты слегка не так произнесла Сдерживающий Слог – чуть сбилась в конце? Этого было недостаточно, чтобы разрушить защитную стену, однако же тварь расхрабрилась, решилась попытать удачи. По счастью, всё остальное ты сделала безупречно.

Китти все ещё трясло. Она забилась между подушек в угол старого дивана.

– А если бы я… если бы я сделала ещё какие-то ошибки, сэр, – запинаясь, спросила она, – что тогда?..

– О, силы милосердные! На твоём месте я не стал бы забивать себе этим голову. Ты их не сделала, вот что главное. Скушай шоколадное печеньице, – сказал он, указав на тарелку, стоявшую между ними. – Знаешь, как это успокаивает?

Китти взяла печеньице, обмакнула его в чай.

– Но почему демоница набросилась на меня? – спросила она, хмурясь. – Ведь наверняка она была в состоянии определить, что тогда придут в действие защитные заклятия пентакля!

Наставник только хмыкнул.

– А кто её знает? Может, рассчитывала, что ты отшатнёшься и выйдешь из круга – а это мгновенно разрушило бы её тюрьму и позволило ей сожрать тебя. Обрати внимание, что до того она уже использовала две дурацкие, совершенно детские уловки, пытаясь выманить тебя из пентакля. Хм… Это была не самая умная джиннша. Хотя, быть может, она просто устала от уз. Быть может, она хотела умереть.

Он задумчиво рассматривал чаинки на дне своей чашки.

– Кто знает? Мы ещё так плохо разбираемся в демонах, в том, что ими управляет… Они труднопостижимы. Там в чайнике ничего не осталось?

Китти заглянула в чайник.

– Нет, не осталось. Сейчас ещё заварю.

– Если можно, пожалуйста, дорогая Лиззи. И кстати, по дороге передай мне вон тот том Трисмегиста. Насколько я помню, у него встречаются весьма любопытные замечания насчёт суккубов.

Как только Китти вышла в коридор, на неё набросился сквозняк. Она прошла на кухню, поставила чайник и там, склонившись над шипящим голубым пламенем газовой конфорки, наконец позволила себе расслабиться. Её тут же затрясло – так сильно, что Китти пришлось ухватиться за кухонный стол, чтобы удержаться на ногах.

Девушка зажмурилась. Перед глазами снова возникла зубастая пасть демона. Китти поспешно открыла их.

Возле раковины стоял бумажный пакет с фруктами. Она машинально взяла яблоко и съела его, судорожно глотая большие куски. Взяла второе и съела его уже медленнее, глядя в стену невидящим взглядом.

Дрожь постепенно улеглась. Чайник засвистел. «Прав был Якоб, – подумала Китти, ополаскивая кружку под струёй ледяной воды. – Я дура. Только круглая дура станет заниматься таким делом. Круглая дура».

Но дуракам, говорят, везёт. И точно, ей везло – вот уже целых три года.

С тех пор как Китти была официально признана погибшей и её досье было закрыто и отмечено большой чёрной печатью, она ни на день не покидала Лондона. Хотя её добрый друг Якоб Гирнек, благополучно устроившийся у родственников в Брюгге и работавший там ювелиром, еженедельно слал ей письма, умоляя её приехать и поселиться у него. Хотя родственники Якоба, во время нечастых и тайных встреч с нею, уговаривали её уехать из опасного города и начать жизнь заново. Хотя здравый смысл красноречиво говорил о том, что Китти в одиночку не сумеет сделать ничего полезного. Китти была непреклонна. Она оставалась в Лондоне.

Она была упряма, как и в детстве, но былая её бесшабашность теперь умерялась осторожностью. Все, от внешности Китти до её распорядка дня, было рассчитано на то, чтобы не привлекать внимания властей. Это было очень важно, потому что само существование Китти Джонс было преступлением. Чтобы скрыться от тех немногих, кто знал её в лицо, она остригла покороче свои тёмные волосы и носила их, сворачивая в узел и пряча под кепкой. Свои живые, подвижные черты Китти изо всех сил держала в узде, несмотря ни на какие обстоятельства. Она делала все, чтобы сохранять тусклый взгляд и неизменно-каменное выражение лица, оставаться незаметной песчинкой в толпе.

Конечно, она слегка осунулась от непосильного труда и скудной, однообразной пищи; конечно, у её глаз пролегли тонкие, еле заметные морщинки; и всё-таки это оставалась та же Китти, полная неуёмной энергии – энергии, что некогда привела её в Сопротивление и помогла ей уйти оттуда живой. Эта энергия помогала ей воплощать в жизнь некий честолюбивый замысел и притворяться одновременно двумя разными людьми.

Обитала она на третьем этаже обветшалого донельзя дома в Западном Лондоне, на улице близ завода по производству боеприпасов. Выше и ниже её комнатки находились другие съёмные квартирки, которые предприимчивый домовладелец напихал в скорлупу старого здания. Во всех квартирках кто-то жил, но Китти ни с кем не общалась, кроме сторожа, маленького человечка, обитающего в цокольном этаже. Иногда она встречалась с ними на лестнице: мужчины и женщины, молодые и старые, все они жили уединённо и замкнуто. Китти это устраивало: она нуждалась в одиночестве, и этот дом предоставлял ей его.