Прозрение крота - Николай Романецкий

– Отпустите вы меня, – тихо сказал Иван. – Я ведь не сделал вам ничего плохого.

Старики рассмеялись. Отец Мюррей вышел из-за стола и обошел Ивана кругом, словно разглядывая неведомого зверя.

– Нет, милый, – сказал он. – Зачем же тогда тебя сюда тащили?.. – Он повернулся к сидящим за столом. – Симпатичный мальчик… Филин прав! Я думаю, сегодня мы его оставим в покое: больно он слаб. А уж завтра… Завтра первой будет моя Линда… Мозли!

– Я, Отец Мюррей!

– Отведи его в карцер, Рыжий! Да поставь охрану из тех, кто не спит на посту!.. Да прежде накормить не забудьте!

Через десять минут Иван сидел у костра и наворачивал из деревянной миски горячую похлебку с грибами и мясом. Где-то пронзительно кричала ночная птица. Время от времени в кронах деревьев начинал шуметь ветер, но быстро стихал. Мозли сидел рядом и смотрел, как Иван ест. Лицо его, освещенное пламенем костра, ничего не выражало. Когда Иван отложил в сторону миску, Мозли встал.

– Пошли, – сказал он.

Теперь Ивану было все равно. Единственное, чего ему хотелось – спать. В темноте шли недолго. Донесся тихий скрип. Ивана взяли за локоть, провели еще несколько шагов и усадили на что-то мягкое. Кажется, это была охапка сухой травы. Иван хотел тут же улечься, но Мозли его локтя не отпустил.

– Слушай, парень, – прошептал он. – Как тебя зовут?

– Иван, – пролепетал Иван.

– Слушай, Иван, – зашептал Мозли. – Я понимаю, что ты устал… Я понимаю, что ты без сил… Но пойми и меня… Везде он хозяин. Линда его, видите ли… – Он словно подавился, судорожно стиснул руку Ивана. – Слушай, парень! Я немолод. Мне тоже хочется, чтобы у меня были здоровые внуки… У меня дочка есть… Мэдж! Красивая девочка. Ей уже семнадцать. Я приведу ее сейчас, хорошо?.. Я тебя прошу!

– Нет-нет, – сказал Иван. – Я так не могу.

– Чепуха! – прошептал Мозли. – Сможешь… Я сейчас.

Снова раздался скрип, и Иван остался один. Было темно – хоть глаз выколи. Казалось, можно встать и пойти и идти долго-долго, если бы не ощущение, что пространство вокруг замкнуто стенами. Желание спать напрочь исчезло, словно и не было мучительно долгого, нереального этого дня. Остались только страх и ожидание. Иван представления не имел, что же ему делать. Он, конечно, знал, что к чему, ведь в Приюте ему приходилось тискать в углах девчонок. И Альку, и Роберту, и других… Но там были свои. Да и дальше баловства дело не шло: многие были просто недоступны для Ивана, потому что являлись его родственницами по какой-то там линии. Доктор следил за этим строго. Парней, нарушивших запрет, ждала смерть… А впрочем, подумал Иван, будь что будет! Надо полагать, Рыжий настроит свою Мэдж, как надо.

Снаружи послышались шаги, кто-то сдавленно вскрикнул. Видимо, охотник тащил дочку силой. Шум был осторожный, тщательно скрываемый.

Этого мне еще не хватало, подумал Иван. Что же, и он тут будет, с нами вместе?

Неподалеку опять вскрикнули, раздался топот, и все стихло. Видимо, Мэдж в последний момент вырвалась и убежала.

Иван облегченно вздохнул и тут же затаил дыхание. В помещении кто-то был. Донесся чуть слышный шорох. Кажется, этот кто-то снимал с себя одежду.

Ну что же, подумал Иван, удивляясь нахлынувшим на него желаниям. От судьбы не уйдешь…

Он встал, быстро скинул комбинезон, выставил перед собой руки и осторожно двинулся туда, где по его представлениям располагался вход и где ждет его дрожащая неведомая Мэдж.

Хорошо, что так темно, сказал он себе. По крайней мере, нет надобности смотреть друг другу в глаза.

Через три шага он коснулся чего-то теплого и почему-то сразу понял, что это обнаженные девичьи плечи. Провел ладонями вверх: между пальцами заскользили мягкие пушистые волосы. Послышался глубокий вздох, от которого закружилась голова. Руки девушки обвились вокруг шеи Ивана, в грудь его упруго уперлись два маленьких острых бугорка. И тогда он судорожно сжал Мэдж в объятиях. Губы их встретились, и началась чарующая пляска двух горячих сплетенных тел. И было жутко, и было жарко, и было больно. И еще было бесконечное, удивительное счастье…

А потом, когда все кончилось, стало пусто и противно. Иван оторвался от чужого, навязанного ему судьбой тела, и отполз в сторону, не зная, что делать дальше. Но тут силы в очередной раз оставили его, и он провалился в густую спасительную тьму.

11. ДЕНЬ ВЧЕРАШНИЙ

Как обычно, небо было серо и туманно, и по серому туману величаво и изящно, до дрожи в сердце красиво проплывал Черный Крест. Страх перед ним был так велик, что подогнулись ноги, и захотелось плюхнуться носом вниз и зарыться в густую спутанную траву, но травы под ногами не оказалось, а оказалось теплое болото, такое же серое, как и небо, и от болота этого шел знакомый запах. Как от похлебки с грибами… И сразу стало ясно, что болото окрашено серым не зря, что в теплой мутной глубине его пробирается еще один Черный Крест, до поры до времени скрывающийся, прячущийся от тебя, но готовый в любой момент ударить, и вся разница будет только в том, что молния не упадет с неба, а вырвется из-под мутной жижи, рассыпая облака пара, и от нее не скроешься и не спрячешься, как от небесного Креста… И не зря вертятся рядом злобные ощеренные физиономии, тупые и ненавидящие, с синими, распухшими от хронического насморка носами, с отвислыми огромными ушами, с лысыми блестящими черепами. Без глаз. И без сердец. И потому страх проникает в душу, все глубже и глубже, и становится ясно, что нет вокруг тебя никакого теплого грибного болота, что это болото – ты сам, что все его тепло – это твое тепло, что вся его грязь – это твоя грязь, что вся его серость – это твоя серость, и потому Черный Крест внутри тебя самого, только не увидеть его тебе, потому что ты так же слеп, как и все окружающие. И вся надежда только вот на этого странного, серебристо-сверкающего, непонятного как жизнь зверя с огромной головой, на которой нет ни ушей, ни носа, ни рта – ничего, кроме огромных немигающих глаз. Он все ближе и ближе, этот незнакомый глазастый зверь, вот он уже рядом и протягивает тебе ладонь, на которой лежат два зрачка, а другой рукой пожимает твою руку, и ты понимаешь, что эти зрачки твои, и пытаешься вспомнить, где ты их потерял, и не можешь, и, наконец, до тебя доходит, что не терял ты их нигде, что все гораздо проще: таким ты и родился. А зверь хватает тебя за сердце и начинает трясти, сначала легко, а потом все сильнее и сильнее. Чтобы ты учился видеть, несмотря на то что кругом одни слепые, чтобы ты учился думать, несмотря на то что кругом одни глупцы, чтобы ты учился понимать…

Иван просыпался с трудом, мыча, рыча и мотая головой, но его продолжали трясти за плечо до тех пор, пока он не открыл глаза. Он мутно посмотрел на стоящую перед ним на коленях Наташку, потом взгляд его стал осмысленным, и, наконец, он сел и принялся теребить обеими руками шевелюру.