Шпаги и шестеренки (сборник) - Владимир Венгловский

В съемной комнатушке я запалил свечи, отправил Бруно браниться с хозяином насчет ужина и перечитал письма, на этот раз внимательно и неспешно.

Первое было отправлено Маргаритой д’Орво, в девичестве Бертье. Моей мачехой. Шлюхой, из-за которой восемь лет назад отец выгнал меня из дома.

«Дорогой Этьен, – так оно начиналось. – Скорби моей нет предела…»

Моей скорби тоже не было предела, когда выяснилось, что приглашенная для преподавания латыни смазливая мамзелька, которой я задрал подол через четверть часа после начала первого урока и которую с тех пор то и дело заваливал в сено, ночи проводит в спальне отца. Сколько раз после этого я жалел, что не заколол ее в тот день, когда объявили о помолвке.

– Ты собираешься жениться на шлюхе, – бросил я отцу в лицо вместо этого, и он, отпихнув ногой обеденный стол, вырвал из ножен клинок.

Толстый флегматичный Робер и жилистый вертлявый Антуан, мои старшие братья, и не подумали даже вмешаться. Много позже я понял почему. Отец, считавшийся одним из лучших фехтовальщиков Бретани, отправился бы на каторгу, заколов меня. Не знаю, каким чудом мне удалось отразить атаку и провести батман, но отец, огромный, кряжистый, со страшным, багровым от гнева лицом, отступил назад.

– Вон! – рявкнул он. – Вон отсюда и никогда больше не возвращайся!

Четверть часа спустя я покинул замок Орво и побрел, куда глядели глаза. Представляю, в каком разочаровании пребывали оба моих братца. Вместо наследства им досталась лишь двадцатидвухлетняя мачеха, расчетливая стервозная шлюха…

Я отогнал воспоминания и дочитал письмо. В нем сообщалось, что отец, который пошел было на поправку после раны, полученной в поединке с графом Анри де Жальером, скоропостижно скончался при крайне загадочных обстоятельствах…

Вражда между Орво и Жальерами тянулась веками. Она началась еще с тех пор, как реннский герцог пожаловал баронство роду д’Орво, поддержавшему его в войне с графом Нанта за первенство в Бретанской марке. Родовой замок новоиспеченный барон воздвиг на самой границе реннских и нантских земель. Зубцы на крепостных башнях замка Жальер по другую сторону границы из окон Орво были прекрасно видны. На протяжении добрых четырех столетий потомки обоих родов не раз уменьшали численность соседского семейства в междоусобных войнах, на поединках, а иногда и в стычках на проезжих дорогах.

Ненавидеть соседей меня, как и обоих братьев, отец учил с детства, правда, мне, в отличие от них, наука впрок не пошла. Истории о древнем семейном колдовстве, которым славились Жальеры, вызывали у меня не ярость и злость, а лишь мальчишеские зависть и любопытство. Множество раз я мечтал дать клятву, которая наверняка сбудется после моей смерти – по словам отца, Жальеры такие клятвы давали. На рыжую зеленоглазую Шарлотту, единственную дочь вдового графа Анри, я глядел в юности с невольной опаской. Кто знает, что взбредет рыжей соплюхе в голову – ее наверняка учили тому же, что и меня.

Так или иначе, поединок не стал для меня неожиданностью. Так же, как и его причина, о которой говорилось во втором письме. Начиналось оно словами «Любезный брат», от них меня немедленно затошнило. В письме новоиспеченный барон Робер д’Орво уведомлял «любезного брата» о скоропостижной, при загадочных обстоятельствах, смерти мачехи. Немалая радость по поводу этого прискорбного события легко читалась между строк. Также господин барон сообщал о дуэли, в которой отец застрелил графа де Жальер и сам получил пулю в ребра. По словам Робера, причиной дуэли была некоторая простота нравов, свойственная покойной мачехе. Я хмыкнул, поскольку с сутью этой простоты был знаком не понаслышке. В заключение братец выражал надежду, что я еще жив, и приглашал как-нибудь навестить его и вволю полюбоваться многочисленными нововведениями, которые отец затеял в родовом гнезде, но так и не довел до конца.

О нововведениях говорилось в третьем письме, где меня называли уже не любезным братом, а дорогим. Вволю налюбоваться ими барон Робер, судя по всему, не успел, потому что скоропостижно скончался при не менее загадочных обстоятельствах, чем два предыдущих покойника. Подписавший послание Антуан сетовал на одиночество и некоего шваба по фамилии Фогельзанг, превратившего замок Орво в ублюдочный гибрид от связи парового котла с угольной печью.

Последнее, четвертое письмо, пришлось мне по душе больше остальных-прочих. Без всяческих сантиментов и фальши реннский нотариус сообщал о скоропостижной кончине барона Антуана д’Орво и вступлении мною во владение всем семейным добром по праву наследования.

– Мы с тобой стали богачами, – сказал я, когда Бруно внес в комнатушку поднос с нехитрым съестным. – Пропади я пропадом, если знаю, что теперь с этим богатством делать.

Носатый Тибо заложил в ломбарде нашейный кулон – фамильную драгоценность, доставшуюся ему от матери. Вырученных денег нам с Бруно как раз хватило на билеты на пароход до Кале. Мы сошли с трапа ранним апрельским утром, и к полудню уже прибыли в Ренн, где нотариус зачитал завещание и занял мне сотню франков в счет будущих доходов с владения. На эти деньги можно было нанять паромобиль, но пыхтение, стоны и всхлипы, которые, будто блудливая девка, издает на ходу котел, изрядно действовали мне на нервы, так что мы попросту сели в старую добрую почтовую карету. Она плыла по дорогам весенней Бретани мимо засеянных полей, мимо цветущих яростно желтым, словно растекшееся по земле солнце, зарослей дрока, мимо деревенских беленых домиков с черепичными крышами, и я впервые думал о том, что неприкаянная босяцкая жизнь золотоискателя и солдата закончилась. И о том, что причиной тому – смерти отца и обоих братьев. И что в загадочных обстоятельствах этих смертей мне еще предстоит разобраться.

Замок Жальер вырос перед нами, едва карета, одолев лесную дорогу, вынырнула из-под разлапистых ветвей на опушку.

– Стой! – крикнул я вознице. – Мы сходим.

Я долго стоял на обочине и смотрел на замок, умостившийся на невысоком холме с пологими склонами. Был Жальер древним, величественным, обнесенным каменной оградой с вычурным гербом на воротах. А потом калитка в этих воротах вдруг отворилась, и я увидел… Мне захотелось протереть глаза, потому что высокая стройная красавица с распущенными по спине золотыми волосами совсем не походила на ту рыжую соплюху, от которой я шарахался в детстве, опасаясь козней и колдовства.

– Шарлотта? – неуверенно окликнул я девушку, когда та, сбежав по извилистой, стелющейся по склону тропе, выбралась на дорогу и оказалась в двадцати шагах. – Шарлотта де Жальер?

Она сбилась с ноги и застыла на месте.

– Я не знаю вас, господа.

Что ж – и вправду было нелегко узнать соседского мальчишку из вражеского дворянского рода в загорелом до черноты головорезе в поношенном камзоле, бывалых армейских сапогах и широкополой шляпе с потертой тульей. А с учетом сопящего за моей спиной Бруно и подавно – мы больше походили на лесных разбойников, чем на приличных людей с достатком.

– Этьен д’Орво, – представился я. – Это Бруно д’Орво, мой названый младший брат.

Шарлотта ахнула. Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга, и этих мгновений мне хватило, чтобы понять: я, кажется, нашел ту, которую… Додумать, которую именно, я не успел.

– Господин баронет, – оборвал мои раздумья голос Шарлотты. – Вернее, уже барон. Будьте так любезны, господин барон, никогда, вы слышите, никогда не встречаться больше мне на пути. Иначе я велю слугам пристрелить вас. Теперь ступайте отсюда прочь.

Шарлотта повернулась к нам спиной и, легко взбежав по тропе, скрылась за воротами. Я выбранил себя последними, грязными словами. Это для меня дуэль между ее отцом и моим мало что значила. Это я, забывший корни бродяга, плевать хотел на древнюю вражду и кровные узы. Для Шарлотты де Жальер я был и остался сыном убийцы ее отца. Человеком, которого надлежит ненавидеть.

– Ничего, Барт, – ухватил меня за предплечье Бруно. – Ничего. Пойдем.

Опустив голову, я побрел по усыпанной щебеночным камнем дороге прочь. Сопровождаемые угрюмыми крестьянскими взглядами, мы пересекли деревеньку Жальер, миновали церковь, за ней заросшую дроком узкую полосу ничьей земли и ступили на окраинные улицы Орво. Жители обеих деревушек традиционно недолюбливали друг друга, так же, как их бывшие сюзерены, а ныне – сдающие землю в аренду работодатели.

– Вы к кому, сударь? – сдвинув шляпу на затылок, озадаченно почесал лоб случившийся навстречу папаша Жоффре, кузнец. – Ежели к его милости, то… Его милости больше нет.

Я вскинул на кузнеца взгляд.

– Я теперь и есть его милость, папаша Жоффре.

– Господин Этьен? – охнул он. – Боже милосердный, господин Этьен, это и вправду вы?! Поль, Жак, Николя, Луиза, Сюзанна, черт вас всех побери!

На крыльцо примыкающего к кузнице дома высыпало семейство Жоффре.