Подвиг Ширака - Жандарбеков Булат

Со стороны могло показаться, что на египетский трон уселся беспечный и беспутный фараон, но проницательный Кир сумел разгадать в Амасисе умного и достойного противника. Кир ставил египетского фараона выше всех своих побежденных врагов, а поэтому к смертельной схватке с Амасисом готовился особенно тщательно и основательно.

После падения Вавилона Амасис со дня на день ждал появления грозного завоевателя у границ Египта. Время шло, а Кира все нет и нет. Наконец фараону сообщили о походе персов на север — против диких кочевников. В противоположность своему окружению, встретившему эту весть с ликованием, Амасис совсем не обрадовался. Этот поход против кочевников говорил ему, опытному воину, о том, что Кир очень серьезно готовится к войне с Египтом, а поэтому решил исключить всякую случайность, чтобы без всяких помех обрушиться всей своей мощью на него, Амасиса. Но отсрочку использовал умело. Сам возглавил военные действия против Эфиопии и после первых же успехов в начавшейся войне предложил “вечный мир” противнику. Обрадованные эфиопы охотно пошли на этот “вечный мир”, а Амасис освободившуюся южную армию почти целиком перебросил на север. Дни и ночи тысячи рабов, да и не рабов, трудились, воздвигая стены и бастионы крепости Пелусии — ключевого города на границе Египта со стороны Синая, превращая его в неприступную твердыню. Амасис говорил, что Пелусия — это ключ, которым открываются и закрываются ворота его страны.

В это время, неожиданно для всех, смелый фараон, высадившись с небольшой, но отлично вооруженной и маневренной армией, сумел быстро и с малыми потерями захватить обширный, многолюдный и богатый остров Кипр. Трудно переоценить значение успеха Амасиса. Это было первое приобретение Египта после длительного периода, в течении которого он только терял все свои зарубежные владения до последнего, да еще и сам подвергался нашествиям чужеземцев, а тут! К тому же о такой базе, как остров Кипр, для египетского флота можно было только мечтать! Отсюда он мог быстро достичь любой точки как на азиатском, так и на африканском побережьях, оставаясь в то же время недосягаемым для персов.

Можно было только поражаться кипучей энергии и бурной деятельности фараона, а Амасис все спешил и спешил, так как все сроки, которые он мысленно отвел на поход Кира против кочевников – истекли, и победоносный царь персов вот-вот должен появиться у границ Египта.

Чтобы проверить полную готовность Египта к отпору, фараон решил созвать на совет своих высших сановников и военачальников.

По глади острова Священная Пальма бесшумно скользила нарядная ладья фараона “Ласточка”. О безобразных кутежах Амасиса на ней в тесном кругу своих друзей-собутыльников шептались по всему Египту и даже за его пределами. На этот раз она предназначалась не для веселых утех с грубоватыми боевыми соратниками его молодости, с которыми он нанимался к вечно враждующим между собой правителями и царьками, шалил на больших дорогах и добывал себе мечом трон египетских фараонов, а напротив — предстоял горький и трудный разговор не с забулдыгами, а с первыми людьми Египта, и не о достоинствах скакуна-жеребца или объеме ляжки очередной наложницы, а о войне с Персией и судьбе страны.

Собрать столпов государства на борт непотребного судна Амасиса вынуждали особые обстоятельства. Разговор предстоял особо секретный, и так было безопаснее — слишком уж много ушей и глаз было у проклятого Марда — начальника тайной службы Кира, который его так и называл: “глаза и уши царя”, во всей стране Амасиса и даже в его собственном дворце! Для маскировки фараон не стал нарушать традиций, установившихся на этом увеселительном судне, и для той же цели прихватил с собой жену-гречанку Ладику, частую участницу кутежей. Но все сразу же пошло и вкривь и вкось. Собравшиеся сразу разбились на группы: из знатных египтян, египтян не знатных — выдвиженцев из простолюдинов и чужеземцев-военачальников наемных отрядов. И каждая группа враждебно косилась на других. Знатные египтяне брезгливо сторонились своих простонародных соотечественников и с плохо скрытым отвращением смотрели на варваров-эллинов, ливийцев и эфиопов. Египтяне поплоше с неприязнью, к которой примешивалась жгучая зависть, поглядывали на своих родовитых земляков, но в отношении чужеземцев их чувства были схожи с чувствами своих знатных сородичей. В свою очередь бравые наемники относились к немужественным египтянам с явным пренебрежением.

Не вдруг и не сразу родились национализм, шовинизм и расизм. Своими корнями они уходят в толщу веков. Древние персы почитали себя ариями, то есть чистыми, а значит, другие народы были для них нечистыми! Древние египтяне называли себя пи-роми — доблестными, и никакой другой народ у них не удостаивался чести называться так же. В своем высокомерии пи-роми не осквернялся прикосновением к мясу, если скот был зарезан ножом иноземца! Греки относили всех не греков к варварам, то есть к диким и невежественным, и даже такой выдающийся человек — ученый, философ Аристотель высказывал сомнение в способности других людей, не имевших счастья родиться эллином, создать что-нибудь великое!

К счастью, несмотря на эту омерзительную теорию и вопреки ей, и отдельные люди и целые народы во все времена общались и дружили между собой, перенимали лучшее друг у друга, взаимно обогащаясь, совместно совершенствуя мир. Нет народа состоящего из одних только праведников и негодяев.

Каждый народ рождает своих героев и подлецов!

Знаменитая ладья сыграла свою роковую роль. Амасис, убедившись, что даже грозная опасность, нависшая над страной, не примирит непримиримых, что для каждого из его приближенных свое, мелкое — ближе и дороже, чем судьба людей, отчизны, махнул рукой и прибегнул к испытанному средству на этом судне для забвения горестей, навалившихся со всех сторон. Вышколенные слуги привычно накрыли стол, появились музыканты, танцовщицы и гетеры...

Все грек: Архелай — предводитель спартанцев, Ион из Милета — начальник карийских гоплитов, Лисандр из Фив, Хрисанф из Аргоса, критянин Ментор, афинянин Ификрат, самоссец Анаксарх — командиры наемных отрядов — сразу же почувствовали себя в родной стихии, охотно осушая чаши с вином, громко смеясь и переглядываясь, а порой осмеливаясь бесцеремонно перебивать самого фараона. Они с готовностью, выполняя волю Амасиса, рассказывали скабрезные истории, до которых Его Величество был большой охотник, несмотря на присутствие супруги фараона Ладики. Впрочем, не смущаясь сальностями и круто посоленными выражениями, весело, до слез хохотала и египетская царица.

Но совсем неуютно чувствовали себя чопорные египтяне. Их коробило все. И то, что Высший Совет был собран на этой богомерзкой ладье, и то, что рядом с ними — благородными пи-роми нагло восседают иноземные варвары, а рядом с его величеством, о боги, непотребная и бесстыжая девка, развратная гречанка из Киренаики, в то время когда во дворце оставлены жены, в чьих жилах переливается драгоценная царская и княжеская кровь.

Богатые египтяне тоже любили и умели задавать пиры и принимать гостей, но как это разнилось от распущенной оргии, которую они вынуждены лицезреть здесь! У них пир — наслаждение глубокомысленной беседой и искусством кулинаров и поваров, чарующим мастерством музыкантов, певцов и изящных танцовщиц — которые не чета этим вульгарным гречанкам, единственная цель которых зажечь похотливым вожделением мутные глаза потерявших человеческий облик пропойц.

Амасиса сначала смешили кислые физиономии его египетских подданных, но постепенно под влиянием винных паров стали раздражать. Он обратился к ним с тостом, воспевающим благородство пи-роми! Строгий и требовательный взгляд, сопровождающий этот тост, заставил сановников покорно осушить полные бокалы из дорогого цветного стекла. А фараон не унимаясь стал предлагать тост за тостом, обращаясь поименно к своим вельможам и заставляя их пить и пить подряд. Вскоре не привыкшие к таким лошадиным дозам египтяне раскисли, им стало все-все безразлично... только Уджа-Гор-Рессент, который был все-таки моряком, хотя и египетским, держался из последних сил, хотя его мутило, и голова шла кругом. У него все плыло перед глазами, двоилось, но он, стараясь сохранить на лице улыбку, давно превратившуюся в какую-то странную, застывшую гримасу, с готовностью кивал головой, и зачастую невпопад, Архелаю, который, положив свою лапищу на плечо адмиралу флота его величества фараона Египта и дыша прямо в ноздри гнуснейшим перегаром, громким шепотом рассказывал интимнейшие подробности о ее величестве, которая еще недавно, босоногая, бегала в Киренаике, увертываясь от щипков гоплитов, которым продавала козье молоко... “О всесильные боги, дайте мне силы вынести все это! Что за сборище, тьфу! Фараон — Бог, сын Бога обнимается с этими нечистыми, о боги, так ронять свой священный сан!