Младший научный сотрудник 2 (СИ) - Тамбовский Сергей

— А это у нас новый сотрудник, если не ошибаюсь?

— Угу, — подтвердил Бессмертнов, — месяц, как пришёл. Зовут его Петя Камак… то есть Пётр Балашов, конечно.

— Надо побеседовать, Петя, целый месяц работаешь, а до сих пор у нас в отделе не отметился, — сказал тот, внимательнейшим образом рассмотрев меня с макушки до ботинок. — А пойдём прямо сейчас и побеседуем.

Я ответил в том смысле, что раз надо — значит надо, я готов к собеседованию, как пионер. А Шура с Аскольдом переглянулись и состроили понимающие рожи… Бессмертнов ничего строить не стал, а просто махнул рукой, иди, мол, Петя, куда сказано. Мы и пошли… на втором этаже их логово было, особистов-секретчиков. Пиджак с галстуком представился мне как Евгений Октябринович (во, ещё одна жертва советских энтузиастов, ладно, что не Даздрапермович), завёл меня в маленькую тесную клетушку, где из мебели был только стол с двумя колченогоми стульями, да железный сейф в углу.

— Значит, ты у нас Пётр Петрович Балашов, — полуутвердительно произнёс он, открыв папочку с завязками.

— Точно так, — подтвердил я и зачем-то добавил, — 1960 года рождения, холостой, несудимый.

— Отец у тебя с очень интересным именем, — продолжил особист, закурив сигарету, — Чон Ду Хван…

— Ну да, — ответил я, — кореец он, стопроцентный, переехал оттуда ещё до войны, имя и фамилию сменил на более понятные для России. И потом, он же умер, когда мне 3 года было.

— А от чего он умер? — продолжил свои изыскания Октябринович.

— Насколько я знаю — простудился во время учений, двустороннее воспаление лёгких и всё такое… а с чем связан ваш интерес, Евгений Октябринович? — позволил я себе встречный вопрос.

— Учреждение у нас режимное, — строго отвечал он, — работаем на оборонный комплекс, так что сам понимаешь — бдительность никто не отменял. А потом, была отдельная просьба от одного начальника…

— От Семён-Наумыча? — уточнил я.

— Я никаких имён не называл, — ещё строже посмотрел он на меня, — просили проверить твою благонадёжность. Вот я и проверяю… идеи далее — по нашим данным ты на сельхозработах занимался какими-то левыми делами, так?

— Какими левыми? — возмутился я, — самыми что ни на есть правыми — все наши работы были согласованы с председателем колхоза. И потом, не всем же картошку в поле собирать, кому-то и дороги чинить надо.

— Ладно… — перевернул он страничку в папке, — председатель Пугачёв прислал тут благодарность в твой адрес, так что замнём этот вопрос. Далее — на тебя поступила заявка для привлечения к теме «Крот», знаешь, что это?

— Слышал вскользь, — ушёл от ответа я, — у физиков в разговоре проскальзывало. Но деталей конечно не знаю.

— Так вот, — он закрыл папку и убрал её в стол, — тема очень серьёзная и ответственная, по линии Минобороны, шестой отдел. Связана с выездами в отдалённые гарнизоны и базы.

— Это какие, например? — не смог я отказать себе в удовольствии уточнить этот момент.

— Например в Видяево…

— Это на Кольском полуострове что ли?

— Да, где-то там… а ещё во Владивосток и Петропавловск-Камчатский. Для того, чтобы туда попасть, необходима вторая форма допуска, а у тебя даже третьей нет…

Глава 7. Захожу я в бакалею

Захожу я в бакалею

— Для Видяева, про Приморск я уж не говорю, — сказал особист, — нужна хотя бы вторая форма допуска к сведениям, содержащим гостайну, а у тебя даже третьей нет.

— А как уж они точно-то называются, Евгений Октябринович, — зачем-то спросил я у него, — эти формы допусков?

А он не стал ломаться и рассказал мне всё подробным образом:

— Третья форма разрешает работать просто с секретными материалами, вторая — с совершенно секретными, ну а первая допускает к бумагам с грифом «совершенно секретно особой важности». В нашем институте такая форма всего у десятка сотрудников есть, а вторая у пары сотен.

— И что я должен сделать, чтобы получить эту форму? — продолжил интересоваться я.

— Ты ничего, продолжать работать на вверенном участке, а мне надо составить запрос в Москву и дождаться положительного ответа, а потом уже будем решать этот вопрос на институтскому уровне.

— Я готов, если что, Евгений Октябринович, — смело заявил я, — к труду и обороне Родины. Всю жизнь хотел посмотреть, как живут в Видяево и этом… в Приморске.

— Да я уж вижу, что ты шустрый парень, — ответил он, — и тогда вот ещё какой вопросик, — задумался он на секунду, а потом продолжил, — наш отдел очень интересуют настроения в среде научных работников, так что тебе предлагается сотрудничество в таком вот виде.

И он выложил передо мной бланк, начинающийся словами «Я…. обязуюсь добровольно помогать органам КГБ СССР в их работе, скрывая факт сотрудничества. Принимаю на себя псевдоним…». Зашибись бумага…

— Евгений Октябринович, — приложил я обе руки к груди, — если мне станут известны факты противоправной деятельности моих коллег, ну или замыслов такой деятельности, то вы узнаете об этом самое большее через полчаса, но этот документ я подписать никак не могу.

— И почему же ты не можешь его подписать? — посуровел лицом особист.

— Не считаю себя готовым к сотрудничеству с нашими славными органами, — загнул я такой оборот, — мне надо хоть немного обжиться на новом месте работы, обзавестись друзьями, получить дополнительные источники информации — а тогда уж продолжим эту тему, Евгений Октябринович.

Тот очень внимательно посмотрел мне в глаза, ища там насмешку, но видимо не обнаружил ничего криминального, хмыкнул и отпустил меня на все четыре стороны. И я побрёл в свою экранную комнату зала управления физическим стендом 30/22, так назывался бункер в официальных бумагах. А там возле входа маячил такой Мишка Шифман… да, как персонаж песни Высоцкого его звали… один из старожилов нашего 410-го отдела, сидел он, правда, в другом месте.

— Привет, Камак, — подал он мне руку, — как дела?

— Как сажа бела, — отговорился я, — чего надо?

По рассказам коллег я знал, что просто так этот Шифман ничего не делает и не говорит, всегда с каким-то подтекстом, поэтому ничего, кроме подлянок, с его стороны не ждал.

— Тебя, говорят, в первый отдел вызывали? — спросил он, хитро прищурившись.

— Ага, вызывали, — вздохнул я.

— И чего хотели?

— Предлагали перейти на службу в органы, — ляпнул я первую попавшуюся мысль, — такие, сказали, люди должны у нас работать.

— А ты чего? — с некоторым испугом продолжил Мишка.

— Ответил, что не считаю себя готовым к службе в рядах славных органов госбезопасности, — почти что не соврал я, — пока не готов.

— Вон оно что… — протянул он, а я поставил вопрос ребром:

— Чего хотел-то, говори, а то у меня работы выше крыши.

— Так это… — забегал глазами он, раздумывая видимо, стоит ли продолжать, и, кажется, решил, что стоит, — мне тут Пашка сказал, что вы в колхозе кучу бабла нарубили…

— Ну заработали немного, — ответил я, — и что?

— У меня есть предложение, куда его можно вложить… это бабло в смысле.

— Выкладывай, — я открыл дверь экранки, впустил его внутрь и приготовился слушать.

— Видеомагнитофон Шарп, — выложил он мне свою мысль, — формат VHS, новый, в упаковке. Пять кассет с фильмами в виде бесплатного предложения.

— И почём же нынче у нас Шарпы? — поинтересовался я.

— Две с половиной тыщи, — сразу же вылетело из него, как пробка из шампанского.

— Моих денег на него не хватит, — подумав, ответил я, — я столько не заработал.

— Так с Пашей скооперируйтесь — тогда должно хватить, — проявил он знание наших финансовых возможностей.

— А что за кассеты-то? Что на них записано? — спросил я, чтобы не молчать.

— Аааа, — начал вспоминать он, — значит так, загибай пальцы — «Звёздные войны», все три части, «Индиана Джонс», тоже с Гаррисоном Фордом, шикарная вещь, про археологов, потом «Бегущий по лезвию», атмосферная фантастика и ещё что-то… а, вспомнил — «Нечто», ужастик с Куртом Расселом, жуть сплошная с кровищей и собаками-вурдалаками, и этот… первый Рембо со Сталлоне, как он в лесу прятался от целого батальона нацгвардии.