Полдень, XXI век, 2009 № 01 - Борис Стругацкий

Он вдруг подумал, что было бы неплохо съездить в Россию. Конечно, в Баку попасть не удастся, теперь это другое государство, но и в России было бы интересно увидеть многих и узнать, как сложилась их жизнь после распада Союза. Маркиш жалел о гибели страны, в которой прошли его детство и молодые годы. Он искренне считал, что это великая страна, и не мог понять, как она развалилась на части при легком нажиме изнутри. Он жил осколками имперской культуры, которая понятна не каждому. Слишком долго в него вдалбливали различные понятия о Родине и жизни, чтобы он мог легко избавиться от них. Собственно, и желания миллиардера Гонтаря, они тоже имели корни в прошлой еще советской жизни. Мечты о мире, в котором было бы спокойно жить, где не было бы деления на левых и правых, на евреев и арабов, на православных и католиков, на белых и черных… Мечты, которые никогда не станут реальностью. Люди слишком разнятся, чтобы найти общий язык. О белом расизме знают все, но кто знает о черном расизме, о расизме арабском, китайском, японском? Кто знает, как спокойно уходят на смерть многие арабские смертники, наивно веря, что их ждет райское бессмертие, хотя на деле у них не будет даже могил?

Некоторое время Маркиш лежал на спине, вглядываясь в невидимый потолок, и вспоминал веселый и шумный город, в котором прошла его первая жизнь.

И когда он почти погрузился в сон, нечаянная мысль бледно проявилась и еще некоторое время мучила инспектора, прежде чем уступила место беспорядочным бредовым видениям: а что происходит в России? Ведется ли какое-нибудь расследование по делу? Кто там расследует дело? И каких результатов добились они?

Часть вторая. Будни убойного отдела

Если не знать, что в квартире произошло, то она выглядела обычной и совсем не страшной. Квартира, как квартира, книг только много было, это Нечаев отметил сразу. Полок для них не хватало, стопки книг и журналов аккуратно стояли возле стены. Книги никто не тронул, следовательно, ничего в квартире не искали. Да и трудно было предполагать, что у убиенного имелись какие-то сбережения.

Следователь сидел у шаткого кривоногого журнального столика и писал протокол осмотра места происшествия. Был он молоденький, белобрысый и от усердия даже высунул язык. Рядом уныло топтались понятые из жильцов дома. На покойника они уже насмотрелись, и теперь им хотелось домой — похвастать перед родственниками и соседями своим участием в жутком деле.

Труп был трудноразличим среди кучи белья, в беспорядке скрученного на диване в несвежий комок, в котором смешались белые простыни и пестрое одеяло. И все-таки он был, этот чертов труп, из-за которого отпуск Нечаева сразу отодвигался на неопределенное время. Еще не зная даже имени покойного, Нечаев ненавидел его. Так все славно складывалось — и отпуск у всей компании оказался летом, и желание сплавиться по Дону до самого водохранилища оказалось у всех, да что там говорить — лодки были взяты в прокате вместе с палатками и прочими причиндалами. И все это становилось недостижимым. Невезуха!

— Рост трупа, — повторил для следователя прокуратуры судебно-медицинский эксперт Краишев, — сто семьдесят пять сантиметров, полнота средняя, телосложение плотное. Одет в синие тренировочные брюки с белыми полосами по боку, белую фуфайку с короткими рукавами и носки черного цвета.

Он замолчал, деловито стягивая с покойника трико почти до колен. Задрал футболку.

— Из нижнего белья на трупе имеются плавки синего цвета, — сказал он. — Особых примет в виде родимых пятен, шрамов от операций и травм на теле убитого нет.

— Причина смерти? — не поднимая головы, спросил молоденький следователь прокуратуры.

Причина смерти торчала из спины покойного. Судя по ребристой черной рукоятке, ножик был очень приличный, и если он не достал до желудка покойника, то только потому, что попал в кость.

— Причиной смерти стали ножевые ранения, — нараспев сказал Краишев, — которые и оказались несовместимыми с жизнью. Всего покойному нанесено три ножевых удара, все в области спины.

Он близоруко склонился ниже, разглядывая спину покойника.

— Ниже лопатки ранение величиной с металлический рупь, еще чуть ниже с полтинник, а всего на трупе ран на два с полтиной, — обеспокоенно глянул на молодого следователя, вид которого особого доверия у него не вызвал, поэтому Краишев торопливо сказал: — Этого записывать не надо. Шутка.

— А я уже записал, — растерянно сказал следователь, отрываясь от протокола и укоризненно оглядывая эксперта. — Что ж вы так, Николай Семенович?

Краишев досадливо крякнул.

— Темнота, — вздохнул он. — Классики не знаешь, сынок. Это же фольклор начала двадцатого века. Так один уголовный следователь при царизме ранения убиенного описал. Ладно, замажешь аккуратно. При понятых ведь пишешь!

Они снова забубнили, лениво переругиваясь. Нечаев прошел на кухню, спустил воду из-под крана и напился. Стаканами, стоящими на столе, он пользоваться не стал, свежесть и чистота их показались Нечаеву подозрительными, особенно после того, как над ними помахали кисточками криминалисты. Теплая вода отдавала ржавчиной.

На подоконнике лежало несколько упаковок лапши «Доширак».

А вот на столе было настоящее изобилие. Коньяк стоял недопитый, и не просто коньяк, а «Курвуазье», три тысячи рубликов за флакон, и ведь не в каждом магазине. На овальной тарелке подсыхала интеллигентно нарезанная бастурма, на другой такой же тарелочке сох, скукоживаясь, тонко порезанный бородинский хлеб, сыр хороший, лимон порезали, на блюдечке шоколад поломан неровными кусками: Похоже, за столом сидели люди, которые выпивку любили и понимали в ней толк — по крайней мере, к хересу сало, даже с прожилками, подавать не стали бы. Продукты наводили на размышления, тем более что холодильник был практически пуст — кроме десятка яиц, початой бутылки растительного масла и ссохшейся потемневшей морковки, в нем ничего не было. Стало быть, деликатесы и коньяк принес гость. Легко было предположить, что разгоряченные коньячком собутыльники заспорили, и дело кончилось вульгарной поножовщиной.

Он вернулся в комнату и спросил:

— Документы нашли?

Следователь вздрогнул и посмотрел на него.

— Ага, — совсем по-детски сказал он. — Паспорт в серванте лежал. Илья Николаевич Медник. Одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения.

— В институте работал, — веским басом добавил один из понятых. — Солидный мужчина, не шантрапа какая, а вот гляди, как все обернулось…