Вивальди - Вирджилио Боккарди

Хотя пасторское служение Антонио Вивальди началось столь необычно, Камилла была несказанно рада, видя, как исполняется данный ею во время первых родов обет. Доволен был и Джован Баттиста, ибо после получения старшим сыном вожделенной должности приходского священника дела пошли на поправку, что было немаловажно для его многочисленного семейства. Спустя пару месяцев после первой своей мессы, давшейся ему с таким трудом, Антонио Вивальди получил особое поручение от графини Лукреции Тревизан, представительницы старинного венецианского рода, служить каждодневно заутреню в храме Сан-Джованни ин Олео, воздвигнутом в X веке предками её знатного семейства. Компенсация за такую услугу была оценена в 80 дукатов.

От друзей Джован Баттиста узнал, что управляющие сиротским приютом Пьета решили пригласить преподавателей скрипки, виолончели и гобоя, чтобы улучшить звучание приютского оркестра и хора. По сравнению с другими богоугодными заведениями Венеции занятиям музыкой в Пьета придавалось первостепенное значение, и с годами его оркестр добился такого мастерства, что сам приют стали называть консерваторией, как в Неаполе.

Воспитанницы Пьета умело играли на многих музыкальных инструментах, включая сальтерио[11] и даже волынку. Они смело брались за любой инструмент, и лишь труба оставалась для них под запретом, поскольку тогда считалось, что труба, как и ударные, подходит для военного оркестра и её звучание неприемлемо в богоугодном заведении. Да и не женское это дело — играть на трубе. Девушек обучали игре на щипковых и смычковых струнных инструментах.

Преподавание пения, сольфеджио и игры на музыкальных инструментах в Пьета было поставлено таким образом, что воспитанницы старших классов обязаны были заниматься по всем предметам с младшими девочками. Приглашённые со стороны мужчины-учителя, кроме обучения, следили также за состоянием и исправностью музыкальных инструментов.

Джован Баттиста посоветовал сыну наведаться в приют Пьета, где появилась вакансия, и предложить свои услуги. Среди преподавателей приюта выделялся композитор Франческо Гаспарини, прошедший когда-то школу вместе с Корелли в Риме.

— Папа, но я же там никого не знаю, — возразил Антонио.

— Не беда. Меня знают Гаспарини и один из управляющих, некто Нанни, которому я замолвил за тебя словечко. Покажешь свою трио-сонату и ещё кое-что.

Отец оказался прав. Когда Антонио представился маэстро Гаспарини и одному из управляющих приюта, оба уже были наслышаны о его музыкальной одарённости и виртуозной игре на скрипке от настоятеля церкви Сан-Джованни ин Олео и музыкантов капеллы Сан-Марко. Оставалось лишь, чтобы руководство приняло окончательное решение.

Спустя пять месяцев после рукоположения Антонио в священники, 1 сентября 1703 года, совет управляющих приюта Пьета назначил его «маэстро по классу скрипки» с годовым жалованьем в 60 дукатов.

Ради защиты целомудрия подопечных pute предпочтение, как правило, отдавалось преподавателям в сутанах, таким образом дон Антонио, несмотря на молодой возраст, считался надёжной гарантией поддержания среди воспитанниц чистоты нравов.

Джован Баттиста правильно рассудил, убедив сына согласиться на преподавание в приюте Пьета, называемом ныне консерваторией, вместо того чтобы давать уроки музыки в домах богатых патрициев. Там обычно к учителю музыки относились как к мальчику на побегушках, которому вменялось в обязанность помимо музыкальных занятий чуть ли не открывать двери гостям и даже прислуживать за столом. Для молодого музыканта Антонио работа в консерватории Пьета была высокопрестижной и открывала перед ним возможность совершенствования мастерства. Джован Баттиста, как человек практичный и умудрённый опытом, советовал сыну действовать на первых порах осторожно, дипломатично и не спеша. Безусловно, Антонио внял наставлениям родителя, и уже вскоре, помимо уроков скрипки, руководство поручило ему, дабы не брать нового преподавателя со стороны, вести обучение воспитанниц игре на viola d'amore[12], добавив к его годовому жалованью ещё 40 дукатов, что было с радостью воспринято домашними. Этот инструмент получил широкое распространение в Англии, но для Венеции был новинкой. Кроме того, из-за частого недомогания и отсутствия престарелого маэстро Гаспарини молодому преподавателю дону Антонио иногда приходилось подменять его в качестве «дирижёра оркестра». Это доставляло ему большое удовлетворение, поскольку он мог самостоятельно подбирать репертуар для оркестра и предлагать для исполнения собственные сочинения.

Поначалу воспитанницы недоумевали: как же им вести себя с доном Антонио и нужно ли преклонять перед ним колени и целовать ему перстень на руке? Но вскоре поняли, что новый преподаватель был добрым, отзывчивым человеком и священнослужителя выдавала в нём лишь сутана.

Особенно была горда Камилла, что теперь её сын преподает в богоугодном заведении Пьета. Она не переставала пересказывать подругам, как среди множества претендентов предпочтение было отдано её Антонио и что теперь он может заявить о себе в полный голос. Действительно, в церкви приюта Пьета каждое воскресенье давались благотворительные концерты, которые посещали местная аристократия и гости города. Высоко ценя сыгранность оркестра и слаженность хора, благодарные зрители нередко делали богатые пожертвования.

Основателем приюта призрения сирот был один францисканский монах, проникшийся состраданием к тысячам голодных детей, брошенных на произвол судьбы. Он ходил по городу и собирал для них милостыню, громко взывая к милосердию и состраданию (Pietá). Получив наконец признание своей деятельности от властей, сердобольный монах-подвижник на собранные средства снял несколько помещений в приходе Сан-Франческо делла Винья для сирот, а в 1346 году основал братство Пьета и приобрёл ряд домов близ площади Брагора. Так возник обретший с годами широкую известность Божий дом Пьета. К 1700 году в нём насчитывалось девятьсот сирот, а ещё около четырёх тысяч младенцев-подкидышей были пристроены к деревенским кормилицам.

Давшая себе зарок никогда не ступать ногой в церковь, где устраиваются концерты, Камилла наконец сдалась и решилась всё же попросить дона Антонио (как она теперь обращалась к сыну) сводить её с дочерьми на музыкальный вечер в богоугодное заведение. По сравнению с соседними храмами приютская церквушка Пьета, выходящая фасадом на набережную Скьявони перед мостом Сан-Сеполькро, была невелика. Расстояние от входной двери с набережной до абсиды составляло около двадцати метров, а в ширину — не более десяти. Её возникновение восходит к началу XV века, но лет через двести она была полностью перестроена. Над четырьмя боковыми деревянными алтарями, выкрашенными под мрамор, висели полотна среднего достоинства. В мраморе выполнен был лишь главный алтарь на клиросе, украшенный лепниной и изваяниями. Здесь же помещалась надгробная плита патриция Джусто Ван Эйха, родившегося в Антверпене и в течение долгих лет возглавлявшего попечительский совет Пьета. Оставив приюту всё своё состояние, он завещал похоронить себя близ алтаря. Вдоль стен располагались ряды удобных сидений для прихожан и посетителей концертов. Над алтарём размещались орган и хоры. Церковь и приютские помещения давно обветшали, а до проведения ремонтных работ руки всё не доходили, да и управители приюта постоянно жаловались на нехватку средств[13].

В то время среди воспитанниц приюта только сорок девочек посвятили себя занятиям музыкой, ведя затворнический образ жизни и облачённые, как монахини, в строгие одеяния. На концерты они надевали красные платья, плечи и головы девушек прикрывали белые шали, а в пору весеннего цветения в волосы вплетали цветы граната. Так как исполнительницы располагались за резной позолоченной решёткой на хорах, они были скрыты от любопытствующих взглядов зрителей. На зарешёченных хорах с обеих сторон стояли по шестнадцать поющих и играющих pute. Работавший секретарём французского посольства в Венеции Жан Жак Руссо, бывая на концертах в Пьета, не раз сетовал, что эта проклятая решётка лишает его возможности видеть лица поющих и играющих юных дарований, чтобы наслаждаться не только чувственной и полной возбуждающего подтекста музыкой, но и красотой самих девушек. Не видя поющих и музицирующих воспитанниц, слушатели погружались в атмосферу льющихся сверху звуков, которые заполняли всё небольшое пространство церкви с превосходной акустикой, и каждая мелодия обретала чарующе мистическое звучание. Аплодисменты были запрещены, о чём публика оповещалась заранее. И сегодня нетрудно вообразить, как в абсолютной тишине церкви Пьета особенно выразительно звучали сочинения молодого Вивальди с их богатейшей звуковой палитрой от нежнейшего pianissimo до ликующего forte.