Сад и канал - Андрей Столяров

Некоторые истории воспринимались просто как анекдот. Одно время, например, ходили упорные слухи, что на папертях нескольких городских церквей неизвестно откуда вдруг появилось невообразимое количество нищих — изъясняющихся, вроде, по-русски, но, вроде, и как-то не так, и довольствующихся весьма умеренным подаянием. Говорили, что это — какой-то иногородний наплыв. Были драки, конфликты, по-моему, — вмешивалась милиция. Но все эти невнятные слухи так и остались на уровне бытовых. Ими, кажется, не занимался даже неутомимый Куриц. То есть, видимо, существовали какие-то пределы и для него, он в то время, наверное, просто не мог разорваться на части.

Вероятно, тогда же начали появляться и «мумии». Первые сообщения о них поступили также в начале июня. Гражданин Поливанов Н.М., сорока восьми лет, русский, коренной ленинградец, холостой, разведенный, имеющий ребенка от первого брака, по специальности — инженер, был найден в своей квартире (улица Разъезжая, 26) лежащим на тахте с почерневшим лицом и коричневым, высохшим, точно дерево, телом. Вероятно, он пребывал в таком состоянии уже несколько дней. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Отравлении нет. Медицинский диагноз неясен. Гражданин Потякин С.Б., девятнадцати лет, русский, коренной ленинградец, холостой, детей не имеет, слесарь-сборщик Кировского завода, был найден в своей комнате коммунальной квартиры (улица Подольская, 21) сидящим в кресле у включенного магнитофона — с почерневшим лицом и коричневым, высохшим, точно дерево, телом. Обнаружена легкая алкогольная интоксикация. Пребывание в таком состоянии — не менее двух дней. Отравления (как причины исхода) не наблюдается. Признаков насильственной смерти нет. Вещи целы. Медицинский диагноз неясен. Гражданка Маманова О.С., тридцати трех лет, русская, коренная ленинградка, замужняя, один ребенок, управляющая делами треста «Ремчас», была найдена в своей квартире (проспект Огородникова, 13) лежащей на кухне с почерневшим лицом и коричневым, высохшим, точно дерево, телом. Пребывание в таком состоянии — около четырех часов. Окружающая обстановка свидетельствовала о внезапности гибели. За два дня до случившегося Маманова взяла бюллетень. ОРЗ в легкой форме, диагноз неясен. Признаков насильственной смерти — нет. И так далее, и тому подобное.

Вероятно, не стоит больше перечислять. Список этот можно было бы продолжить очень долго. Полагаю, что у Курица в картотеке фигурировало не менее двух сотен имен. В некоторых случаях мумификация происходила буквально на глазах у окружающих. И что самое интересное — всегда без особых причин. Начиналось, как правило, с так называемой «быстрой фазы» — походившей в отдельных моментах на сомнамбулический транс. Человек приходил вдруг в неистовое возбуждение: расширялись зрачки, существенно ускорялась речь, пальцы рук, будто в треморе, непроизвольно подергивались. Продолжалось все это не более пятнадцати-двадцати секунд. И заканчивалось так же неожиданно, как и начиналось. То есть, фаза была чрезвычайно короткой и выделялась с трудом. Но за эти сквозные мгновения человек необычайно преображался. Собственно, это был уже совсем другой человек. Даже внешне он выглядел зачастую чуть-чуть иначе. Иногда он немного старел, иногда — молодел, но в любом варианте ощутимо менялась жестикуляция. Словно в прежнюю его оболочку вселялся кто-то другой. Человек, например, становился приниженным и очень робким. Непрерывно сутулился, кланялся, благодарил. И, что самое странное, как правило, — непрерывно крестился. Окружающих он при этом не узнавал. Бормотал что-то темное: об аде, грехах и чистилище. Точно милостыню, выпрашивал мелкие деньги и хлеб. Кто-то метко назвал это «оперой нищих». Наблюдались попытки

— немедленно спрятаться, убежать. Зафиксирован случай, когда человек двое суток отсиживался в холодильнике. Но достаточно часто присутствовала и другая модель. В этом случае «мумия» становилась чрезвычайно высокомерной. Проявлялись — сановность, заносчивость, явная злость. Человек, словно маленький бог, начинал повелевать и командовать. Вместе с тем то и дело срываясь на робкий фальцет. Этот образ был назван впоследствии — «царское облачение». Безболезненно локализовать его было намного трудней. Все свидетельствовало о том, что возникает совершенно новая личность. Продолжаться это могло десятки часов. Но финал, тем не менее, был в обоих случаях одинаковый. Человек спотыкался на полуслове и резко темнел лицом, начинала шуршать, высыхая, расслаивающаяся кожа, а глаза заливала смертельная белая муть, он качался и падал, как кукла, абсолютно бесчувственно, вероятно, за долю секунды до этого окостенев, — раздавалось хрипение, и жизнь отлетала. Никого из захваченных мумификацией реанимировать не удалось.

Наконец, как пожар полыхали совсем уже одиозные слухи. Будто бы существует под городом тайный подземный Храм. Расположен он якобы в районе Исаакиевского собора. Необъятные своды его высечены в гранитной скале. Раз в году там совершается Черная Евхаристия. Причащаются глиной и нефтью — в одеждах из грубых корней. Этот Храм существует с момента основания города. Самой сутью своей представляя — нетленность души. Девять дьяконов, слепых от рождения, отправляют там службы. Если ночью прижаться к земле, то услышишь — колокола. Триста лет суждено пребывать этому Храму во мраке. Но исполнятся сроки и тогда — распахнется земля. И предстанет Пещера, заросшая сталактитами. А все прежние здания тут же рассыплются, как труха. Девять дьяконов выйдут с кадилами на поверхность. И от этих кадил, точно смерть, поплывет фиолетовый дым. И восплачут слезами горящие заживо голуби. И невидимый свет, будто купол, достигнет небес. И не станет от света того — ни печали, ни воздыхания…

Было нечто общее у всех этих сплетен, историй и городских легенд. Все они были, по-видимому, чрезвычайно недостоверны. Как я, кажется, ранее уже говорил, самые первые из них появились в начале июня. Это был исключительно сложный, сумбурный период — для нас. Неподъемно-тяжелый, панический, прямо-таки сумасшедший. Позже его не без едкой иронии окрестили — «Большой Раздрай». Именно в этот период начали разваливаться городские коммуникации. Неожиданно лопались трубы, и целые районы города оставались без капли воды. Так же неожиданно — вдруг прекращалась подача электроэнергии. Отмечались утечки и выбросы газа в жилых домах. Это, в свою очередь, привело к десятку достаточно мощных взрывов. Были жертвы, пожары. Прошел уголовный процесс. Аварийные службы, стеная, захлебывались в круговерти. Неожиданно стал заболачиваться квартал у Сенной. Сквозь асфальт проступила вода, и появилась осока, над которой звенящими тучами плавали комары. А на главных городских магистралях вдруг начали обнаруживаться каверны. Этакие — прикрытые сверху асфальтом — пустоты в земле. Провалилось шестнадцать машин, опять были жертвы и разбирательство. В довершение всего, будто проклятые, начали разрушаться дома. Впрочем, кажется, «каменная болезнь» проявила себя несколько позже. Но и без нее у нас доставало серьезных забот. Мы крутились по двадцать часов ежедневно — как заведенные. Оглушенные тысячью срочных, сверхсрочных, немыслимо-срочных проблем. В общем, заниматься ерундой нам было практически некогда. Вся первичная информация о «прорывах истории» ушла, как в песок. Раздробилась, рассеялась, не осталось почти никаких документов. Да и те, что имелись в распоряжении, проверить, как следует, не удалось. Подпирали события, требующие немедленных действий. Обстановка менялась поистине с катастрофической быстротой. И поэтому сведений о самом начале «прорыва» мы не имеем.