Сердце брата - Музафер Дзасохов

Более невзрачных на вид уалибахов мне еще не доводилось видеть. Начинки в пирогах почти не осталось, сыр вытек, где на сковороду, а где на тарелку. Дзандзабах сидела со смущенным видом, не решаясь поднять на нас глаза. Дзапар решил прийти ей на помощь. Улыбаясь, он наклонился ко мне и тихо, но так, чтобы слышали все, и в первую очередь Дзандзабах, проговорил:

— Не забудь похвалить пироги, тогда хозяйка угостит нас и в следующий раз…

Думаю, его слова преследовали сразу несколько целей. Во-первых, надо было каким-то образом показать, что пирогами недовольны не только гости, но и сами хозяева — первый из них Дзапар. Во-вторых, как бы там ни было, Дзандзабах промучилась весь вечер, она вполне могла приготовить какое-нибудь блюдо попроще, но вместо этого засучила рукава и принялась печь уалибахи. Это ее доброе рвение нельзя было не отметить. В-третьих, хозяйку следовало морально поддержать, чтобы в следующий раз она постаралась еще больше.

— А тебе обязательно надо меня поддеть! — прекрасно поняв смысл сказанных мужем слов, улыбнулась Дзандзабах. — Если я стану оправдываться тем, что мне мешал ребенок, то ты, конечно, скажешь…

— …что у плохой хозяйки виной всему всегда ребенок? — закончил за нее Дзапар.

— Да.

— А вот и не угадала, — заключает Дзапар. — С этого дня я буду говорить по-другому: и для плохой и для хорошей хозяйки виной всему всегда ребенок…

Все смеются. Сильнее всех заливается маленький Ацамаз, тот, которого еще недавно никто не в силах был угомонить.

— Скажи, Казбек, разве пироги плохие? — ищет у меня поддержки Дзандзабах.

— Ты знаешь, как любила говорить моя бабушка, — продолжает Дзапар. — Человеку, который ни в чем не разбирается, все равно, на каком жиру, свином или бараньем, приготовлен пирог. И в том, и в другом случае он слопает его за милую душу. Если ты и нас с Казбеком за таких простаков принимаешь, то ошибаешься.

— По мне, так пироги очень вкусные, — принял я сторону Дзандзабах.

И в самом деле, на вкус пироги оказались лучше, чем на вид. Печеное тесто и начинка с сыром прямо таяли во рту.

— Нет, вы только поглядите на него, — косясь на Дзапара, возмущается Дзандзабах, — еще не успел попробовать, а уже недостатки ищет!..

— О недостатках и речи не было! — хитро улыбается Дзапар и, словно призывая в свидетели присутствующих за столом, беспомощно разводит руками в стороны. — Я только подсказал, чтобы похвалили пироги, и больше ни слова, разве не так?

Вопрос его остался без ответа, и тогда он обратился к моей сестре:

— Дунетхан…

Та действует по известному принципу: пока бараны дерутся, овечки уминают траву.

— Она не разберется во вкусе, пока не съест пирог целиком…

Дунетхан встречает мои слова неодобрительным взглядом, от смущения лицо ее густо краснеет.

— Не слушай ты их, ешь, пока пироги теплые, — подбадривает ее Дзандзабах и осторожно, боясь запачкать маслеными руками, обнимает Дунетхан за плечи. — И вы тоже ешьте, — обращается она уже к нам, — а о достоинствах и недостатках хозяйки потом успеете поговорить!..

Бывая в горах у своих родственников по матери, я любил навещать соседского старика. Родился он на юге, за перевалом, детские года провел там же, но после войны перебрался жить в Алагирское ущелье. Старик жил со своей старухой, детей у них не было. О том, что их заставило покинуть родные места, сами старики не рассказывали, а люди не приставали к ним с расспросами, так дни и бежали. В прежние годы старик был пастухом, но, одряхлев, уже не мог ходить за скотом, перестал он появляться и на улице. Большую часть дня старик сидел во дворе под деревом, устроившись на большом черном сланце. Он любил рассказывать длинные-предлинные истории, у которых не было ни начала, ни конца. В свою речь он время от времени вставлял: «По правде сказать…» Как-то я рассказал об этом Дзапару, и эта присказка до того понравилась ему, что он сам стал ею пользоваться. Вот и сейчас, закончив есть, он выпрямился, вздохнул, как после тяжелой работы, и наконец с довольным видом объявил:

— По правде сказать, хорошие были уалибахи!

— Знаю, кого ты копируешь, — откликается Дзандзабах, — а забыл, какая присказка была у нашей соседки?

— Кажется, мои слова опять тебе не понравились?.. — Дзапар старается отвлечь внимание жены.

— Погоди, дай мне сказать.

— Пожалуйста, говори.

— Так вот, я о соседке говорила. Женщина она была честная, принципиальная, любила все говорить напрямик. Если же кто начинал с ней хитрить, она ему без всяких обиняков заявляла: «Брось изворачиваться!..»

— Понял тебя! — улыбается Дзапар. — Если можно, то дальше не продолжай…

— А знаешь; это будет не в твою пользу.

— Оборвав свою речь на полуслове, ты принесешь пользу и мне и себе. Я уверен, что в следующий раз ты назло всем врагам приготовишь пироги еще вкуснее…

В таком веселом настроении хозяева пребывают часто. По правде сказать, в этом доме я живу всего несколько дней, но ведь чтобы понять, что сахар сладкий, вовсе не обязательно съесть его целый пуд!

Дзапар и Дзандзабах по профессии учителя. Прежде они вместе работали в средней школе, потом Дзапару предложили должность заместителя директора профтехучилища. А Дзандзабах перешла работать в детский сад. Из-за своих детей. Ирбег и Ацамаз ходят в тот же детский сад, где работает мама. Мальчишки они хорошие, смышленые, иногда такое скажут… Вот, например, вчера слышу, кто-то к нам стучит. Открываю дверь, смотрю — Ацамаз. Стоит с кислым лицом, того и гляди разревется.

— Ацамаз, что с тобой?

Кулачком трет глаза и сквозь слезы отвечает:

— Я в свои штаны написал!..

Только тут обращаю внимание, что он мокрый.

— Ясно, что в свои, а не в чужие, — говорю я и, чтобы подбодрить ребенка, добавляю: — Не расстраивайся, Ацамаз, это все противные штаны виноваты. Сейчас мы им устроим, что надо. Устроим?

— Устроим, — заметно повеселев, соглашается малыш.

— Для начала давай их снимем. Или не хочешь?

— Хочу…

Оставшись без штанов, Ацамаз торопится уйти.

— Эй, джигит, постой! — кричу я ему вслед. — Прихвати с собой эти противные штаны!

Малыш резко поворачивается, хватает штаны и бросается наутек.

Старший, Ирбег, тот еще остроумнее. По-Осетински разговаривает ничуть не хуже бородатых стариков. Отец и мать разговаривают с детьми только на родном языке. Зато в садике с воспитательницами и со своими сверстниками дети общаются по-русски, таким образом они успешно изучают сразу два языка. Дом для детей — это всегда большая школа. То, что они видят и слышат здесь, навсегда врезается в их сознание. Обычно родители, у которых дети не говорят по-осетински, выдумывают для своего оправдания всякие вздорные причины, на самом же деле во всем виноваты они сами. Ребенок вырастает таким, каким его воспитывают отец и мать. Детский сад, двор, школа, конечно, тоже играют большую роль в детском воспитании, но главное это все же родительский глаз и родные стены.

В тот же вечер, укладывая детей спать, Дзандзабах делится с нами такой историей. Попросила она Ирбега сходить в магазин, а он ей отвечает:

— Если у вас родится еще один сын, пусть он тоже будет Ирбегом.

— Почему? — спрашивает она.

— Чтобы ваши просьбы выполнял тот Ирбег, а не я.

Мы все смеемся, в углу хихикает и главный виновник этой истории.

— Ну, все, больше не звука! — обращается к детям Дзандзабах, и они послушно умолкают. Вообще, едва подходит время ложиться спать, Ацамаз и Ирбег укладываются без всяких возражений. Здесь им в послушании не откажешь. Так они, должно быть, приучены.

— Значит, Казбек, говоришь, работа учителя тебя не прельстила? — спрашивает меня Дзапар, листая какую-то книгу.

— Пока я учился в школе, эта профессия мне очень даже нравилась, — отвечаю я, — особенно работа учителя начальных классов. Помню, в букваре была одна картинка: высокий, стройный мужчина в очках ведет школьный урок. Я подолгу разглядывал этот рисунок, мне так хотелось оказаться на месте этого учителя, быть похожим на него. Образ учителя из школьного букваря преследовал меня до окончания десятого класса. Он и сейчас еще стоит у меня перед глазами — мужчина с добрым внимательным взглядом, в аккуратном костюме, при галстуке. Учительницей начальных классов у нас была добрая, сердечная женщина. Для нас она была точно родная мать, мы все любили ее, и она нас очень любила, а все же примером для подражания у меня оставался тот учитель. Впрочем, похожий учитель был и в нашей школе. Он преподавал у первоклашек. Глядя в книгу, я представлял себе нашего школьного учителя, а увидев его, вспоминал рисунок в книге. В то время я действительно мечтал стать учителем. Но после поступления в институт мечта моя постепенно стала угасать. Окончательно я разочаровался в ней, когда был на четвертом-пятом курсе. Тогда мы проходили практику в школе, впервые давали полные уроки. И вот я заметил, что, оставшись с классом наедине, вдруг начинал говорить совсем не то, что планировал при подготовке к уроку. Мне казалось, в том, что я рассказываю, нет ничего удивительного, мысли и слова у меня самые заурядные. Чем тише сидели ученики, чем внимательнее они слушали, тем больше сомнений меня одолевало. Мне казалось, что за тишиной в классе скрывается равнодушие, а то и полное безразличие к моим словам. Порой я внезапно прерывал свой рассказ и поднимал то одного, то другого ученика и, видя, как они беспомощно молчат, еще раз убеждался в своей несостоятельности как учителя. Когда наконец завершилась практика, я с облегчением вздохнул и про себя твердо решил: «Учителя из тебя не получится, так что заранее подыскивай себе другую работу!»