Ослепительный нож - Вадим Полуян

- Невесело тебе, милушка? - спросил он в конце седмицы, задумчиво уплетая тыквенную кашу со сливками. - В беседах с Полагьей душу не отведёшь. По нраву ли тебе здешнее наше угостье?

- И угощение и удобства мне по нраву, - поспешила успокоить Евфимия, - Что ж до одиночества, мне поразмыслить есть о чём. Пытаюсь угадать, как поведёт себя Юрий Дмитрич под щитом. Положит ли всему дерть, то есть забвение, гнев сменит на безгневие, станет под знамёнами Василиуса или в одержании, во власти чувств и обстоятельств, сызнова начнёт юрить, приветит переветчиков…

Мамон вздохнул.

- Тебе бы с батюшкой Иваном Дмитричем соборовать о государственных делах. Скоро приспеет время. Я же покажу лишь свои выдумки. Сходим в мой покой.

Он привёл гостью в боковушу, где и Акилина редко появлялась. На столе вкруг глиняной чернильницы среди гусиных перьев - пергаментные и бумажные листы, покрытые цифирью. А на стене на тонкой перевязи - длинная труба под чёрным лаком. Она сразу привлекла внимание боярышни.

- Что это?

- Зрительная трубка, - не без гордости сказал Мамон.

- Можно ли взглянуть?

Он подал, предложил:

- Дай, оттулю оконце…

Она нацелила снаряд в открытое окно и увидала за рекой в подвязье женщину в волоснике с грибным лукошком.

- К слову сказать, я гляжу в трубу не днём, а ночью, - пояснил Мамон, - чтобы узреть не суету земли, а тайные планиты в небе. Слышала о них?

- Батюшка назвал мне семь планит, - опустила Евфимия снаряд. - Солнце, Луна, Ермил, Арис, Афродит, Крон, Зевс. Однако не все зримы. Разве лишь Луна, наша соседка. И ещё батюшка однажды показал Зевса. Красный! А рано утром - Афродит. Она сияет… Что, Андрей Дмитрич, в твоей трубе способствует большому зрению?

- Стекла, - сказал Мамон. - Увеличительные.

- Где купил такой снаряд?

- Сам изготовил.

- А увеличительные стекла?

- Песок кремнистый сплавил с поташом, со щёлочью. Сам шлифовал. Два лета мучился.

Евфимия почтительно качнула головой.

- Эта цифирь о том же? - указала на листы.

- Нет, это я ищу защиту от злых молний.

- Молнии тебя пугают? - удивилась смелая боярышня.

- Если молния исходит только от столкновенья облаков, то не вредит, - с терпеньем пояснил Мамон. - Проходит мимо, угасает. Если же при столкновенье облаков к ним снизойдёт небесный свет огненный, точнее, пламевидный, и соединится с молниею, то последняя, спускаясь вниз, к земле, сжигает всё, к чему ни приразится. Однако ты устала, - спохватился он. - Пройдись по саду…

- Это что за навострённые тычинки или лучинки? - углядела гостья поставец возле стола и на нём малые палочки, измазанные с краю чем-то жёлтым.

- Это спицы самогарные для возжигания огня, - сказал Мамон. - Ещё не знаю, как назвать. То ли хромовые стрелы, то ли копья кремнёвые.

- А как ты ими пользуешься?

Андрей Дмитрич стал немногословен.

- Пока никак. Ещё не докумекал кое-что.

- А чем ты их намазал? - дотошно любопытствовала Всеволожа.

- Фосфором, - сказал Мамон. - Несложным самосветным веществом, крайне горючим.

Евфимия, скосившись на хозяина, почувствовала, что пора уйти.

- Не стану долее мешать твоим занятиям, любезный Андрей Дмитрич. Пройдусь по саду.

- Пройдись, милуша, прогуляйся, - вздохнул изобретатель облегчённо. - Возьми с собой Полагью непременно.

Евфимия ушла. Прежде чем спуститься в сад, прошлась по дому. Дом был невелик. По выражению Полагьи: «вверху четыре переделы и в исподни пять переделов», то есть палат отдельных, не считая мелких боковуш. В исподни, в нижней части дома, Полагья настолько сладко вкушала дневной сон в своей одрине, что госпожа, не помешав, ушла гулять одна.

День был хорош, когда б не паутина, развешанная меж дерев и липшая к лицу. Стирая её походя, Евфимия всё шла и шла, пока не поняла, что не в саду находится, а в диком, неухоженном лесу. Должно быть, ветхих ограждений не приметила, или порушились они да сгнили. Евфимия остановилась, дожёвывая яблоко. И тут к ней вышла та самая селянка в волоснике с грибным лукошком, которую видала через зрительный снаряд. С тех пор грибница успела бродом речку пересечь. Мост далеко.

Она была юницей, не женой. Не походила на селянку: и взор не прост, и руки не натружены. Увидав боярышню, дева попыталась разыграть испуг. Лукошко выронила, а оно… пустое. Вот так грибница!

- Ах, барышня, не ходи дале, там нехорошо! - расширила она глаза.

Евфимия изрядно удивилась:

- Отчего в лесу нехорошо?

- Все Нивны знают: там - жилище ведьм! - понизила лукавый голосок грибница.

Евфимия переняла игру.

- Ой, страсти!.. А ты здешняя?

Девица неумело попыталась затупиться, прикрыть лицо рукой, как делают селянки.

- Вестимо, здешняя. А чья же я?

- Так укажи мне путь к жилищу ведьм, - поймала её на слове Евфимия. - Нивнянским жителям он ведом, ежели такое говорят.

- Ах, что ты ба-арышня! - Она произносила нараспев «боярышня», и получалось «барышня». - Никто туда не ходит. Я знать-то знаю, да не пойду.

- Тебя как звать? - Евфимия решила завязать знакомство.

- Фотиния. А просто - Тинка.

Боярышня, назвавшись, попросила:

- Так ты мне объясни, Фотинья, как пройти к жилищу ведьм. Не бойся, не зову туда. Однако же я очень любопытна.

Фотиния, приблизив загорелый, не по-сельски нежный лик, таимно зашептала:

- Пойти отсюда, из подлесья, в лес, от этой вот берёзы да насередь двух вязов - к трём дубкам. У дуба голенастого отвислый сук укажет стежку к речке Блудке. Там от ветлы от виноватой сквозь иву - в дром. Продравшись - на поляну с рассохой-клёном. А вкруг него опять-таки стоят рассохи, рогатками не вверх, а вниз. А на рассохах-то - кули. А у кулей - по два хватка. А на кулях-то - по балде. Это есть ведьмы!

Тинка, прихватив лукошко ближе к боку, позвала:

- Пойдём-ка, провожу тебя домой. Сама я чрез Мамонову усадьбу - в Нивны.

- Ты иди, - откликнулась Евфимия. - Хочу найти чуть-чуть боровичков в подлесье. Нет, в лес не углублюсь.

- Смотри!

Фотиния, шурша кустами, удалилась. Гостья московская сочла её хозяйской челядинкой, охотницей до шуток. Однако же решила прогуляться далее и заодно проверить молвку глумотворщицы. Дождавшись полной тишины, она пошла.

Вот от берёзы в ста шагах - два вяза. Меж ними чуть заметный след привёл невдолге к трём дубкам. Евфимия, увлёкшись, улыбнулась: выдумщице отлично ведом лес! Который из дубков поголенастее? Вот этот. И отвислый сук указывает стежку. От шага к шагу ощутимей сырой дух. Вот и лесная речка, словно озерко, вся в зелени. Евфимия увидела, что вышла лишь к одному из завитков петляющей по лесу Блудки. А вот и виловатая ветла, за ней - ивняк. Через него попала в густую чащу, названную Тинкой дромом. Ох, не порвать бы платье в этом дроме!

Вот и поляна с развилистым рассохой-клёном. И… о чудо! Вкруг него двенадцать ликовнйц с распущенными волосами водят хоровод, заядло припевая:

Не учила меня мать ни ткать, ни прясть,

а учила меня мать шемелой играть…

И вдруг как припустились взапуски на корточках, уже не припевая, а крича:

Метлой-шемелой со двора долой!

Не успела боярышня приглядеться к происходящему, как простоволосые ликовницы, словно лесные орлицы, распузырив долгополые безрукавые белые приволоки, бросились на неё, намереваясь повалить на стоптанную траву. И тут же первая вскрикнула от боли, вторая взвизгнула, третья, отлетев, покатилась игральным мячом… Ох как кстати пришлись уроки пани Бонеди!

- Кыш! - прозвучал знакомый голос. - Довольно!

Нападавшие враз расступились, и напуганная, но не потерявшая духа искательница жилища ведьм увидела перед собой недавнюю свою знакомку грибницу Фотинию, как по волшебству оказавшуюся прежде неё на заповедной поляне.

- Отложи, Евфимия Ивановна, заслуженный нами гнев. Ведьмы сразились с тобой играючи. Однако же искус выдержан. Учёность твоя доказана.

- Какая учёность? - всё ещё задыхалась от недавней борьбы Евфимия, - Как знаете меня? Отчего ты здесь, а не в Нивнах?

- Я нашла стежку кратче, - улыбнулась Фотинья. - Я им сестрица. И как же нам чужих тайн не знать? Мы - ведуньи. Занимаемся ведовством под началом знатнейшей ведалицы аммы Гневы.

- Какой ещё такой аммы? - не могла унять зла Евфимия.

- Духовной матери нашей, аммы, - объяснила одна из ведьм.

Лесные жительницы приближались к ней с протянутыми руками.

- Пойдём-ка, драчунья, с нами…

Боярышня спрятала руки за спину.

- Драчуньи - вы! Я же - самозащитница.

Фотинья на правах знакомки заявила: