Гора трех скелетов - Артур Баневич

– Я уже сказал, что берусь за ваше дело. Вопрос – смогу ли я помочь вам, но я уже пытаюсь: пани, кажется, это заметила… Можете возвращаться домой и спать спокойно. Детали обговорим за… – Я взглянул на часы. – То есть сегодня утром. Только не приходите к восьми…

Она прикусила губку и наморщила лоб. Жир на сковородке уже успел бы растопиться, а она все стояла, стройная и полуодетая, как балерина, и шевелила бровями и думала, думала, едва касаясь пола кончиками пальцев левой ноги.

– У меня мало денег, – тихо сказала наконец эта грация.

– Как-нибудь договоримся.

– Дело в том… Короче, я бы могла остаться на ночь. – Последняя фраза ей далась с трудом.

Я так и не понял – был или не был в ней знак вопроса.

– Ах вот как – на ночь… Вы хотите…

Она не дала мне договорить:

– Да, я хочу.

Лицо у нее было неподвижное, совершенно лишенное каких-либо видимых эмоций. Разве что над своей кровью Черновласка была все же не властна: предательский румянец пылал на щеках.

– То есть мы должны лечь в постель, – подытожил я. – Так сказать, доплата натурой.

– Извините, – прошептала она, глядя в пол, – если я обидела вас.

Я ненадолго задумался.

– Не за что, – сказал я Черновласке. – Просто я кое-чего не понимаю, а поэтому задаю вам вопросы. Частный детектив не адвокат и уж тем более не врач, но должны же мы что-то знать о своих клиентах. Это облегчает сотрудничество.

– Я понимаю. – Она посмотрела мне прямо в глаза. А потом улыбнулась, но как-то не слишком радостно. – Я сейчас не смогу найти ночлега. По-моему, это вполне приличный повод. А вы как думаете?

– Вам некуда пойти?

– Разве что на вокзал. Если пустят, конечно.

– Это уже похоже на шантаж. Крыть, холера, нечем.

– «Крыть»… Что крыть, чем? И при чем тут холера? – Она снова наморщила лоб, пытаясь понять эти польские идиомы. Нет, на шпиона она не тянула, но язык знала почти на «отлично». Она схватывала влет все услышанное. Даже когда лучше было бы не понять. – Ах вот вы о чем! – Улыбка не сходила с ее лица. – Кое-что пан обо мне уже знает. Я пру к цели, как танк: напролом и особо не церемонясь.

– И вам нужен именно я? Вы не ошиблись?… Кто конкретно вам нужен: сыскарь, телохранитель, киллер?…

Лицо ее стало серьезным.

– Еще не знаю, – сказала она. – Но одно могу сказать наверняка…

– Ну…

– Это должны быть вы.

Еще толком не рассвело, а мой знакомый воробей, живший на чердаке, уже вовсю чирикал. Пожалуй, впервые он исполнял для меня партию будильника, и это означало, что ночь – единственное время суток, приносившее мне реальный доход, бездарно растрачена. Я так и не заснул до утра. Я ворочался с боку на бок. И вовсе не на диване с Черновлаской, нет. Я лежал на полу, и хотя она была совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, радости особой от этого не было.

В постель с ней я не лег. А мог бы, как вы догадываетесь. И она, возможно, не возражала бы. Только поди разбери, чем бы это было продиктовано: холодным расчетом или элементарным безденежьем. Была сказочная ночь, и рядом дышало удивительное создание, настоящего имени которого я не знал, но уже догадывался, что в жизни моей грядут перемены. Я лежал, думая о будущем, которого у меня, честно говоря, не предвиделось. Я думал о «крайслерах» на крышах, о семи сотнях, каковые следовало раздобыть к воскресенью, о зарплате за сентябрь, которой не будет. Я думал о том, почему у меня совершенно не болит голова с похмелья, хотя вчера я мешал пиво с водкой. Вставать мне решительно не хотелось. Повторюсь, это была сказочная ночь, и мне было грустно оттого, что она кончается… И вот тут они постучались.

В такую пору и таким категорическим образом доставать меня мог единственный человек на свете: Мария Элеонора Поплавская. Либо ей опять приспичило поплакаться у меня на груди, либо она хотела еще разок напомнить мне о неуплате. И вовсе не бешенство заставило меня направиться к дверям в дезабилье. Пани Поплавская была женщиной редкой деликатности, вот потому я и надеялся: отпугну ее своим видом.

В прихожей свет не горел. Ума не приложу, как я не увидел их тени сквозь матовое стекло входных дверей!..

– У меня приличный дом! – с утра пораньше возвысила свой голос пани Мария Элеонора. – Ни один мой жилец не имел проблем с полицией! Мы пришли…

– …поговорить с паном, – подхватил фразу комиссар Хыдзик.

Их было двое: пан комиссар в гражданском и какой-то недомерок при мундире.

– Это вы?! – деланно удивился я. – Но, простите, не рановато ли?… Вы что, обнаружили труп пана Куровского?

Комиссар Хыдзик задумчиво глянул на меня, буркнул что-то неразборчивое и, отодвинув сгоравшую от любопытства старушку, вошел в мою квартиру. Не знаю почему, но я не остановил его. Это была моя ошибка. Ни в прихожей, ни в моем кабинете комиссар не задержался: он пошел прямиком в спальню. Другое дело, что порога он не переступил. Трое моих ранних посетителей словно наткнулись на некую невидимую стену и, соответственно, друг на друга. Они столпились у входа в мою опочивальню, ошарашенные видом полураздетой Черновласки. Нечесаная, румяная, она стояла на моем одеяле, зевая во весь рот.

– Это кузина пана Малкоша. – Только скрип пани Поплавской позволил мне оценить, как тихо было мгновение назад. – Она еще не зарегистрировалась, потому что только вчера приехала.

– Кузина… хм-м… – Хмыканье Хыдзика было преисполнено скепсиса.

Лежавшее на полу одеяло говорило о многом, но вот о чем конкретно – было еще неясно. Либо ночевавшие здесь кузин и кузина, следуя старокраковским моральным нормам – и это при наличии широкого, как поле боя, дивана, – проявили чудеса целомудрия, либо, напротив, увлеклись друг другом до такой степени, что не заметили, как одеяло свалилось на пол, от которого, кстати, так и тянуло холодом.

– А я и не знал, что вы знакомы, – сказал я пани Поплавской.

– Но я ведь впустила пани в дом, – пробурчала моя домовладелица. – Ну а как еще она могла войти? Ключей-то у нее нет. – Печеным яблочком своего лица она улыбнулась комиссару. – Я ведь впускаю только жильцов дома.

– А также их кузин, – шевельнул усами пан Хыдзик. Он окинул взором диван, изучая степень помятости простыней, лежавших на нем, затем не торопясь обозрел всю спальню.

– Пан комиссар, это уж слишком, – укоризненно сказал я. – Моя кузина стесняется. Она, должно быть, хочет одеться… Или вернуться в постель! – Голос мой окреп. – Порядочные люди спят еще в это время…

Комиссар в очередной раз хмыкнул:

– Порядочные!.. Ну-ну…

Живчик в мундире, подойдя к окну, выглянул во двор. Он, должно быть, изучал путь моего возможного побега. Я встревожил его, потянувшись за своими брюками.

– Вы по какому, собственно, делу? – спросил я, теряя терпение.

– По делу Куровского, – небрежно бросил комиссар. – Я сяду? – Он явно намеревался сесть в кресло. В то самое…

– Пожалуйста, не здесь. В кабинете будет удобней…

Комиссар сделал вид, что не расслышал меня. Они оба сели: Хыдзик – куда и хотел, а моя так называемая «кузина» на краешек дивана. На ней, между прочим, были все те же белые носки. Я взглянул на ее лицо и с удовлетворением отметил, что, кроме румянца, ничего такого интересного для пана комиссара на нем не было. Черновласка держалась молодцом.

– Ну и что Куровский? – вздохнул я. – Подал на меня жалобу?

– Жалобу?! – Хыдзик вытащил пачку сигарет из кармана куртки. – А где вы видели его труп?

Не скажу, что я очень расстроился. Прежде всего я сделал вид, что не совсем понял его.

– Труп?! Какой труп?

– И он еще спрашивает, – осклабился пан комиссар. Он прикурил сигарету и пустил дым под потолок. – Тут не спрашивать, а молиться надо…

– Силы небесные! – Я всплеснул руками. – Он что… умер?

– Это вы сказали, Малкош! А почему вы так подумали?

Я объяснил ему:

– Да потому, что еще могу думать. Отёка головного мозга, пан комиссар, я пока еще не схлопотал.

– И вы подумали…

– И я подумал, что его нет в живых.

– Браво! С головой у вас действительно все в порядке. Он мертв.

Я дважды глубоко вздохнул.

– И что случилось? Несчастный случай? Самоубийство?

– Вам лучше знать.

– Ага. Понимаю…

– Естественно. Для того, кто ни о чем не имеет понятия, вы хорошо информированы, Малкош.

– Ну, кое-что я о нем знаю. Знаю, к примеру, чем он занимался. И это очень опасное занятие, пан комиссар…

– Что вы делали вчера в тринадцать часов десять минут? – спросил Хыдзик, ловко пустив колечко дыма.

Ответить я не успел.

– Марчин был со мной.

Мы с комиссаром устремили взоры на Черновласку. Хыдзик много потерял в эти мгновения. Он не увидел моих округлившихся от удивления глаз. Не увидел их и его помощничек, сунувший нос в шкаф.

– Вы уверены в этом? – грозно вопросил пан комиссар.

– У меня есть часы. Командирский хронометр, между прочим.

Лицо Хыдзика закаменело.