Так держать, Дживс! (сборник) - Пелам Вудхаус

Дживс отечески улыбнулся. Вернее, произвел сокращение лицевых мышц, которое у него означает улыбку.

– Если позволите, мистер Коркоран, я хотел бы предложить название для задуманной вами серии комиксов – «Приключения мальца Удальца».

Мы с Корки посмотрели на портрет, посмотрели друг на друга, и лица наши выразили благоговейное восхищение. Дживс попал в яблочко. Лучшего названия не придумать.

– Дживс, – сказал я. Это было уже недели две-три спустя, и я только что просмотрел страницу комиксов в «Санди стар». – Я оптимист. И всегда был оптимистом. Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, как правы были Шекспир и разные другие поэты, которые утверждали, что ночь всего темнее перед рассветом, что у тучки всегда есть светлая изнанка и что вообще никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Возьмем, к примеру, мистера Коркорана. Только что человек был, можно сказать, в самом что ни на есть аховом положении. Получил от судьбы подлый, предательский удар под дых. И, однако, посмотрите на него сейчас. Вы видели эти рисунки?

– Я позволил себе взглянуть на них, сэр, когда нес вам газету. В высшей степени занимательно.

– Знаете, они имеют большой успех.

– Я это предвидел, сэр.

Я откинулся на подушки.

– Должен вам сказать, Дживс, вы гений. За такие услуги следует брать комиссионные.

– Признаюсь вам, сэр, я не внакладе. Мистер Коркоран был чрезвычайно щедр. Я приготовил вам коричневый костюм, сэр.

– Нет, я, пожалуй, надену синий в тонкую красную полосочку.

– Нет, сэр, только не синий в тонкую красную полосочку.

– Но я в нем выгляжу очень элегантно.

– Только через мой труп, сэр.

– Ладно, Дживс, будь по-вашему.

– Очень хорошо, сэр. Благодарю вас, сэр.

Лодырь Рокки и его тетушка

© Перевод. И. Шевченко, 2006.

Теперь уже дело прошлое, и можно честно признаться: был момент в этой истории с Рокметеллером Тоддом, когда я подумал, что Дживс даст маху. Глупо, конечно, с моей стороны, ведь я его знаю как облупленного, и все же такая мыслишка закралась. Мне показалось, что у него был довольно-таки обескураженный вид.

Рокки Тодд свалился мне на голову весенним утром ни свет ни заря. Я спал как убитый, восстанавливая силы посредством всегдашнего девятичасового сна, как вдруг дверь распахнулась, и какой-то нахал двинул мне под ребра, а потом принялся стаскивать с меня одеяло. Я поморгал, протер глаза, собрался с духом и узрел перед собой Рокки. В первый миг я подумал, что он мне просто снится.

Дело в том, что Рокки живет где-то на Лонг-Айленде, у черта на куличках. К то му же он не раз мне сам говорил, что спит до полудня и обычно встает не раньше часа. Отъявленный лодырь, второго такого не сыщешь во всей Америке. Рокки и занятие в жизни нашел подходящее, оно позволяло ему свободно предаваться главной своей склонности. Он был поэтом. То есть если что и делал, так это писал стихи. Однако большую часть времени, насколько мне известно, Рокки проводил вроде как в трансе. Он признавался, что может часами созерцать червяка, размышляя на тему о том, для чего эта Божья тварь предназначена.

Образ жизни у него был продуманный и хорошо рассчитанный. Примерно раз в месяц он садился и дня три кропал стихи. Остальные триста двадцать девять дней в году отдыхал. Я и не знал, что сочинительство стихов может доставить средства к существованию, пусть даже такому, какое ведет Рокки. Но оказывается, что если, например, настрочить что-нибудь эдакое, не скованное рифмой, и призвать юношество жить на всю катушку, то американские издатели с руками оторвут такие вирши. Рокки как-то показывал мне свое сочинение. Начинается так:

Жить!Жить!Прошлое умерло.Будущее не родилось.Жить сегодняшним днем!Жить каждым нервом,Каждой клеточкой тела,Каждой каплей алой крови твоей!Жить!Жить!

И дальше там было еще три строфы, все вместе напечатано в журнале на развороте титульного листа; вокруг рамочка с завитушками, а посередине здоровенный малый с бугристыми мускулами и чуть ли не нагишом радостно таращится на восходящее солнце. Рокки сказал, что за эти стишки ему отвалили сотню долларов, и он потом целый месяц полеживал себе в постели до четырех часов дня.

О будущем Рокки ничуть не тревожился: дело в том, что где-то в глуши, в Иллинойсе, у него была богатая тетка. Удивительное дело, чуть ли не у всех моих приятелей существует подобный источник благосостояния – у кого тетушка, у кого дядюшка. Вот у Бикки, например, дядя – герцог Чизикский. Корки тоже всегда прибегал к помощи своего дяди, любителя-орнитолога Александра Уорпла; потом они, правда, поссорились. При случае расскажу, что приключилось с моим старинным приятелем Оливером Сипперли; у него тоже есть тетка, она живет в Йоркшире… Нет, таких совпадений не бывает. Тут скрыт глубокий смысл. Я к чему клоню: по-моему, само Провидение печется об этих олухах царя небесного, и лично я – за, обеими руками. Дело в том, что меня с детства мордовали мои тетки, и потому я радуюсь любому проявлению снисходительности и сердечной доброты со стороны родственников.

Однако я несколько отвлекся. Вернемся к Рокки. У него, как я уже сказал, есть тетка, и живет она в Иллинойсе. Согласитесь, если вас в честь тети нарекли Рокметеллером – что само по себе уже, по-моему, требует денежной компенсации – и вы у нее единственный племянник, можно уже ни о чем не беспокоиться. Рокки говорил мне, что когда получит наследство, то вовсе покончит с сочинительством, разве что черкнет иной раз пару-тройку строф, обращенных, скажем, к юноше, перед которым открыт весь мир, и содержащих какой-нибудь весьма ценный совет, как то: неплохо, мол, раскурить трубку и сидеть попыхивать, задрав ноги на каминную решетку.

Вот этот самый Рокки ворвался ко мне на рассвете и ткнул меня под дых.

– Берти, ты только прочти! – бормочет, а у самого губы трясутся.

И размахивает чем-то у меня под носом, то ли письмом, то ли еще какой-то дрянью.

– Проснись и прочти!

А я не могу читать, пока не выпью чаю и не выкурю сигарету. Я протянул руку и позвонил.

Вошел Дживс, свеженький, как майское утро.

Ума не приложу, как это ему удается.

– Чаю, Дживс!

– Слушаю, сэр.

А Рокки опять суется ко мне со своим дурацким письмом.

– Что это? – спрашиваю его. – В чем дело, черт побери?

– Читай!

– Не могу. Еще чаю не пил.

– Ладно, тогда слушай.

– От кого письмо?

– От тети.

В эту минуту я снова задремал. Просыпаюсь, а Рокки как раз спрашивает:

– Что же мне теперь делать?

Тут подобно потоку, тихо струящемуся по мшистому руслу, в комнату вплыл Дживс с подносом в руках, и я сообразил, как мне выкрутиться.

– Рокки, старина, – говорю я, – прочти, пожалуйста, еще раз. Пусть Дживс тоже послушает. Тетушка мистера Тодда прислала ему весьма странное письмо, Дживс, и мы хотим с вами посоветоваться.

– Слушаю, сэр.

Дживс, весь олицетворенная преданность, замер посреди комнаты. Рокки начал читать:

«Дорогой Рокметеллер, я долго все обдумывала и пришла к заключению, что очень безрассудно с моей стороны так долго откладывать то, на что я уже решилась».

– Что скажете, Дживс?

– Мне кажется, пока немного туманно, сэр, но, безусловно, многое прояснится, если мы продолжим чтение документа.

– Читай дальше, дружище, – говорю я Рокки, дожевывая бутерброд.

«Ты знаешь, как я всегда страстно мечтала о том, чтобы поехать в Нью-Йорк и своими глазами увидеть восхитительную жизнь, полную радости и наслаждений, о которой так много читала. Боюсь, теперь уже невозможно осуществить эту мечту. Я слишком стара и слишком слаба. У меня уже нет сил».

– Грустно, Дживс, а?

– В высшей степени, сэр.

– Грустно! Как бы не так! – вставил Рокки. – Да ей просто лень. Я к ней ездил на Рождество, она здорова как лошадь. Ее доктор говорит, на ней можно воду возить. Но сама она талдычит, что безнадежно больна. Ну и, понятное дело, он вынужден ей поддакивать. Внушила себе, что поездка в Нью-Йорк ее убьет, поэтому она с места не двинется, хотя приехать сюда – ее заветная мечта.

– Как тот малый, у которого сердце где-то там в горах ищет олений след, а сам он внизу, верно, Дживс?

– В некотором отношении случаи весьма сходные, сэр.

– Валяй дальше, старина.

«Вот поэтому я решила, что если сама не могу вкусить удовольствий, которыми изобилует Нью-Йорк, то хотя бы порадуюсь им с твоей помощью. Эта мысль осенила меня вчера, после того как я прочла в воскресной газете прелестные стихи об одном юноше, который всю жизнь чего-то там страстно желал. Потом он этого добился, но был уже слишком стар и не испытал никакой радости. Такие печальные стихи, они меня растрогали до слез».

– Как же, растрогали! – ехидно ввернул Рокки. – Я вот десять лет стараюсь ее разжалобить, и все тщетно.

«Тебе ведь известно, что, когда меня не станет, все мои деньги унаследуешь ты. До сих пор я все никак не могла назначить тебе содержание. Теперь я решилась, но при одном условии. Я написала в Нью-Йорк своим поверенным и распорядилась ежемесячно выдавать тебе весьма значительную сумму. А мое единственное условие состоит в том, чтобы ты поселился в Нью-Йорке и наслаждался жизнью, чего я всегда желала для себя. Хочу, чтобы ты был как бы моим представителем и тратил эти деньги так, будто я сама их трачу. Хочу, чтобы ты окунулся в шумную, веселую жизнь. Хочу, чтобы ты стал душой общества, блистал на званых вечерах.