Метель - Василий Сигарев

БУРМИН. Что с вами, Марья Гавриловна? Вам не хорошо?

МАША. Нет, продолжайте.

БУРМИН. Я не могу. Мой рассказ больно ранит вас.

МАША. Продолжайте, умоляю.

БУРМИН. Хорошо… Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней. По паперти ходил человек. Он позвал нас. Я велел ямщику подъехать, выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в темном углу. Другая терла ей виски. То ли от мороза, то ли еще от чего, я едва соображал, что делаю. Меня о чем-то спрашивали — я отвечал. Потом нас венчали… Быстро так, бесцеремонно, словно это был не поп, а палач.

Потом… предложили поцеловаться. Я колебался. Свидетели настаивали. И когда я хотел было ее поцеловать, она увидела мое лицо и… Только тогда я понял, что меня приняли за другого. Свидетели стояли как ошпаренные. Жена моя лежала на полу без памяти. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и приказал ехать.

МАША. Господи! И вы не знаете, что сделалось с бедной вашей женою?

БУРМИН. Не знаю. Не знаю, как зовут деревню, где я венчался, не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко, и которая теперь так жестоко отомщена.

Теперь, когда вы все знаете, я должен уйти. Мы никогда не могли бы быть вместе. Никогда…

МАША (слабым голосом.) Деревня та называлась Жардино…

И рука, с которой снята повязка, обретет счастие…

БУРМИН. (повернулся.) Господи…

МАША. Господи…

БУРМИН. Вы…

МАША. Я.

И они бросились друг к другу, чтобы сплестись в самом прекрасном объятии на свете. Объятии не двух несчастных любовников, а объятии мужа и жены.

И в это мгновение ангелы заплакали на небе от счастья.

И пошел дождь.

ТЕМНОТА

ЗАНАВЕС

КОНЕЦ