Словарь запрещенного языка - Лия Престина-Шапиро

И вот тогда начинается настоящая борьба «Давида с Голиафом», одинокого старого еврея с грандиозной, сплоченной, враждебной, бюрократической, антисемитской советской властью.

Он пишет, ходит, убеждает, добивается приема в ЦК, проявляет исключительную находчивость (нигде не упоминая, что словарь, может быть, нужен евреям), доказывая необходимость в словаре и добивается своего — словарь снова принят к изданию, но уже со значительно уменьшенным тиражом. Вместо 200000 всего 25000.

Выход словаря в свет становится делом жизни отца.

В типографии не было еврейского шрифта. Заказывать новый требовало времени. Помогают найти подходящий шрифт (нашли в полуразрушенной типографии при старой синагоге города Вильнюса). Там не было буквы «хэй» и раздел слов, начинающихся с нее, начинается с буквы «хет». К сожалению, это вносило путаницу.

Отец торопится, он хочет довести дело до конца, понимая, что ему отпущен малый срок.

Издательство не соглашается (пришло указание сверху) печатать книгу справа налево, и отец вынужден пойти на эту уступку.

По его настоянию и за его счет многократно рассыпали страницы набора, чтобы можно было вставить новые слова, найденные в последних номерах газет или услышанные по радио (в то время «Голос Израиля» на иврите не глушили, и отец каждую передачу слушал с бумагой и карандашом в руке).

* * *

1957 год был годом золотой свадьбы родителей. Мы были счастливы. Я тщательно готовилась к этому дню. Из нашей комнаты вытащили всю мебель. Все столы и стулья квартиры поставили в ней. За столом было более 40 человек близких и родных.

Коронным номером на столе был креплах[6]. Всей семьей мы их лепили двое суток. Креплах мы делали всегда на все праздничные знаменательные дни семьи. А здесь для такого количества гостей это была очень утомительная и трудная работа.

Выпустили семейную стенную газету под тем же названием «Креплах». Я ее хранила много лет, но сейчас остались только воспоминания.

Мама была больна, не узнавала приходящих, но еще была человеком, сидела рядом с папой, за ней надо было очень внимательно следить, не спускать глаз. Уже будучи тяжело больной, она была еще очень красива. Только после смерти папы (мама умерла через год после него) мы поняли, каким невероятно тяжелым трудом был уход за мамой. Мы искали помощниц.

К нам пришла молодая, хорошенькая, изящно одетая девушка. Она отрекомендовалась Тамарой Щитовой, приехала в Москву к сестре из Свердловской области, начала работать на полставки в детском саду, но ночевать негде, сестра с мужем живут сами в маленькой комнате. Будет делать все, уходить только на 4 часа в детский сад. Она произвела приятное впечатление, и мы согласились. Тамара делала действительно все. Мама требовала внимания и днем, и ночью. Как справлялся с этой работой папа при его нагрузке, невозможно представить. После смерти мамы Тамара осталась большим другом нашей семьи.

***

В гостях на золотой свадьбе родителей была мамина двоюродная сестра из Вильнюса, уже имевшая визу на отъезд в Израиль. Она достойна того, чтобы о ней написать подробнее.

Раечка — хорошенькая, изящная, обаятельная женщина, тогда уже мать двух взрослых дочерей и бабушка одной внучки. Одна из дочерей маминого дяди Гирша Штейна (всего у него в семье было девять детей). Раечка с мужем Максом и двумя дочерьми жила в Каунасе.

После прихода немцев вся семья была переселена в гетто, а затем попала в страшный лагерь уничтожения Штутгоф (младшую дочь Минну спасла литовская семья, взяв ее к себе).

Макс быстро погиб. Раечку и Изанну переводили из одного рабочего лагеря в другой, используя для рытья окопов. Может быть, это и спасло их жизнь.

К концу войны заключенные лагеря были освобождены советскими войсками. Измученные мать и дочь пошли длинной, нескончаемой дорогой домой.

Время шло. Изанна вышла замуж, родилась дочка. Она — рентгенолог, муж Абрам — стоматолог. Минна — студентка.

После пережитого Минна особенно чувствует проявление антисемитизма и мечтает уехать в Израиль. Она нашла путь — фиктивно вышла замуж за поляка, и он ее и Раечку вывез за рубеж. Минна с матерью, наконец, в Израиле.

Раечка прожила в Израиле несколько счастливых лет. К сожалению, я ее уже не застала. Семья Минны Вольф живет в Раанане, семья Изанны Левит — в Иерусалиме.

Все семьи счастливы. Они — большие патриоты Израиля. Раечка была первой ласточкой из нашей квартиры, уезжающей в Израиль, потом уезжали сотни.

Почти вся семья дяди Гирша погибла от рук немцев. Память о них осталась только в сердцах родных и в музее Яд-Вашем в Иерусалиме.

* * *

Одновременно с работой над словарем Шапиро составлял учебник языка иврит и уже 19.05.1956 года послал письмо в Институт востоковедения тов. Старостину (ученый секретарь): «В связи с предстоящим моим докладом о курсе древнееврейского языка направляю Вам рукопись курса. В рукопись входят:

1)  Вступительная часть

2) Сорок (40) лекций

3) Хрестоматия

4) Справочный раздел

5) Алфавитный словарь

Приложение упомянутое».

Трудно представить, как, продолжая педагогическую деятельность (несколько групп), работая интенсивно над словарем, ухаживая за больной женой, отец смог выполнить в такой короткий срок новую, такую большую работу. К сожалению, подлинник был изъят при обыске у сына, у меня осталась только копия (без поправок, вставок и не все листы).

Рукопись рассматривалась в нескольких институтах, были замечания, предложения. Отец все учел, кое-что добавил, переделал и подал заявку в Издательство литературы на иностранных языках. Рукопись продержали более двух лет, и 13 января 1959 года отец получил письмо:

«Глубокоуважаемый Феликс Львович! В связи с тем, что спроса на учебник иврит ни на внутреннем, ни на внешнем рынке нет, Издательство не может заключить с Вами договор на его издание».

3 ав. редакцией учебников А. Гуськова (подпись)

Читая этот ответ, мне всегда вспоминается анекдот с бородой тех лет: «В рыбный магазин зашел покупатель-иностранец и просит 200 граммов черной икры. Ответ — нет. Тогда красной. Тоже нет. Кусочек севрюги. Нет. Хотя бы кеты. Нет. Да что у вас за рыбный магазин? Спроса нет! Вы видели хоть одного человека, кто спрашивает эти продукты? Вот и не завозим. Спроса нет!»

В это время печатался словарь, отец непрерывно дополнял его новыми словами, был очень занят, и на «семейном совете» было решено — рукопись учебника оставить для внутреннего употребления, использовать для своих учеников. Отец согласился[7]. Силы были на исходе. Первым учеником, работавшим с этой рукописью в дальнейшем, был внук Володя, и она ему очень помогла в изучении языка иврит. Но эго далеко не все. Пока учебник лежал в редакции, отец писал большой очерк «Древнееврейский язык». В очерке: введение, фонетика, синтаксис, древнееврейская лексика и история ее развития (добиблейский период, библейский период, период позднебиблейский и Мишны, период Талмуда, период диаспоры, период просвещения, современный иврит).