Сказки - Оскар Уайльд

И вдруг являются эти несчастные новомодные американцы, угощают какой-то патентованной гадостью и бросаются подушками! Он поклялся достойно отомстить и до зари сидел, погруженный в глубокое раздумье.

Когда утром семья Отисов сошлась за завтраком, о привидении, конечно, говорили больше всего. Посол Соединенных Штатов был немножко уязвлен пренебрежением к своему подарку.

– Я вовсе не желал, – объяснил он, – нанести духу личную обиду и, приняв в расчет его долгое пребывание в замке, должен сказать, что бросать в него подушками невежливо.

Это весьма уместное замечание было встречено, к сожалению, громким хохотом обоих близнецов.

– С другой стороны, – продолжал мистер Отис, – если дух не хочет воспользоваться машинным маслом, придется снять с него цепи: когда в коридоре такой шум, спать совершенно невозможно.

Но целую неделю ничто не беспокоило обитателей замка. Была только одна странность – это постоянное возобновление кровавого пятна на полу в библиотеке, тем более что все двери и окна запирались на ночь на замки и задвижки. Удивлял всех и переменчивый цвет пятна: то матово-розовый, то киноварный, то темно-пурпурный, а как-то раз, когда все сошли вниз к завтраку, пятно было зеленым, как светлый изумруд! Эти цветовые изменения очень заинтересовали семейство, и каждый вечер на эту тему непременно заключалось пари. Одна маленькая Виргиния не позволяла себе никаких шуток и почему-то с печалью смотрела на пятно, а в то утро, когда оно стало изумрудным, горько заплакала.

Второе появление духа произошло в воскресенье вечером. Семья только улеглась, как весь дом был поднят на ноги невероятным шумом, внезапно раздавшимся в холе. Все бросились вниз и увидели такую картину: старые рыцарские доспехи валялись перед своим пьедесталом, а в кресле с высокой спинкой сидел дух сэра Кэнтервилля и со страдальческим видом тер себе коленки.

Близнецы явились со своими рогатками и два раза выстрелили в привидение с меткостью, достигнутой долгими старательными тренировками на учителе каллиграфии. Посол Соединенных Штатов навел между тем на духа свой револьвер и закричал, согласно калифорнийскому обычаю:

– Руки вверх!

Дух с бешеным криком вскочил и туманом пронесся через всю эту группу, задув по пути свечу в руках Вашингтона и оставив всех в полнейшей темноте. На верхней площадке лестницы он отдохнул и решил разразиться своим знаменитым дьявольским хохотом.

Не раз этот хохот оказывал замечательное действие: шевелюра лорда Рокера побелела от него в одну ночь, а три француженки-гувернантки леди Кэнтервилль так перепугались, что раньше срока и без предупреждения оставили место. Итак, дух смеялся теперь самым ужасным смехом, так что звенела старая с высокими сводами крыша. Но едва затих последний чудовищный раскат, отворилась дверь и показалась миссис Отис, одетая в голубой капот.

– Вы, кажется, не совсем здоровы, – сказала она, – я могу предложить вам капли доктора Доббельса. Если у вас несварение желудка, то они вам помогут.

Дух смотрел на склянку, весь красный от злости, и тут же хотел обернуться большой черной собакой – фокус, который принес ему заслуженную славу и, по мнению домашнего врача, был причиной сумасшествия Томаса Горна, дядюшки лорда Кэнтервилля. Но вдруг послышались шаги, заставившие его отказаться от этого ужасного плана. Он только стал слабо фосфоресцировать, испустил глухой, могильный стон и исчез как раз в тот момент, когда близнецы настигли его.

В своей комнатке дух свалился как подкошенный. Он весь дрожал от волнения: невоспитанность близнецов и грубый материализм миссис Отис смущали его, но всего больше его печалило сознание того, что он не в силах носить старые доспехи. Он так надеялся, что появлением привидения в полном вооружении будут смущены даже современные американцы – ну хотя бы из почтения к своему национальному поэту Лонгфелло, с грациозной и привлекательной музой которого он сам познакомился довольно коротко во время пребывания Кэнтервиллей в Лондоне. И, вдобавок, эти доспехи были его собственные: с большим триумфом он выступил в них на турнире в Кенильворте, где сама новобрачная королева сказала ему много лестного. А сегодня старый панцирь и стальной шлем оказались слишком тяжелы для него, и он рухнул на каменный пол, сильно ушиб себе обе коленки и вывихнул правую руку.

Дух серьезно захворал и несколько дней покидал свою комнату лишь затем, чтобы не дать исчезнуть кровавому пятну. Но, восстановив таким образом свои силы, он скоро поправился и решил сделать третью попытку напугать посла и его семью. Выход свой он назначил на пятницу, 13 августа. Выбор костюма занял целый день. Он перебрал весь свой гардероб. Большая белая шляпа, саван с рюшами на шее и рукавах и ржавый кинжал показались ему, наконец, подходящими для этой затеи. Вечером пошел ливень, и буря яростно застучала в окна и двери старого дома. Стояла его любимая погода. План его был таков: он неслышно проберется в комнату Вашингтона, сядет у него в ногах, наболтает ему всякого вздора и три раза под звуки тихой, неземной музыки вонзит себе кинжал в сердце. Вашингтона дух ненавидел больше других, так как это он выводил его пятно «Пинкертоном». Приведя в ужас этого распущенного и непочтительного юношу, он проникнет в супружескую спальню посла Соединенных Штатов Отиса, положит холодную, как лед, руку на лоб его жены и в то же время будет нашептывать в ухо дрожащему мужу ужасные тайны склепа. Относительно маленькой Виргинии он не знал еще, что предпримет: она его никогда не задевала, была прелестна и кротка. С нее будет довольно нескольких глубоких вздохов из глубины шкафа, а если эхо ее не разбудит, он может подергать дрожащими пальцами за ее одеяло. Но близнецам он даст хороший урок: прежде всего, конечно, сядет к ним на грудь, будет их давить и душить, как огромная гора; затем будет стоять между их кроватями в виде позеленевшего трупа, пока от страха их не разобьет паралич; а в заключение снимет саван и, обнажив кости, будет расхаживать по комнате, вращая одним глазом, в роли Немого Даниила или Скелета-самоубийцы. Не раз уже эта роль производила большой эффект и, по его мнению, не уступала другой небезызвестной сцене – Сумасшедший Мартин, или Скрытая тайна.

В половине одиннадцатого он слышал, как семья расходилась спать, но ему мешали хохот и рев близнецов, очевидно резвившихся перед отходом ко сну. Только в половине двенадцатого все затихло. С наступлением полуночи он пустился в путь.

Сова билась крыльями об оконные рамы, ворон каркал со старого дуба, ветер стонал по всему дому, как мятущаяся душа, а семейство Отис спало крепким сном, ни о чем не подозревая. Сквозь дождь и бурю слышался мерный храп посла Соединенных Штатов. Дух тихо выступил из обшивки, со злой усмешкой на страшных сморщенных устах. Даже месяц отвратил от него свое лицо, когда дух проскользнул мимо высокого окна, где золотом по голубому полю были вышиты два герба – его и его убитой супруги. Тихо двигался он, как грозная тень, беззвучно крался сквозь тьму, и сама тьма пугалась его. Раз ему почудился чей-то голос. Он остановился. Но это залаяла собака на ферме. Опять он двинулся вперед, бормоча про себя волшебные проклятия XVI века и время от времени пронзая воздух ржавым кинжалом. Наконец дошел он до угла коридора, ведшего в комнату Вашингтона. С минуту он постоял здесь, и ветер обвил его голову длинными седыми волосами, с дикой фантазией играя страшными складками савана. Часы пробили четверть, и он почувствовал, что пора начинать. Он самодовольно усмехнулся и шагнул в угол; но в ту же минуту шарахнулся назад, жалобно вопя от ужаса и закрывая побледневшее лицо длинными костлявыми руками.

Прямо против него стояло грозное привидение, неподвижное, как мраморная статуя, и чудовищное, как кошмар сумасшедшего! Лысая блестящая голова, круглое жирное белое лицо, отвратительная, застывшая в искривленных чертах, усмешка. От глаз шли красные полосы света, вместо рта сверкала глубокая огненная впадина, и жуткая одежда, похожая на его собственную, окутывала белоснежным покровом могучую фигуру. На груди висела непонятная надпись, начертанная необычными буквами, – наверное, это была повесть о диких злодеяниях, позорный перечень безобразных преступлений; правая рука держала меч из блестящей стали.

Дух, ни разу не видавший до этого привидений, был вне себя от страха. Торопливым взором окинув еще раз ужасное явление, он пустился бежать в свою комнату, по дороге путаясь в складках савана, и уронил свой кинжал в высокий охотничий сапог посла, откуда утром его извлек камердинер. Добравшись до своей комнаты, дух бросился на узкую походную кровать и спрятал голову под одеяло. Но вскоре в нем проснулась отвага Кэнтервиллей: он решил на рассвете пойти к другому привидению и заговорить с ним. Едва занялась заря, он встал и пошел на то место, где встретил страшного призрака.