Неолиберальная реформа в России - Сергей Кара-Мурза

В России, наоборот, была построена неустойчивая, крайне неравновесная политическая система по типу режимов Мобуту и Батисты, ее весьма условно можно было назвать даже президентской республикой. То, что эта система не приняла зверских форм, определяется исключительно культурой населения. Идея равновесия предполагает обратимость процессов, здесь не допускаются фатальные решения, сломы. Напротив, политическое мышление соратников Ельцина было катастрофично. Они не раз прямо заявляли, что их миссия — создание необратимостей. С либерализмом это просто несовместимо.

В сфере политики либерализм — антипод тоталитаризма и даже авторитаризма. Напротив, и мышление, и практика наших реформаторов предельно тоталитарны. Прославление Пиночета в прессе и на митингах «демократов», крики «Даешь стадион!» — не экстравагантные выходки.[15] Это — общая установка всего спектра реформаторов, их философия.

Маска либералов сбрасывалась демонстративно. Вот как это обосновывал министр экономики Е. Ясин: «Я, оставаясь преданным сторонником либеральной демократии, тем не менее убежден, что этап трудных болезненных реформ Россия при либеральной демократии не пройдет. В России не привыкли к послушанию. Поэтому давайте смотреть на вещи реально. Между реформами и демократией есть определенные противоречия. И мы должны предпочесть реформы… Если будет создан авторитарный режим, то у нас есть еще шанс осуществить реформы».

Перейдем к экономике. Понятно, что сегодня возврата к свободному рынку не может быть в принципе. Свободный рынок, преобразовавшись в глобальный рынок ТНК, регулируемый государственными соглашениями, просто не может вновь возникнуть — его зародыши мгновенно «пожираются» современным рынком. Но, может быть, ельцинисты хотя бы следовали философии хозяйства, свойственной либерализму? Практика показала, что нет, они и здесь противоречили главным принципам либерализма. Главная категория либерализма — собственность.

Как же отнеслись к категории собственности ельцинисты? С нигилизмом, который характерен только для уголовного мира. Неважно, что они произносили ритуальные заклинания о священном праве собственности. Это — маска. То изъятие личных сбережений целого народа, которое демократы предприняли в 1992 г., не имеет прецедента. Внимательный анализ той акции и всей сопровождавшей ее риторики, по сути, снимает сам вопрос о принадлежности ельцинистов к либерализму. А ведь была целая серия подобных акций. Например, изъятие и присвоение огромной собственности ряда общественных организаций.

Изъятие собственности у нации (приватизация) было проведено как грабеж, без малейшего намека на компенсацию. Афера с ваучерами — имитация компенсации небольшой части граждан на индивидуальной основе — была проведена настолько нагло, что всерьез никем принята не была и никакой легитимации новой собственности не осуществила. Даже в сознании тех, кто собственностью завладел. Либеральной экономики на этой основе построить в принципе нельзя.

Уклад «рыночной» России и либеральный капитализм — это разные экономические, социальные и культурные явления по всем важнейшим признакам. Запад поддержал российских «капиталистов» из чисто политических интересов, как поддерживал Сомосу — «сукина сына, но их сукина сына». Потому что российские «капиталисты» подрядились сломать советский строй, развалить СССР, обезоружить армию, уничтожить сильную промышленность и науку, допустив Запад к ресурсам России.

Философский и культурный генотип того режима, который установился в России — это генотип маргинального, паразитического меньшинства, которое вдруг приведено к власти. Организовать жизнеустройство ни по типу коммуны (советский строй), ни по типу гражданского общества (капитализм) такое меньшинство не может. Никаких перспектив оздоровления и преодоления кризиса этот уклад не имеет — не вследствие ошибок или нехватки ресурсов, а именно из-за своего культурного и философского генотипа.

Миф об экономическом кризисе в СССР

Замысел и философские основания перестройки хозяйства реформаторы никогда в связном виде не излагали и на общественный диалог по этому поводу не шли. Невозможно, например, найти внятное объяснение их стремления разрешить свободную куплю-продажу земли сельскохозяйственного назначения или расчленить и приватизировать Единую энергетическую систему — высшее достижение технической мысли и системного подхода в энергетике, которая при ее расчленении превратится в конгломерат посредственных, во многих случаях нерентабельных электростанций. Какими же доводами убедили советскую интеллигенцию?

Главный аргумент сводился к следующему: «Советская система хозяйства улучшению не подлежит. Она должна быть срочно ликвидирована путем слома, поскольку неотвратимо катится к катастрофе, коллапсу».

Открыто эта формула стала излагаться лишь после 1991 г., до этого никто в нее бы просто не поверил, даже рассмеялся бы — настолько это не вязалось с тем, что мы видели вокруг себя в 70-80-е годы. Каждый может сегодня взглянуть на фактические показатели и убедиться, что, согласно всем главным параметрам, прежде всего инвестициям, призрак катастрофы в середине 80-х годов мог привидеться только в больном воображении. Никаких признаков коллапса не было. Даже у тех, кто в этот назревающий коллапс верил, это были лишь предчувствия, внушенные постоянным повторением этой мысли «на интеллигентских кухнях». Достаточно посмотреть на массивные, базовые показатели, определяющие устойчивость экономической основы страны. Никто в этих показателях не сомневался и не сомневается. Первые признаки кризиса проявились в 1990 г. — после того, как в 1988 г. была начата экономическая реформа по «переходу к рынку», еще до расчленения СССР.

Таблица. Основные экономические показатели СССР за 1980–1990 гг.

Сегодня специалисты начинают признавать, что согласно экономическим критериям никакого приближения фатального кризиса в СССР не наблюдалось. Вот выводы ретроспективного анализа экономического состояния СССР: «Исключительно важно подчеркнуть: сложившаяся в первой половине 80-х годов в СССР экономическая ситуация, согласно мировым стандартам, в целом не была кризисной. Падение темпов роста производства не перерастало в спад последнего, а замедление подъема уровня благосостояния населения не отменяло самого факта его подъема».[16]

Отсутствие кризиса было зафиксировано в докладах ЦРУ, опубликованных позже, а также в открытых работах американских экономистов. Американские экономисты М. Эллман и В. Конторович, специализирующиеся на анализе советского хозяйства, пишут в книге «Дезинтеграция советской экономической системы» (1992): «В начале 80-х годов как по мировым стандартам, так и в сравнении с советским прошлым дела… были не столь уж плохи».

Тем не менее, вывод о «неэффективности» советского хозяйства был утвержден ведущими авторитетами экономической науки как непререкаемая догма. Была создана такая обстановка, что ни в СССР, ни на семинарах и конференциях на Западе не было никакой возможности поставить эту догму под сомнение или потребовать ее мало-мальски серьезной проверки. Тот, кто пытался это сделать, буквально подвергался остракизму и заносился в «черный список». Он выбывал из профессионального сообщества.

А ведь этот вывод стоит на явных методологических подтасовках. В качестве стандарта сравнения для экономики СССР были взяты развитые капиталистические страны («первый мир») — очень небольшая группа, в которой проживает лишь 13 % человечества. Этот выбор не обоснован ни исторически, ни логически. Самые элементарные критерии подобия, необходимые для такого сравнения, не соблюдаются.

Страны «первого мира», взятые за образец, получили для своего развития огромный стартовый капитал за счет колоний. На эти деньги было создано «работающее» до сих пор национальное богатство (дороги, мосты, здания, финансовый капитал и т. д.). СССР не имел таких источников, Россия не эксплуатировала, а инвестировала национальные окраины. Отставание СССР от Запада в накопленном национальном богатстве колоссально, этот разрыв быстро преодолевался, но требовал времени.

Экономическое и технологическое развитие протекает нелинейно. Сравнивать системы, находящиеся на разных стадиях своего жизненного цикла, неправомерно. В частности, СССР в 70-80-е годы вошел примерно в ту фазу индустриального развития, которую Запад прошел в 30-е годы с тяжелейшим структурным кризисом. Структурная перестройка производства в СССР проходила несравненно более мягко, нежели на Западе в период «Великой депрессии». А в 50-60-е годы никому и в голову не приходило говорить о неэффективности плановой экономики.