Я-муары. Откровенные истории блогера - Анастасия Николаева

И когда бракосочетался, главной в этом действии была уж точно не тетенька госслужащая с золотой собачьей медалью на шее. Если вы мне не верите, что все так мрачно, вот, пожалуйста, несколько примеров патогенного воздействия казенных стен на человека в момент его наибольшей душевной уязвимости.

Картина первая. Огромный холл роддома. Весь такой больничный, с этим специальным запахом лекарственным, везде белые халаты, режущий свет, какие-то очереди. И это в такой тонкий и сладкий момент первой встречи новенького человека со своей семьей!

Правда, нынешняя косорылая ориентация на товарно-денежные отношения по-своему разнообразила больничную атмосферу. Теперь у входной двери больнички мечутся не только ошалевшие родственники и обалдевшие от них медработники, а еще и хищные фотографы, которые, пользуясь временной неадекватностью новоиспеченных отцов, пытаются впарить им свои услуги: «Папаша, папаша, постойте. Этот момент больше не повторится, надо бы заснять. А то как вы докажете потом ребенку, что именно вы его отец и сами забирали его из роддома?»

Ошалевшие папаши сначала глубоко призадумываются, а потом, поняв, что, действительно, доказательств-то на руках нема, покорно дают вывернуть себе карманы в обмен на фото странного качества. На этих фотошедеврах счастливый отец выглядит так, как будто его снимали через метровую водяную преграду, а выражение лица и поза страдальца уже окончательно убеждают всех, что перед нами неплохо сохранившийся, правда еще не всплывший утопленник. Вместо младенца эти профессионалы запечатлевают пук кружавчиков. А глядя на молодую мать на этих снимках, невольно хочется сказать: «М-да, все, отрожалась, бедняга».

Нельзя позволять посторонним людям так издеваться над собой! Для издевательств есть родственники. Однако мало кто может дать достойный отпор этим хищным предпринимателям. Я лично горжусь тем, что знаю такого человека. Это известный в своих кругах батюшка, отец Д. Когда он приехал в роддом забирать матушку и своего пятого ребенка, к нему тут же подпрыгнул гадкий щуплый папарацци со своими орудиями пыток и стал кричать: «Э-э, святой отец, а – святой отец, скажите, а где папаша ребеночка, надо договориться о съемке?» То есть он подумал, что батюшку (отец Д. в рясе был, конечно) молодые родители взяли для крутизны, а значит – выписка с размахом. Могут и цыгане подтянуться, и цирковая акробатка на лошади прискакать. Стало быть, надо подсуетиться – пахнет немалой наживой.

Ха, не знал он нашего любимого отца Д.

С любовью осмотрев мелкого суетливого фотодельца с высоты своих прекрасных и объемных двух метров и по-доброму улыбнувшись в раскидистую черную бороду, спокойно и доброжелательно, прекрасно поставленным голосом батюшка изрек: «А нет отца, знаете ли. Не изволил появиться, подлец эдакий, сбежал-с». И бережно взяв из рук опешившей матушки сверточек с голубой ленточкой, отец Д. достойно и неторопливо покинул сие вместилище суеты сует.

Конечно, простые смертные на такое не способны, кишка тонка. Им можно только посоветовать разрядить нервозную обстановку легкой шуточкой и не принимать все происходящее вокруг уж слишком серьезно. Вот, например, мой сыночек Никитка хорошо умеет снять напряжение веселой прибауткой. Нос ему, правда, уже ломали. Но шутить он не перестал даже в самые торжественные моменты своей жизни.

В один прекрасный день, тоже в роддоме, держа на руках свой родной сверточек, он рассеянно прислушивался к нежному воркованию тещи: «Ой, смотрите, сколько вокруг малышей. С голубыми ленточками – мальчики, розовые – девочки, а наш-то в зеленом мешочке, кто же он, а?»

– Овощ, – моментально и невозмутимо ответил мой мальчик, хороший журналист и достойный сын своей матери (если что, нос ему сломали не в этот раз).

Вообще, от самого человека многое зависит. Можно сделать веселыми даже собственные похороны. Вот, например, исторический факт. Давным-давно житель Санкт-Петербурга барон Берг, человек состоятельный и остроумный, оставил, умирая, наказ вскрыть его завещание прямо в день похорон, над гробом, при обязательном присутствии всех его родственников и кредиторов. И вот торжественный момент. Нотариус вскрывает пакет и зачитывает текст всем присутствующим: «Не желая оставить никого из родственников и кредиторов без внимания (присутствующие обмениваются многозначительными торжествующими взглядами), вменяю себе в святую обязанность поделить между ними все, что имею.

Завещаю им прежде всего хорошенько вглядеться в черты моего прекрасного лица, чтобы оно навсегда запечатлелось в их памяти. Затем взять мои руки и по русскому обычаю положить их крестом на груди, причем большой палец каждой длани вложить между указательным и средним, чтобы получился символический знак отрицания. И то, что покажет моя правая рука, завещаю моим милым родственникам, а что покажет левая – кредиторам».

Так что, как видите, хорошей шутке найдется место на любом мероприятии. Однако мой Александер, стоя перед загсом, так не считал. Ему было в этот момент не до шуток. В его нежную плоть безжалостно впивался мальчиковый костюмчик, беспощадно затянутый мамой галстук не давал дышать, только что коротко оболваненная голова нещадно чесалась.

Поэтому из худенького, украшенного большим кадыком горла раздался вопль не мальчика, но мужа. «Быстро все, – кричал Александр, протаскивая меня через строй белоснежных расфуфыренных невест, – бегом, уроды, не отставать. Еще пять минут – и я сдохну здесь!»

Мы, топая как стадо слонов, неслись по коридору, сзади нас уже догонял оперативный Иваныч, размахивая обретенным паспортом. Шумной толпой мы вкатились в Зал Торжеств.

Скажу вам честно: несмотря на такое помпезное название, ничего торжественного я там не увидела. Разве что, там была все та же государственная тетенька, которая учила нас жить, когда мы подавали заявление на вступление в брак.

Теперь она, правда, для каких-то сакральных целей нацепила на мощную шею медальку на ленточке. Правда, может, я зря злобствую? Может, она честно получила эту медаль на соревнованиях по метанию ядра среди пенсионеров в сверхтяжелом весе?

Еще торжественности, по замыслу устроителей этого чудовищного действа, должны были добавить крошечный старичок с баяном и огромная тетя с арфой, жавшиеся в углу у окна. Как только мы с трудом затормозили на пороге зала, что было сделать нелегко, поскольку последние, желая быть первыми, напирали сзади, тетенька с медалью властно вскинула вытянутую руку вверх.

Я ошарашенно застыла. Неужели мы должны ей ответить тем же?! До сих пор я думала, что так приветствовали входящих только в нацистской Германии. Но нет, это было не приветствие. Это был призыв к тишине и вниманию. Не скрывая своего отвращения (надо же, она нас узнала!), тетенька грозно спросила: «Как вы желаете войти в этот зал? Под вальс Мендельсона или под музыку Вивальди?»

На что мой будущий муж весьма неучтиво прохрипел, вращая глазами: «Я желаю войти в этот зал быстро и в тишине.»

– А не получится, – злорадно взревела тетенька, – принимая вызов. – По сценарию сначала музыка. За нее вы уже заплатили.

– А я сейчас еще денег дам, чтобы ее только не было, – не сдавался Александр.

Тетенька перевела взгляд на невесту, ожидая от меня поддержки, но тут, видимо вспомнив про мою просьбу при подаче заявления перенести свадьбу на первое апреля, совсем поникла и сказала негромко: «Ладно, идите».

Нам стало ее даже как-то жалко. И мы, притихшие, встали полукругом перед ее столом.

– Давайте сюда кольца, – уже совсем буднично произнесла она. Сашка, стоявший справа от меня, стал хлопать себя по карманам. Стоявший слева Иваныч, уже травмированный потерей в нужный момент паспорта, машинально стал хлопать и по своим карманам.

Тетенька смотрела на нас все с возрастающим интересом. Наконец, тоненькие золотые ободки были не без труда извлечены из тесных жениховских брючат. Тетенька взяла кольца, прокашлялась и с чувством произнесла: «Сегодня закончилась ваша счастливая молодость!»

Больше ей ничего произнести не удалось. Может, конечно, и удалось, но слышно не было. Потому что мы хохотали как безумные, вопили и желали друг другу счастливой старости. Тетенька быстро свернула процедуру, отдала нам бумаги, заставила расписаться и указала на дверь. Таким же веселым стадцем мы вывалились на улицу и стали распихиваться по машинам.

«А кольца? – вдруг встрепенулся мой уже муж. – Кольца-то где?» – заорал он, поднеся к носу волосатую ручку безо всяких признаков кольца.

«Стибрила!!! – радостно взревел Воробьев, видимо вспомнив бандитское детство в московских подворотнях.

– Навешала нам лапши на уши, а сама колечки-то тю-тю!»

Этого Александр выдержать уже не мог. С ревом раненого бизона ринулся он обратно прямо в загсовую ненасытную пасть. Мы, юные упыри, чувствуя близкую кровь, бросились за ним. Невесты, увидев нас снова, уже сами послушно расступились и вжались в стены. Александор распахнул створчатые двери зала и проорал: «Отдайте кольца!» Стоявшие прямо у дверей только вошедшие чужие невеста и жених покорно протянули ему свои, минуту назад вынутые из кармана колечки. Занавес.