Мост через бездну. Книга 4 - Паола Волкова

В Средние века образ птицы Сирин значительно трансформировался и под влиянием христианских и языческих верований стал олицетворять счастье, красоту, радость бытия. В XVII–XVIII веках Сирин и Алконост были причислены к числу райских птиц. Традиционные славянские символы часто изображаются вместе. Именно такое соединение противоположностей, единение радости и печали, мы можем увидеть на картине любителя русской старины Виктора Михайловича Васнецова «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали» (1896 г.). Художник пользуется славянской символикой, где птица Сирин выступает в качестве птицы радости. Алконост же у Васнецова, как противопоставление — символ печали. Некоторые исследователи считают, что устойчивое представление «в народном искусстве Сирин — птица радости, а Алконост — птица печали» связано именно с картиной В. М. Васнецова и пошло не от народного, а от профессионального искусства. Поэты Серебряного века поддерживают эту традицию. Так, у молодого Александра Блока в стихотворении «Сирин и Алконост» именно Сирин «бросает… счастья полный» взгляд, а птица Алконост — «вся печалью мощной / Истощена, изнурена…»

Густых кудрей откинув волны,Закинув голову назад,Бросает Сирин счастья полный,Блаженств нездешних полный взгляд.И, затаив в груди дыханье,Перистый стан лучам открыв,Вдыхает всё благоуханье,Весны неведомой прилив…И нега мощного усильяСлезой туманит блеск очей…Вот, вот, сейчас распустит крыльяИ улетит в снопах лучей!

Другая — вся печалью мощнойИстощена, изнурена…Тоской вседневной и всенощнойВся грудь высокая полна…Напев звучит глубоким стоном,В груди рыданье залегло,И над ее ветвистым трономНависло черное крыло…Вдали — багровые зарницы,Небес померкла бирюза…И с окровавленной ресницыКатится тяжкая слеза…

Александр Блок. Сирин и Алконост, 23–25 февраля 1899

Константин Бальмонт тоже создает образ фантастической птицы Сирин как птицы счастья:

На Макарийских островах,Куда не смотрят наши страны,Куда не входят Смерть и СтрахИ не доходят великаны, —На Макарийских островахЖивут без горя человеки,Там в изумрудных берегахТекут пурпуровые реки.Там камни ценные цветут,Там всё в цветеньи вечно юном,Там птицы райские живут,Волшебный Сирин с Гамаюном.И если слышим мы во снеНапев, который многолирен,В тот час, в блаженной той стране,Поёт о счастье светлый Сирин.И если звоном нежных струнТы убаюкан, засыпая,Так это птица ГамаюнПоёт в безвестном, голубая.

К. Бальмонт. Райские птицы, 1906

Стоит заметить, что не все поэты того периода придерживались такой позиции в определении Сирина и Алконоста. Образы мифических птиц мы часто встречаем в творчестве Николая Клюева. Глубокая философская интерпретация этих символов в стихах поэта требует особого отношения и отдельного разговора. Птицы Сирин и Алконост, согласно сформировавшимся в XVII–XVIII веках традициям, трактуются Николаем Клюевым как символы радости, счастья, связанные со светлой печалью и светлыми слезами. Сирин выступает и как райская птицедева, знак истинного божественного Слова, и как элемент крестьянского быта, изображенный для защиты, и как вестник, и как сказочный персонаж.

Пир мужицкий свят и миренВ хлебном Спасовом раю,Запоет на ели Сирин:Баю-баюшки-баю.

Николай Клюев. Из стихотворения «Поддонный псалом», 1916

Поет мне Сирин издалеча:«Люби, и звезды над тобойЗаполыхают красным вечем,Где сердце — колокол живой».

Николай Клюев. Из стихотворения «Где рай финифтяный и Сирин…», 1913

К кудрям пытливым склонюсь,Тайной дохну на ресницы,Та же бездонная РусьГлянет с упорной страницы.

Светлому внуку незрим,Дух мой в чернильницу канет,И через тысячу зимБуквенным сирином станет.

Николай Клюев. И из стихотворения «Шепчутся тени-слепцы», 1917

Горыныч, Сирин, Царь Кащей —Всё явь родимая, простая,И в онемелости вещейГнездится птица золотая.

Николай Клюев. Из стихотворения «Мужицкий лапоть свят, свят, свят», 1917

Алконост в творчестве Николая Клюева выступает как символ души, как птица светлая, как знак Руси — «Алконостовая Русь».

Взгляни на Радонеж крылатый.Давно ли — светлый Алконост,Теперь ослицею сохатойОн множит тленье и навоз!

Николай Клюев. Из стихотворения «Каин», 1929

В 1975 году Владимир Высоцкий, творчество которого всегда отличалось предощущением, зачастую притчевой, иносказательной формой, сомнениями, личной причастностью, трагической иронией и лиричностью, тоже обращается к мифическим символам. В творчестве Высоцкого поддерживается принятая символистами трактовка образов Сирина и Алконоста, Гамаюн же, напротив, выступает как символ надежды. Есть в этом какая-то пространственно-временная распахнутость.

Как засмотрится мне нынче, как задышится?Воздух крут перед грозой, крут да вязок.Что споется мне сегодня, что услышится?Птицы вещие поют — да все из сказок.

Птица Сирин мне радостно скалится —Веселит, зазывает из гнезд,А напротив — тоскует-печалится,Травит душу чудной Алконост.

Словно семь заветных струнЗазвенели в свой черед —Это птица ГамаюнНадежду подает!

В синем небе, колокольнями проколотом, —Медный колокол, медный колокол —То ль возрадовался, то ли осерчал…Купола в России кроют чистым золотом —Чтобы чаще Господь замечал.

Я стою, как перед вечною загадкою,Пред великою да сказочной страною —Перед солоно — да горько-кисло-сладкою,Голубою, родниковою, ржаною.

Грязью чавкая жирной да ржавою,Вязнут лошади по стремена,Но влекут меня сонной державою,Что раскисла, опухла от сна.

Словно семь богатых лунНа пути моем встает —То птица Гамаюн Надежду подает!Душу, сбитую утратами да тратами,

Душу, стертую перекатами,Если до крови лоскут истончал,Залатаю золотыми я заплатами,Чтобы чаще Господь замечал!

Владимир Высоцкий. Купола, 1975

Неразделимым целым, как сама жизнь, предстают мифические птицы в песне «Сирин, Алконост, Гамаюн» известного рок-певца, солиста группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова. Но прочтение этих символов несколько иное: «все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн» — рубеж, невозвратность, необходимость, неизбежность движения, но это движение может быть обречено. Здесь можно услышать и возвышенную интонацию Александра Блока, и душевную боль Владимира Высоцкого.

В жилищных конторах лесной полумрак;На крышах домов фонари с египетской тьмой:Тронулся лед — так часто бывает весной:Живущим на льдинах никто не сказал,Что может быть так…

Откуда нам знать, что такое волна?Полуденный фавн, трепет русалок во тьме…Наступает ночь — начнем подготовку к зиме;И может быть, следующим, кто постучитК нам в дверь,Будет война…

Я возьму на себя зеркала,Кто-то другой — хмель и трепетный вьюн…Все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн;Как мы условились, я буду ждать по туСторону стекла.

Борис Гребенщиков. «Сирин, Алконост, Гамаюн»// «Русский альбом»,1991

Тема образа птицы в мифологии, сакрального значения этого образа просто бесконечна, но, коль скоро мы коснулись темы фантастических птиц в славянской мифологии, необходимо упомянуть и еще один образ, гораздо менее распространенный в современном искусстве, а потому менее известный. Птица Стратим — светлая птица бога ветров Стрибога. В словаре Владимира Ивановича Даля записано: «Стратим (строфокамил, строус?) — сказочная птица. Стратим птица всем птицам мати, стихер» (В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, 2006. Т. 4). Птица Стратим очень редко изображалась с женским лицом, но, подобно Алконосту, была связана с морской стихией и владела человеческой речью. В легендах рассказывалось, что Стратим-птица была гигантской, вызывала страшные бури на море-океане, но могла помочь человеку.