Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад - Роберт М. Вегнер

– Истерику? Ты?

– Если можно так назвать бросание всего, что попадалось мне под руку, и словесный поток, состоящий в основном из брани, то – да.

– Ага. Хотелось бы мне это увидеть.

– Не хотелось бы. – Кайлеан улыбнулась. – Вот так я и осталась в кузнице. Они воспитали меня, как и остальных своих дочерей, а все они – честные девушки. Но наслушалась я разного. Местные, может, и не лезут в чужие дела, но даже тут меекханская девчонка, живущая у фургонщиков… раздражала. Прошла пара лет, прежде чем они приняли Анд’эверса и его семью, прежде чем закончились дурацкие придирки. Да что там говорить. Пару раз мне пришлось использовать другие аргументы, нежели врожденная вежливость и красота.

– Например, какие?

Она потянулась так, что хрупнуло в спине:

– А это уже, монах, совершенно другая история. Что-то еще? А то, пока я не сплю, мы можем поболтать.

– Ты не ответила на вопрос. Отчего именно вольный чаардан, наемный отряд рубак, связанных странными узами преданности и братства? Не могло же не быть иных путей.

– Преданности и братства, – фыркнула она. – Во дела. Интересно, кто придумал такую чушь. Ты хотя бы знаешь, что означает слово «чаардан»?

– Это с даврийского?

– Верно, как и «кха-дар». Чаардан означает – приблизительно – «воюющий род», а «кха-дар» – отец. Чаардан не наемный отряд рубак, это попросту семья. Вступить в чаардан – словно вступить в брак, со всем его добром и злом. Пока ты жив – тебя не оставят на поживу врагу, а если тебя искалечат – ты не умрешь с голоду, – усмехнулась она в пространство. – А если навлечешь на чаардан позор, не найдешь места, где сумеешь укрыться.

– Ты искала еще одну семью?

– Может, и так. Ну и, ясное дело, ко всему прочему есть Ласкольник.

Ловчий понимающе кивнул:

– Не удивляюсь. Не стань я слугой Владычицы Степей, отдал бы обе руки, чтобы с ним ездить. Генно Ласкольник, живая легенда, человек, который спас империю. До сих пор рассказывают тот анекдот, как он пришел к императору и сказал…

– «Ты, бер-Арленс, или как там тебя, достаточно ли любишь эту свою империю?» – проговорили они одновременно и одновременно ухмыльнулись друг другу.

– Именно. Ты знаешь, Кайлеан, что историю эту рассказывают во всех провинциях? И все раздумывают, с чего бы это генерал Ласкольник оставил карьеру в столице и вернулся в степи, чтоб вести жизнь командира малого чаардана? Офицер, некогда имевший в подчинении тридцатитысячную конную армию. Проклятие, офицер, который из ничего эту армию создал. Это благодаря ему меекханская конница стала тем, чем она является до сих пор.

– Я езжу с ним едва полгода, потому мы не настолько близки, чтоб он исповедовался мне, но как-то говорил, что ему надоело. Надоели интриги, сплетни, наговоры, постоянная драка за влияние при дворе. Сражения, в которые его постоянно пытались втянуть, хотя он этого совершенно не желал. В столице был он дикарем из далекой провинции, даже не меекханцем, а каким-то полукровкой от варварской матери и неизвестного отца. Тамошняя аристократия всегда смотрит на людей через призму их фамилии, рода и чистоты крови.

– Я это знаю. Моя мать – не меекханка, и, хотя род ее ничем не уступает другим, мне часто приходилось отвечать на придирки и презрение всяких «лучших меня». И чаще всего, чем меньше достигли в жизни они сами, тем больше подчеркивают важность и величие своих предков. – Ловчий потянулся за спину, подбросил в костер несколько веток, огонь выстрелил искрами, затанцевал весело. – Случалось пару раз, что мне приходилось применять в дискуссиях о величии и важности родов другие аргументы, нежели врожденная вежливость и красота.

Она не могла не улыбнуться.

Внезапно почувствовала, как напряжение покидает ее, а усталость всего вчерашнего дня начинает напоминать о себе. Она укуталась в попону и принялась моститься на земле:

– Лучше ложись спать. Придется быть на ногах еще до рассвета.

– Ага. Э-э-э… Кайлеан?

– Да, – пробормотала она сонно.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи, монах.

Галоп.

Галоп сквозь самое Урочище, ночью, прямиком в туман, прямиком к встающему на горизонте красному зареву. Прямиком в смерть.

Пробудил ее крик, отчаянный, протяжный вой, рвущий ночной покой в клочья. Она оказалась на ногах, прежде чем открыла глаза. Сабля, выхваченная из ножен, замерла, приподнятая. Не было нападающих… как и Ловчего.

Она побежала в сторону, откуда доносился крик. Лея. Та сидела на земле, держалась за живот и плакала. Вокруг уже собирались люди. Ласкольник присел на корточки подле девушки, положив руку ей на лоб.

– Что случилось, Лея? – спросил ее тихо.

– Они умирают.

– Кто?

– Дас, Кренна… Все… Не сумели спрятаться, а теперь везде огонь. Они сгоря-а-а-ат!! – завыла она.

– Кто, Лея? Кто на них напал?

– Молнии… въехали в город ночью… при оружии… – Девушка всматривалась во тьму потерянным взглядом, по подбородку у нее текла слюна. – Поджигали и убивали всех. «Вендор», «Вендор» обороняется, но они не пытаются его захватить… убивают всех остальных.

Ласкольник встал. Лицо его было словно вырезано из камня:

– Где Ловчий?

– Взял коня и уехал. Где-то с час назад.

– Куда?

– Он не говорил, кха-дар.

– В седло!

Через минуту все сидели верхом. Ласкольник приподнялся в стременах и указал на север. На горизонте вставало багровое зарево.

– Молнии атаковали. Лифрев в огне. Нужно спешить. Кто едет со мной?

Кайлеан хотелось пожать плечами. Нужно спешить, значит, они поедут через Урочище. Интересно, найдется ли тот, кто не подчинится призыву Генно Ласкольника.

Не нашелся. Даже Веторм лишь кивнул и приказал своим людям занять место в строю.

Нужно было идти галопом, бок о бок, стремя в стремя. Шестидесяти всадникам это должно удасться.

Весь план полетел кувырком, едва лишь они въехали в туман Урочища. Несмотря на полную луну, видимость упала до нескольких шагов. Кайлеан держалась в правом ряду колонны, впереди находилась Дагена, слева – Кошкодур. Конь под Дагеной был едва видим, а назад Кайлеан не оглядывалась, полностью сосредоточившись на том, чтобы держать строй. Торин был недоволен, что она вытащила его из конюшни. Его нога то и дело давала о себе знать. Да и туман ему совершенно не нравился. Он выказывал злость, фыркал, пытаясь укусить коня Кошкодура. После третьей такой попытки она склонилась над конской шеей и рявкнула:

– Если сейчас же не перестанешь, то едва доберемся до города – я сделаю из тебя мерина! На игры нет времени.

Тетушка Вее’ра некогда утверждала, что подобная угроза подействует на любого самца. И, похоже, она была права.

И тогда справа от себя Кайлеан увидела тварь. В первый миг ей показалось, что та состоит из тумана – что это лишь обман зрения, форма, сотканная из потревоженной их отрядом мглы. Сквозь облик твари девушка видела траву и кусты, убегавшие назад. Потом тварь приблизилась двумя гигантскими прыжками, и Кайлеан рассмотрела ее в подробностях.

Тварь была подобна огромной, исхудавшей борзой, которую некто лишил хвоста, глаз, ушей и побрил наголо. Мышцы, покрытые сеточкой голубых вен, двигались под кожей, словно взбесившиеся от страха змеи, на голове не было не только глаз, но даже глазных впадин – ничего, гладкая кость черепа, переходящая в вытянутую морду. Тварь повернула голову в ее сторону, будто всматриваясь, и распахнула пасть. Полупрозрачные черные зубы, словно сделанные из обсидиана, блеснули в пародии на улыбку.

– Внима-а-ание! – донеслось от головы отряда. Но слишком поздно.

Вокруг разверзся ад.

Туман наполнился отчаянным конским ржанием и криками людей. Кайлеан не стала ждать нападения, чуть придержала коня и, когда пойманную врасплох тварь занесло вперед, взяла вправо, на полном скаку наехала на нее и ударила сверху. Сабля прошла сквозь бестию почти без сопротивления, словно порубленное тело состояло не из костей и мышц, а из хрящей и слизи. Торин стоптал нападавшего, прижав уши и со страхом хрипя. Наконец-то его что-то да испугало.

Отряд ушел врассыпную. Всадники пустили коней в галоп – как можно скорее, как можно дальше от бледных полупризрачных форм, что возникали из тумана и рвали тела обсидиановыми клыками. Кайлеан проскочила клубок из нескольких адских псов, сражавшихся за кусок чего-то, что миг назад наверняка было еще человеком. Две бестии оторвались от трупа, принялись заходить к ней с флангов, слева и справа, идеально чувствуя ритм своих движений, будто были зеркальным отражением друг друга.

«Ударят одновременно, – подумала она. – Один изобразит атаку, а второй стянет меня с седла. Только кто? Ну, кто первый, сучьи дети?!»

Из тумана слева, между Торином и тварью, вынырнул третий силуэт. Бердеф. Летел, вытянувшись над землею, желтое тело его почти сливалось с травой. Тварь отскочила, будто получив в бок сильный пинок. Бердеф рявкнул, а бестия, хоть и больше его, вызова не приняла. Приостановилась и растворилась в тумане.