Исповедь маленького негодника - Саймон Бретт

Проснулся рано утром и хотел было, по обыкновению, заорать, но вдруг услышал разговор родителей. Разнообразия ради, не о сексе.

А если не о сексе, то, значит, обо мне.

— Собираюсь начать сегодня, — сказала Она.

— Что начать? — не понял Он.

— Отнимать его от груди. — Я насторожился. — Отменю дневные кормления. Дам грудь утром и на ночь, а днем пусть запивает еду из бутылки.

Так-так. Ясненько.

Должен объясниться. Я не хочу бросать грудь вовсе не потому, что не люблю пить из бутылочки. Временами к ней прикладываюсь, и мне это даже нравится. Дело в том, что Ее выпады подрывают основы моей власти. Представьте себе мамашу, которая может уйти из дома когда вздумается или — Боже упаси! — ходит на работу.

Совсем другое дело, когда Она буквально прикована ко мне, потому что каждые четыре часа должна кормить грудью.

Боюсь, дорогая мамочка, что отнятие от груди заранее обречено на провал. По крайней мере, до тех пор, пока я не решу, что грудное кормление мешает МОЕЙ общественной жизни; вот тогда я сам, по своему усмотрению, брошу это занятие.

Скорее всего, года через два-три.

Я не подал виду, что осведомлен о Ее планах. Наоборот. Утром я сосал грудь разве что пару секунд, зато за завтраком жадно проглотил три миски размоченного картона, называемого кашей.

Первую попытку Она сделала за обедом. После баночки с наклейкой «молодой барашек со шпинатом» (на вкус это… нет, у меня не хватит слов) вместо груди Она сунула мне бутылку.

Тут-то я и полез в бутылку, извините за каламбур.

Обливаясь слезами, я ухитрялся изображать на лице выражение изумленной обиды.

Как всегда, шантаж удался: через пять минут я уже преспокойно сосал грудь.

В пять часов — вторая робкая попытка. Но на этот раз Она сдалась гораздо быстрее.

Перед сном, лежа в кроватке, я с глубоким удовлетворением услышал Ее слова:

— Нет, наверное, еще рано отнимать его от груди. Подождем пару месяцев.

Я выиграл эту партию.

Они пребывают в трогательной уверенности, что прекрасно понимают своего ребенка.

На самом же деле это происходит с точностью до наоборот.

Вечером они пришли пожелать мне спокойной ночи. Еще не совсем стемнело, и я ненавистным взглядом смотрел на мерзкую крокодилью вертушку. Вот уже семь месяцев надо мной нависает эта гадость.

И что бы вы думали? Она умиленно проворковала:

— Мы любим наших маленьких пушистых крокодильчиков, правда, зайчик?

Нет слов. Теперь мне ясно, почему конфликт отцов и детей имеет столь древнюю традицию. Потому что родители в большинстве своем ЧУДОВИЩНО ГЛУПЫ.

Ответственный день. Мы идем в поликлинику на диспансеризацию.

Я уже поел и сидел на полу возле стола. Она сказала Ему:

— По-моему, у нас все будет нормально. Судя по моей книге, он развивается правильно.

— Угу, — отозвался Он из-за газеты.

— Кстати, я скоро опять попробую отнять его от груди.

— Угу.

— И смогу выйти на полставки, как мы и планировали.

Что за люди! Когда же до них дойдет, что теперь планированием занимаюсь я и только я?

Надо было побыстрей что-то придумать. И вдруг у меня родилась гениальная идея, которую я начал осуществлять немедленно. Я покачнулся, упал и со всей силы ударился о ножку стола. До крови разбил губу, а на лбу выросла шишка величиной с мяч для гольфа. Этого-то я и хотел.

Пока Она собиралась, я сидел на полу в гостиной, размахивал руками, хватал в тиски что попадется под руку, стучал игрушками друг об друга и оживленно лопотал.

И вот наконец мы в кабинете доктора. Она посадила меня на стол. Я молчал и тупо глядел в одну точку.

Доктор окинул меня быстрым взглядом, и мой план опять сработал. Он спросил:

— Откуда у ребенка травмы?

— Ударился об стол, — виновато пробормотала Она.

— Понятно, — протянул доктор и молча, с глубокомысленным видом записал что-то в карточку. Потом снова задал вопрос:

— А как развивается ребенок? Он может сидеть без поддержки?

— Конечно, — поспешила ответить Она и убрала от меня руки. Я медленно повалился набок.

— Понятно, — сказал доктор. — Проверим слух.

—естно говоря, трудно было сохранять безучастное выражение лица. Выглядело это на редкость глупо: взрослый человек крадучись передвигается по комнате и громко нашептывает всякие глупости из разных углов. А когда он подошел и стал орать прямо мне в ухо, сдержаться было почти невозможно.

Но я выстоял. Ни один мускул не дрогнул. Я лежал, молчаливый и равнодушный.

Доктор в очередной раз произнес свое «понятно» и сделал в карточке пространную запись.

Дальше вообще началось не поймешь что. Он размахивал у меня перед носом дурацки раскрашенными предметами, а сам в это время внимательно, как бы невзначай, взглядывал на меня. Не знаю, чего он хотел, но я держался по-прежнему на высоте.

Потом он вертел передо мной игрушкн — хотел проверить, бедняга, умею ли я хватать. Я боролся со страшным искушением протянуть руку и применить метод тисков, но сохранял спокойствие и бессмысленно глядел в пустоту.

— Дома он прекрасно все хватает, — нервно проговорила Она. — Все, что под руку попадется. Правда, он недавно научился, в начале месяца…

Доктор посмотрел на Нее долгим пристальным взглядом. Да, сказал я себе, шишка на лбу и разбитая губа — поистине блестящая выдумка. Теперь он не поверит ни единому слову этой легкомысленной мамаши.

Наконец он оставил надежду расшевелить меня и перенес внимание на Нее. Мне очень жаль, но поликлинику Она покидала, заливаясь слезами.

Жестоко, скажете вы. Но я должен положить конец разговорам про полставки. И, по-моему, это мне уже удалось.

Чтоб облегчить Ее жалкую участь, по дороге домой в машине я сидел прямо и без поддержки, хватал в тиски что попадется под руку, стучал по спинке сиденья и оживленно лопотал.

Забавы ради я попробовал начать передвигаться. В связи с чем у меня две новости — хорошая и плохая.

Хорошая: можно сказать, что я научился ползать. Точнее говоря, после некоторых усилий я оказываюсь не в том месте, где был.

Плохая: двигаться в нужном направлении я пока что не способен.

Надо работать. Поскольку я умело разрушаю все, до чего могу добраться, родители додумались сажать меня посреди комнаты, подальше от шкафчиков, полок, гардеробов и буфета. Так что, если я хочу и дальше разворачивать разрушительную деятельность, я должен как можно скорее научиться ползать. Это, знаете ли, дело первостепенной важности.

Ненавижу, когда за мной подглядывают. Особенно когда я тренируюсь.

Я упражнялся в ползании на ковре в гостиной. Пытался встать на четвереньки.

Кстати, это гораздо трудней, чем может показаться.

Опираясь на вытянутые руки, я поднял голову и плечи, и хотел привести в движение остальные части тела. Мне удалось чуть-чуть переместиться, но опять не туда, куда нужно. Более того, в направлении, противоположном желанной цели. Я положил глаз на поднос со стаканами, который Она оставила на полу. Она собиралась убрать их в буфет, но зазвонил телефон, и Ей пришлось бежать на звонок. У меня прямо руки зачесались. Перебить. Добраться и перебить.

Но вообразите мою ярость: чем больше я прилагал усилий, тем больше удалялся от предмета вожделений. Я пятился назад!

В самый неподходящий момент вдруг раздалось хихиканье. Я обернулся. Она просунула голову в дверь и нагло смеялась надо мной.

Да как Она посмела!

Утром лежал в кроватке и думал: а стоит ли ползание таких нечеловеческих усилий?

Может, обратить их на другое, скажем, не начать ли разговаривать?

Это было бы очень кстати. Наконец я смогу высказать им все, что думаю, а то приходится обходиться криками и пачкотней. Но поразмыслив, я решил оставить эту затею. Ведь если вдруг я начну говорить, они поднимут СТРАШНЫЙ ПЕРЕПОЛОХ Она и так все время сравнивает мои даже самые незначительные действия со схемой развития ребенка в книжке. И если я совершу нечто из ряда вон выходящее, вроде разговоров в восемь месяцев от роду, этой суете вообще не будет конца.

Конечно, Она решит, что произвела на свет гения. Начнутся консультации с детскими психологами, невропатологами, педагогами и методистами. Она объединится с другими и организует ассоциацию родителей одаренньк детей. — естно говоря, боюсь, что с этим мне уже не совладать.

Нет. Уж лучше я буду обыкновенным среднестатистическим ребенком всех времен и народов. Буду развиваться так, как написано в книге, то есть так, как ждут родители. Вот и все, что нам нужно для спокойной жизни.

Наконец-то могу ползти в более-менее нужном направлении — переставляя руки и двигая задом. Это довольно трудно, и совсем не элеганггно. Ну и что? Я доволен.

Ведь под лежачий камень вода не течет. Лежа да сидя новых горизонтов для своей деятельности не откроешь.