Судьба (книга третья) - Хидыр Дерьяев

С каждым днём, не встречая должного отпора, крикуны наглели и распоясывались, всё больше. И однажды на большом марыйском базаре глашатай закричал:

— Правоверные! Пришло время избрать своего хана! Пусть завтра все вожди и старейшины племён и родов собираются здесь, на базаре, под навесом! Завтра будут выборы хана!

Марыйский Совет был озабочен сложившимся положением. Если опасность контрреволюционных вылазок в Ашхабаде, и Кизыл-Арвате в какой-то мере приглушалась расстоянием до этих, городов, то здесь, в Мары, необходимость немедленной решительной борьбы вставала в полный рост. Но как бороться, что противопоставить врагу, если все лучшие вооружённые силы брошены на Бухарский фронт?

А меры требовались радикальные. Каждый день увеличивал число одураченных дайхан, каждый день промедления мог привести к сотням лишних жертв. И всё же, учитывая сложившуюся обстановку, действовать надо было не прямо, а как-то исподволь, окольными путями. Это понимали все члены Совета. И хотя нашлись горячие головы, предлагавшие немедленный арест вражеских агитаторов, большинство не согласилось на такую крайнюю меру. Совет принял, иное решение.

— Значит, силу применять мы не имеем права? — Спросил Клычли, поочерёдно обводя глазами Сергея, Карагез-ишана и Агу Ханджаева.

Они сидели в доме Сергея. Было утро. Со стороны городской дороги доносились голоса, рёв ослов, ржание и топот коней.

— Торопятся хана себе на шею посадить! — Подмигнул Ага Ханджаев.

Его реплика осталась без ответа. Сергей, помолчав, сказал:

— Силой, Клычли, мы ничего не сделаем. Во-первых, силы у нас мало. А во-вторых, чего добьёмся, если даже разгоним сходку и. арестуем крикунов? Вероятно, только того, что нарушим обычай и оттолкнём от себя тех, кто сегодня сомневается и колеблется. Говорят, что лучше откровенный враг, чем сомнительный друг. Я с этим не согласен. Врагов у нас и так полон хурджун. Мало мы сделали, чтобы привлечь на свою сторону всю туркмен-скую бедноту. Вот теперь и расплачиваемся. А ведь к нам не только беднота, но и многие зажиточные сочувственно относятся — тот же Хан Иомудский или Махтумкули-хан. По мне, лучше обойти осиное гнездо, чем швырять в него палку.

Клычли презрительно фыркнул.

— Что же, по-твоему, мы делать должны? Сидеть, сложа руки, и ждать?

— Нет, — ответил Сергей, — ждать нельзя.

— Цена ожидания — цена крови, — негромко вставил Карагез-ишан и, поддёрнув рукав халата, налил себе в пиалу чай.

— Так, — подтвердил Сергей. — Вопрос этот, Клычли, обсуждался в Совете. Потом вот нас — меня, ишана Ной Карагеза и Агу Ханджаева — вызывал к себе Исидор Кондратьевич. И ещё там товарищи были. Поручили нам троим… принять участие в выборе хана.

— Шутишь? — ощерился Клычли.

— Не шучу, — возразил Сергей.

Ханджаев, покручивая ус, кивнул.

— Верно. Он не шутит. Был такой разговор.

— И вы… будете выбирать?!

— Будем, — улыбнулся Сергей.

Ага Ханджаев, поймав растерянно-недоумевающий взгляд Клычли, снова хитро подмигнул. И Клычли облегчённо перевёл дыхание, поняв, что его разыгрывают.

— Мне с вами можно? — спросил он.

Сергей погасил улыбку.

— Я не против. А вы как, товарищи?

— Пусть идёт, — согласился Карагез-ишан.

— В нашем деле лишний голос не помеха, — поддержал и Ханджаев.

— Ну и добро, — сказал Сергей. — Давайте ещё раз обсудим, что мы сможем предпринять.

— На месте виднее будет, — своим негромким голосом заметил ишан Ной. — Говорили уже достаточно. Действовать надо. Треть сказанного сделаем — и то хвала аллаху.

— Пожалуй, идём, — поднялся Сергей, — а то за разговорами в самом деле опоздать можно.

Когда они подошли к базару, у коновязи уже ссорились привязанные лошади, под навесом было многолюдно.

— Смотрите, — Клычли протянул руку, — ни одного осла не видно, только — скакуны.

— Воистину! — усмехнулся Карагез-ишан. — Смотрите, какой народ собрался под навесом — ни одного старого халата.

— Живое свидетельство истины, — сказал Ханджаев. — Новые халаты пекутся о хане, а у старых халатов своя забота — кусок хлеба. Как говорится, каждый о своём, а вдова — о муже.

Клычли хмыкнул.

— Я думаю, тут все — «вдовы», каждый приехавший надеется ханом стать. Копи-то как изукрашены, а? На каждом уздечка в серебре, сбруя богатая! Вам приходилось видеть на каком-нибудь празднестве столько нарядных коней? Понимаешь, в чём тут дело, Сергей?

— Куда уж не понять! — сказал Сергей. — Всё как на ладони. Конечно, каждый из них себя уже ханом видит.

— На этом и надо сыграть, — негромко заметил Карагез-ишан. — Чем больше будет кандидатур, тем лучше для нас. Даже если выборы в конце концов и состоятся, то разъехавшись они волками друг на друга смотреть будут, а это нам только на руку.

Они подошли к навесу. Навстречу им поднялся Бекмурад-бай. Страшная судьба дочери, убитой отцовскими руками, всё-таки отразилась на Бекмурад-бае. Его сильные плечи вяло обвисли, когда-то иссиня-чёрную, цвета воропова крыла бороду обильно посолила седина, глаза смотрели устало и равнодушно. Видно, недаром говорят, что даже ведьма плачет, когда у неё умирает ребёнок, — лохматое волчье сердце Бекмурад-бая, безразличное, казалось бы, ко всем и ко всему, кровоточило так же, как и сердце обычного человека.

Он приветливо поздоровался с пришедшими, особо задержал в своих руках руку ишана Ноя.

— Хорошо, Карагез-ишан, что пришли и вы. Подобные вам, образованные люди не должны сторониться народа. Мы с радостью выслушаем все ваши советы и наставления. Вот, даст бог, изберём хана — опять вернёмся к нашим старым добрым порядкам. Да пошлёт нам аллах предводителя умного и отважного, каким был Каушут-хан… Вот сюда, сюда проходите, здесь ваше место!.

Он подвёл Карагёз-ишана к специально построенному широкому топчану, устланному коврами. Там, полузакрыв глаза и перебирая сухими пальцами дорогие жемчужные чётки, уже сидел ишан Сеидахмед. Он сделал вид, что не заметил вновь прибывшего, и только бескровные губы его зашевелились, неслышно бормоча, то ли молитву, то ли проклятие.

Бекмурад-бай пригласил на топчан Сухана Скупого, арчина Мереда и ещё нескольких именитых баев, уселся сам и обратился к собравшимся:

— Люди, мы все в сборе. Если разрешите, начнём совещание.

Несколько голосов подтвердили, что разрешают, и Бекмурад-бай попросил ишана Сеидахмеда благословить сход.

— Пусть ваше дело кончится благополучно, — частой Скороговоркой начал ишан, — пусть светлым будет ваш путь и усы не опустятся книзу, пусть хан ваш будет мусульманином и львом с отважным сердцем, пусть наступят былые порядки и предки одобрят начатое нами дело, пусть благословят нас пророки, пусть ангелы осенят начатое своей благостыней, бисмилла иллерхметке!..

Ишан поднял кверху руки, провёл, ими возле лица. Все присутствующие повторили, этот ритуальный жест. Послышались возгласы:

— Услышь нас, о боже!

— Пошли нам удачу, милостивый, милосердный!

— Избавь нас от мучений и ранней смерти!

— Пошли нам меч, щит, опору!

— Люди! — повысил голос Бекмурад-бай, и гам начал постепенно стихать. — Люди, здесь нас собралось пятьсот человек или даже больше! — Он. покосился на Карагёза. — Я думаю, среди вас нет таких, которые были бы недовольны белым царём Никелаем?

— Нет таких!

— Не может таких быть!

— Пусть недовольный ослепнет на оба глаза!

Судя по возгласам, мнение собравшихся на выборы хана было пока довольно единодушным. Присматриваясь к сидящим, отмечая и запоминая старейшин и предводителей родов и племён, ишан Ной пощипывал усы. Встретив вопросительный взгляд Клычли, он чуть заметно отрицательно качнул головой: не время сейчас возражать Бекмурад-баю и его приспешникам, можно испортить всё дело. Клычли, видимо, понял и зашептал что-то на ухо сидящему рядом с ним представительному аксакалу. Тот одобрительно кивал.

— Русский царь одел вас, — продолжал Бекмурад-бай, — дал вам хлеба, наполнил ваши мешки мукой. Он был добрый царь, никого не обижал. Однако русским он не понравился. Они прогнали его, разломали на щепки царский трон…

Дёрнув себя за обкусанную пегую бородёнку, приподнялся Сухан Скупой. Его круглое и плоское лицо, напоминающее деревянное блюдо для мяса, по-прежнему жирно лоснилось, живот выпирал так, словно Сухан проглотил целиком огромный арбуз.

— Для поборников царского трона каждый его обломок равен дереву Каабы! — выкрикнул он.

— Молчи, нечестивец! — зашипел на него ишан Сеидахмед, не поворачивая головы. — Наузу би-иляхи, избави боже, с чем сравниваешь святыню — с сидением капыра?.. Люди! — громко обратился он к собравшимся.—

Аллах велик! Сказано в писании: «И ниспосылает с неба воду и оживляет ею землю после её смерти». Его особая милость лежит на хане и на шахе. Народ, поднявший руку на своего шаха, лишается небесной благодати, гнев господен падает на него, как огненный камень, сброшенный ангелами с горных высот. Вот русские посягнули на своего царя — бог обрушил на них невиданный голод. И на нас обрушил, потому что мы тоже были подданными царя и не защитили его…