Скоморох - Константин Калбазов

– И как быть? Я ведь хотел помочь тебе донести корзину, чай нелегкая. А давай тебя доведу и потом назад ворочусь?

– А нет тебе туда дороги. Ни шагу нет. Шаг шагнешь – потом хоть в любую сторону иди, конец один.

– Ох и страху ты понагнала, бабушка.

– Иди, охламон!

Бабка попыталась толкнуть Виктора в плечо. Затея ничем не увенчалась бы, тело у него крепкое и неподатливое, но, подыгрывая старушке, он словно под давлением прогнулся и, ухмыльнувшись, вновь предложил:

– Может, все же помогу?

– Иди, говорю, сама пока в силах. Пропадешь ведь.

Что оставалось делать? Виктор попрощался с травницей и пошел по дороге, точнее, рядом с ней, больно надо разъезжающиеся ноги ловить. Хворь отступала так, что только шишка зудела, а зудит – значит, на поправку дело пошло. Шагалось легко, если позабыть о том, что всякий раз приходилось выискивать травяной кустик погуще, все же на мокрую землю ступать не хотелось.

Примерно через час ходьбы, когда из тела окончательно выветрилась неуверенность движений, Виктор решил остановиться, чтобы посмотреть, как он вообще владеет собственным телом. Бред все это или не бред, но что-то он стал всерьез подумывать о том, не в реальности ли с ним все это происходит. Конечно, не верилось в такое, а с другой стороны, и разуверяться не хотелось. Одно дело, читая очередную книжку, с головой проваливаться в происходящее на страницах, всматриваться и видеть между строк, всецело отдаваясь повествованию. Совсем иное – ни с того ни с сего обнаружить, что писанная кем-то фантазия воплотилась в реальности. Он и сам не знал, чего ему хочется. При мысли, что все это происходит на самом деле, его охватывало какое-то возбуждение, хотелось прыгать от нетерпения и жажды нового. А вот интересно, маги тут есть? А орки, гномы, эльфы? Но стоило немного поостыть, как услужливая память, которая существовала как бы независимо от него, словно посторонняя, подсказывала, что сказки почитывать, к тому же иноземные, – это, разумеется, хорошо, но во всем надо меру знать. Нету здесь ни гномов, ни великанов. Хотя легенды разные ходят, но он-то, чай, взрослый мужик, уж двадцать два лета землицу топчет.

Одним словом, по всему выходило, что оказался он в мире, который по времени близок к семнадцатому веку на Земле. Если быть точнее, это где-то конец земного семнадцатого века, так называемое допетровское время. Но лучше без таких аналогий. Как-то сразу неуютно начинаешь себя чувствовать. Что же это получается? Там, на Земле, или в параллельном мире, во время аварии из него выбило душу, как бабка сказала… Здесь то же самое произошло с Добролюбом… Вот только душа Виктора оказалась неуемной, а потому взяла и заняла опустевшее место. Бред. Ох и нравится ему это слово! Конечно же бред, иначе как объяснить тот факт, что он чувствует себя так, словно надел новую, необмятую одежду: она вроде впору, но чувствуешь себя в ней неудобно и неуютно. Память вроде доступна и информацию подбрасывает, но не отпускает ощущение, что она не его, а представляет собой информационный блок, которым он может беспрепятственно пользоваться. Потому она и действует с таким запозданием.

Все же множество прочитанных книг сделали свое дело. В конце концов Виктор просто принял сложившуюся ситуацию. Если это только наваждение, то и бог с ним, а если все в реальности, тогда нужно начинать о себе заботиться. Тут частным извозом на жизнь не заработать, тут даже почтовых станций нет, а о пассажирских перевозках и не слышали. О том, как обстоят дела за границей, Добролюб ничего не ведал, а вот у славен ничего подобного точно не было. Значит, нужно пробовать то, что имеем. Три копейки, конечно, чего-то да стоят, на них можно пару-тройку дней продержаться, но это не так чтобы и много, а скорее очень даже мало.

Услужливая память тут же подбросила информацию о том, что еще три дня назад у Добролюба имелось в кармане четыре полноценных рубля, а это больше гривны серебром. Прокутил все, зараза.

У него всегда так. С заработком проблем не было. Он мог и с завязанными глазами ножи метать, и с шарами такое вытворять, что люди в восхищении рты раскрывали, акробатом он тоже оказался знатным, не раз слышал вздохи, мол, этот скоморох и вовсе без костей. Случалось, и бороться выходил. Росту-то высокого и в плечах не узок, но смотрелся он скорее худощавым, поэтому никто не ожидал, что парень настолько жилист. Вот так вот выйдет против борца из скоморошьей ватаги, поборет его, а потом быстренько делает ноги. Ставки в таких представлениях всегда высокие, потому как борец просто так не выйдет – значит, уверен в себе. Так что за раз можно снять сразу рубля три. Вот только скоморохи – народ мстительный. Коли кто другой завалит, они смиряются, но коли иной скоморох одолеет, не сносить ему головы, потому как не смей хлеб у другого отбирать. Однако Добролюба это не останавливало, одиночка он и есть одиночка.

Раз так, то стоит посмотреть, что он умеет, а что нет. Не сказать что результаты Виктора сразу порадовали, скорее разочаровали: ножи никак не хотели быть послушными рукам, а руки – словно чужие. Ничего, такое уже случалось, прошагал полдня – и порядок, теперь на ногах держится совсем уверенно. Это как после «семерки» пересесть, к примеру, на иномарку: ездить-то умеешь, но за рулем чувствуешь себя неуверенно, а через пару часов глядишь – все наладилось. К концу дня уже и габариты машины чувствуешь, и вообще как будто все время водил именно это авто. Как видно, так и тут.

Два часа он потратил на метание ножей, и не сказать, что впустую. Угловатые движения постепенно сгладились, а в какой-то момент он вдруг ощутил, что уже не мажет: нож послушен его воле, а главное, руке; летит именно туда, куда направляет его владелец. Только сейчас Виктор вдруг ощутил, с какой любовью и мастерством изготовлена эта дюжина ножей. Приличная сталь, хоть и не булат, отличная балансировка. Вообще-то он лишь отдаленно представлял себе, какой должна быть балансировка, но Добролюб в этом разбирался хорошо. Клинок с рукоятью выкован одним целым, рукоять – без гарды, оплетена кожей; вообще оружие очень похоже на финку, только лезвие слегка расширяется от рукояти, а затем сужается, завершаясь острым наконечником, чем-то напоминающим древесный лист.

Насколько помнилось Виктору, а вернее, Добролюбу, поблизости не было ни одной деревни, ближайшая была именно в той стороне, куда ушла бабка и куда ему вроде как хода не было. Следующая должна была попасться только через двадцать верст, потому как жить рядом с болотами никому не в радость. Это поначалу воздух показался ему чистым: после загазованной городской атмосферы просто райские кущи. А вот пробыл здесь почти день и понял: дышать тяжеловато. Хоть и в малом количестве, но деньги у него были, во всяком случае, с голоду не помер бы, но как быть в лесу, где деньги бесполезны? Оно понятно, лес прокормит, но ведь сейчас весна. Можно было бы поискать разные корешки, но Добролюб не больно-то в этом разбирался, а Виктор и вовсе понятия не имел, с какого боку подходить к этому вопросу. Поохотиться? Хорошая мысль, но он может последние силы на это извести, а толку не добиться никакого.

В результате почесывания в затылке, поглаживания нестерпимо зудящей шишки, сморкания (хотя чего сморкаться-то, когда с носом полный порядок) и других бесполезных телодвижений, способствующих, как казалось, плодотворному мыслительному процессу, Виктор пришел к выводу, что ему следует немедленно выдвигаться и брать направление на ближайший населенный пункт. Идти, разумеется, надо в сторону, указанную бабушкой, почему-то верилось ей, хоть ты тресни. В свете принятого решения было жалко времени, бездарно потраченного на метание ножей. За это время он мог проделать от трети до половины пути до обетованных мест. В смысле мест обитаемых, где можно раздобыть еду. Потому как желудок начал несмело намекать, что от сыра и хлеба уже не осталось и следа, а стало быть, следует подзаправиться. Зато после тренировки им овладела какая-то уверенность в себе, и брести по лесу оказалось не так страшно.

Приладив четыре ножа за голенищами сапог, так как пока их было просто некуда больше деть, Виктор снова двинулся вдоль дороги. Было бы неплохо повстречать купеческий обоз, но, похоже, те сегодня уже не тронутся в путь – кому охота месить раскисшую дорожную грязь? А вот завтра – вполне возможно, солнышко припекает изрядно, прямо по-летнему, дорога вполне должна просохнуть. Как подсказывала память, доставшаяся от прежнего владельца тела, жизнь здесь вообще была неспешной. Разбег в недельный срок был делом заурядным, а если дорога совсем дальняя, тут уж и все две недели – вполне обычное явление.

Как и следовало ожидать, ночь застала Виктора в лесу. Он продолжал двигаться, пока мог хоть что-то разобрать, но, в очередной раз споткнувшись, в конце концов понял: получить лишние неприятности в виде растяжения или, чего доброго, перелома он может запросто, а вот сильно сократить путь навряд ли. Поэтому, слегка отойдя от дороги, в последнем сумеречном свете он облюбовал местечко, достаточное для разведения костерка, и принялся собирать хворост. С топливом проблем не было никаких. Купеческие караваны это место не облюбовали для стоянки, жилья поблизости нет, поэтому и дрова изводить некому.