Три женских страха - Марина Крамер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Акела знает? – спросил тем временем Бесо, и я кивнула. – Хорошо. Сашка, ты пока из дому одна не выходи, лады?
– В смысле?
– В прямом. Если Фиму «заказали», тебе бы тоже не мешало осторожнее быть.
– Нам, а не мне.
– Тебе, дуреха. Кому нужны твои никчемные братцы? Выродил же Фима сыновей! Алкаш и петушатник – тьфу! – скривился Бесо, и я подпрыгнула:
– Что?!
– Ой, Саша, давай без байды, – попросил он, примирительно поглаживая меня по плечу. – Давно я все знаю про твоего братца Сему, только Фиме не говорю – боюсь, такого позора он не потянет. И так от дел отошли, живут как недоумки, а тут – такое. Была б ты, Санюха, парнем – цены бы тебе не было…
– Мне и так цены нет. Бесо, я тебя прошу – никому про Семку, ладно?
– Да не бойся, – тяжело вздохнул он. – Ради отца твоего молчу.
– Спасибо. Так что ты говорил про смерть? Тьфу – в смысле, про то, чтобы мертвым папу объявить?
– Во-от! Молодец, девочка, правильно мыслишь! – обрадовался Бесо, обнимая меня за плечи. – Значит, слушай сюда…
Он начал шептать мне на ухо, а я почему-то следила взглядом за Семеном. Тот совершенно очевидно маялся в обществе дяди Мони, бросал тоскливые взгляды на свой «Туарег», в котором забаррикадировался его распрекрасный Эдик, и отчаянно хотел услышать, о чем же разговариваем мы с Бесо. Это меня и настораживало – никогда Семен не проявлял интереса к отцовским делам, доля в бизнесе, которую папа ему выделил, мало-помалу оказалась подмята тем же Бесо с мотивом «а то этот непутевый последнее прошарит», а Семкины интересы сузились до мальчиков и загранпоездок.
И вот сейчас проявляет заинтересованность. Неужели решил изменить жизнь и заняться делом, а не прожигать жизнь? Было бы неплохо… Славка вон, хоть и пьет, все же держится в кресле управляющего одной из папиных «дочерних» фирм – так почему бы Семену, который и умнее, и адекватнее, не попробовать вернуть родительскую благосклонность?
– Бесо, я поняла. Но мне кажется, это лишнее. Давай просто охрану посадим. А как только станет можно, заберем его домой, – дослушав доводы Бесо, отозвалась я. – Ты просто подумай – а потом-то что делать? Жив, мертв, снова жив… ерунда какая-то.
– Не была б ты его дочь, не стал бы я тут распинаться, – буркнул недовольный моим решением Бесо и вздохнул: – Делай как хочешь, Александра, мое дело – предложить. Пойдем, что ли, запустим Моню к врачам, пусть узнает, что и как.
Разумеется, кроме дяди Мони, провернуть такое не под силу никому, даже мне – сотруднику кафедры мединститута. Мне разрешили пройти на пару минут в палату к отцу, выдали халат, бахилы и маску. Я двинулась по длинному мрачному коридору вслед за невысоким коренастым доктором. Сердце бешено колотилось в ожидании встречи. Как он, в каком состоянии? Что сейчас я увижу? Насколько легче бы мне было, если бы рядом сейчас шел не доктор, а мой любимый муж Саша… Он бы держал меня за плечо, возвышаясь надо мной, как гора Фудзияма, и я бы чувствовала себя защищенной. Но его нет – уехал по каким-то папиным же делам… Саша-Саша, верный волк Акела…
Доктор резко остановился, и я, задумавшись, уткнулась ему в спину. Он обернулся и посмотрел неприязненно:
– А вы аккуратнее можете?
– Простите, – пробормотала я.
– У вас три минуты, не волнуйте больного.
Он пропустил меня в палату и ушел. Я растерянно огляделась – успела уже забыть, как выглядят палаты реанимации, предпочитая иметь дело с отпрепарированными трупами, мало похожими на людей. В палате оказалось две огромные кровати, стоявшие напротив друг друга. Одна пустовала, а на другой лежал мой отец, забинтованный через всю грудь, с повязкой на голове и заклейками на правой скуле, подбородке и левой щеке. Обе кисти тоже забинтованы.
– Ох, черт… – выдохнула я и оперлась спиной о дверной косяк, чтобы устоять на подгибающихся ногах.
Отец вдруг закашлялся, и я вздрогнула, собрала в кулак волю и приблизилась, в душе ругая себя последними словами – я же врач все-таки, у меня образование, кандидатская! А веду себя как торговка рыбой…
– Папа… это я, Саша…
Отец с трудом разлепил набрякшие веки, посмотрел на меня и пробормотал:
– Дай воды… горит…
Я выругала себя за недогадливость, но потом подумала – ведь я даже не знала, пустят меня к нему или нет, поэтому и не привезла даже элементарной минералки. Но на тумбочке стоял стакан, и в нем – вода и столовая ложка. Я осторожно вливала воду в пересохший разбитый рот отца. Он с трудом глотал и, напившись, благодарно посмотрел на меня:
– Спасибо… Сашенька… – и я отметила про себя – не Пигалица, не Кнопка, как всегда дома. По имени. Он крайне редко звал меня по имени, только когда сердился.
– Тебе очень больно? – глупо поинтересовалась я и тут же прикусила язык – даже если ему дико больно, не скажет, будет терпеть.
– Больно… – удивил меня отец, чуть сморщившись. – Грудь…
– Хочешь, я позову врача?
– Не надо… Послушай… – Он коснулся моей руки своей перевязанной кистью, и я наклонилась, чтобы лучше расслышать его тихий голос. – Заказали меня… кто-то хочет убрать. Убрать, понимаешь? Мешаю я кому-то, давно мешаю…
– Ты не волнуйся… скажи – подозреваешь кого-то?
– Знал бы прикуп…
– Я поняла.
– Акела где?
– Домой едет, папа. Ночью вернется.
– Это хорошо. Он защитит тебя, если что. Братьям скажи, пусть будут осторожнее. И Бесо попроси – пусть хоть втихую им охрану приставит. Боюсь я, как бы на вас давить не начали.
– Папа, не волнуйся, мы взрослые люди – что может случиться?
– Не перебивай. Акеле скажи – пусть тебя вообще не выпускает из виду. Отпуск возьми, сиди дома, а лучше – уезжайте с ним куда-нибудь, отдохните. Пока не уляжется. Слушайся его, Саша, – только он сможет тебя уберечь.
Я хотела еще кое-что спросить, но тут появился врач и сделал мне знак, что пора уходить. Я встала, но, подумав, наклонилась и поцеловала отца в щеку.
Выйдя из палаты, я повернулась к врачу:
– Скажите, здесь есть отдельная палата?
– Он и так лежит один.
– Я не об этом. Вы знаете, кто он?
– Знаю, – скривился доктор. – Видел и руки, и грудь, и колени папеньки вашего.
– А фамилию читали на истории болезни? – начала закипать я, уязвленная тем, что врач сразу отнес моего отца к малоуважаемой, хоть и влиятельной когорте бандитов-«синих», то есть тех, кто провел много лет в местах заключения и был отмечен татуировками. Отчасти это было правдой – папа отсидел в своей жизни три срока, но не стеснялся этого и не скрывал своей принадлежности к зэкам. Только вот доктору, дававшему клятву Гиппократа, должно быть все равно, кто перед ним.
– И фамилию читал. И дальше что?
– А дальше… чтоб ты дежурил в тот час, когда его добивать придут! – выпалила я, хватая его за борт распахнутого халата. – И чтоб не медсестер покосили из «калашей», а тебя, понял?! Я не потому про отдельную палату спросила, что мне эта не понравилась или деньги некуда девать! А только чтобы ваши задницы прикрыть, случись что! Понял?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});