Воспоминания гермафродита - Эркюлин Барбен

Можете сами догадаться, насколько глубоким был мой сон, поскольку его постоянно прерывали зевки или смех учениц. Я и сейчас вижу эту картину.

Полуодетые, лежа бок о бок на наших импровизированных ложах, мы являли собой весьма живописное зрелище. Я не имею в виду себя (естественно).

Под легкими одеждами тут и там угадывались великолепные формы, которые время от времени неосторожные движения открывали моему взору.

Когда я уношусь в это далекое прошлое, мне кажется, что это было во сне!!! Сколько подобных воспоминаний живут в моем воображении!!!

Если бы я написал роман, я мог бы, обращаясь к памяти, создать самые драматические, самые трогательные страницы, о которых не мечтали ни Александр Дюма, ни Поль Феваль!!! Конечно, мое перо нельзя сравнивать с драматическим мастерством этих писателей. Но все-таки не стоит забывать, что я описываю свою собственную историю, причем мои приключения были связаны с самими почтенными людьми, и я никогда не решусь указать на роль, которую они в них невольно сыграли.

Что за участь мне выпала, о, Боже мой! И что за мнение составят обо мне те, кто шаг за шагом проследит за моей невероятной судьбой, подобной которой не было назначено, кроме меня, кажется, еще ни одному живому существу!

Как бы суров ни был приговор, ожидавший меня в будущем, я все же хочу исполнить свою нелегкую задачу.

Вечером того же дня мы отправились осматривать окрестности Т. Ничто не может с ними сравниться.

Деревушка буквально вся погружена в океан вечнозеленых растений, глубокие корни которых веками прорастали в песчаных холмах, называемых дюнами.

Огромный сосновый лес простирался вдоль берега, как преграда, защищавшая местность от моря и от песков, которые, образуя гигантской высоты наносы, представляли собой поистине величественное зрелище.

Рассматривая их в подзорную трубу с самой высокой точки леса, которую называли Обсерваторией, можно было принять их за гигантские серебряные изваяния, особенно когда их освещали солнечные лучи. Мы находились по меньшей мере в четырех километрах от великолепного пляжа, который называли Голова Дикаря. Это была для нас земля обетованная. И мы собирались отправиться туда завтра утром.

Вопреки нашему желанию, ночь тянулась слишком долго.

Поскольку религиозное заведение Т. не могло вместить всех нас, то нескольких воспитанниц решили отправить к услужливым соседкам, которые были счастливы приютить нас. Я был в их числе. В наше распоряжение были предоставлены кровати чистоты необыкновенной. В помещении, где я находился, их было три. Нас же было девять человек.

К счастью, кровати оказались широкими. Мы могли спокойно спать на них, хотя каждой досталась лишь треть кровати.

Не буду даже и упоминать о том, как я провел эту ночь!!!

С рассветом нам нужно было отправляться в путь.

Наспех одевшись, мы перекусили, запивая еду холодным молоком.

Добрые монашки приготовили нам провизию, которую погрузили на ослов, предоставленных нам для этого путешествия.

На лесной опушке, на пригорке, который как будто возвышается надо всеми океанскими просторами, находится большой каменный крест. Нет сомнения, что многие поколения моряков преклоняли колени на этих поросших мхом ступенях! Сколько матерей проливали здесь слезы, вспоминая о своих пропавших сыновьях!

Именно там, под чистым небом, мы совершили утреннюю молитву. Сестра Мари дез Анж читала молитвы своим проникновенным, исполненным великой веры голосом. Я стоял на коленях напротив нее и не могу передать, что за чувство охватило меня, когда я смотрел на ее ангельское личико, отмеченное печатью невыразимой нежности и глубокого покоя, свойственного этой девственной душе. Молитвенную тишину прерывал лишь шум прибоя.

Это было нечто воистину великое, полное подлинной поэзии!

У меня лились слезы, а мои подруги в это время повторяли священные слова!

Моя добрейшая наставница была поражена моим угнетенным видом и участливо поинтересовалась моим здоровьем, опасаясь, как бы это путешествие совершенно меня не изнурило. Я успокоил ее как мог, желая избежать разных подробностей и вопросов, на которые у меня не было ответа.

Мы отправились в путь. Как и накануне, для ходьбы нам пришлось снять чулки и башмаки, поскольку песок становился все более глубоким и, следовательно, более зыбким. Иногда мы проваливались по колено, и некоторые падали в нелепых позах, что заставляло нас развеселиться и забыть об усталости от этого изнуряющего похода.

Жара все усиливалась. Мы ускорили шаг, дабы поскорее иметь возможность отдохнуть, в чем некоторые из нас уже сильно нуждались.

Мы были уже близко. Песок обжигал нам ноги. Жажда чувствовалась все сильнее, тем более что теперь у нас перед глазами простирались серебристые волны океана.

Чудесное зрелище, представшее нашим взорам, невозможно описать: для этого требуется перо более изощренное, нежели мое.

Было уже поздно. Немного отдохнув на песке, мы решили утолить голод, который усиливал свежий морской ветерок.

Мы разложили на пляже нашу провизию, и каждая воздала ей должное. Мы подумали обо всем, однако забыли про воду. Где найти ее в этой раскаленной пустыне? Я вызвался всех спасти. Со мной на поиски источника отправились две мои подруги.

Прошло больше часа, прежде чем мы его нашли. И увидев его, обезумели от радости.

Я отодвинула скрывавшие родник растения и бросилась на землю, чтобы утолить терзавшую меня ужасную жажду. Удовлетворив эту насущную потребность, мы стали думать о возвращении. Нас уже давно ждали и приветствовали воистину торжествующими криками. Нетерпеливые руки вырывали у нас сосуды, даже не думая поблагодарить.

Одна ученица прошла вперед по пляжу и опустила ноги в воду.

Всех неожиданно озарило!

Все мгновенно сбросили с себя верхнюю одежду и, закатав юбки до талии, бросились в эти благодатные волны.

Наши учительницы в сторонке сделали то же самое.

Море быстро поднималось. Нескромные волны порой касались тех мест, которые хотелось защитить от проникновения влаги! Тогда следовал безумный взрыв смеха! И только я наблюдал за этим купанием со стороны. Кто же мешал мне принять в нем участие? Тогда я бы не сумел на это ответить. Чувство стыда, которому я подчинялся почти помимо своей воли, вынуждало меня остаться в стороне, как если бы я боялся, забавляясь вместе с остальными, оскорбить взгляды тех, кто называл меня своей подругой, своей сестрой!

Конечно, они и не подозревали, что за бурные чувства волновали меня при виде этого раскрепощенного поведения, столь естественного среди девушек-ровесниц! Самым старшим из них было двадцать четыре года. Мне было девятнадцать, а многим еще и этого не исполнилось. Некоторые были очень милы, однако не отмечены какой-то особой красотой.