Отец женится. Повесть - Лина Городецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Алекс Гроссман? Его сейчас отвезли на рентген. Возможно, потребуется и «сити» -проверка. Но он в сознании, угрозы жизни нет. Подождите, позже поговорите с его врачом.
Тамара мысленно поблагодарила медсестру за корректность и отсутствие интереса к своей персоне и села в коридоре, всё ещё чувствуя лёгкое головокружение.
Производственная травма… его привезли прямо со стройки… Капельница, рентген, «сити»… Она закрыла глаза, пытаясь отогнать предчувствие страшной беды. Много лет назад её соседом по лестничной площадке был дед Коля. Так его называли все соседи, хотя было деду Коле от силы пятьдесят. Просто он состарился в одно мгновенье, когда на лесоповале ему отбило обе ноги. Он почти не выезжал во двор, потому что некому было спустить инвалидную коляску по ступенькам крыльца. Тамара видела его лицо в окне кухни за пожелтевшей занавеской. Дед Коля пристально смотрел на детей, игравших во дворе, но никогда не улыбался. И губы его странно шевелились. Маленькая Тамара боялась его взгляда и часто думала, как же худо ему жить без ног. И почему она сейчас вспомнила об этом? Потому что ей страшно…
А вдруг Алекс тоже останется неподвижным. Как тянется время… Сколько можно делать рентген?!
Но он жив, и это главное. И нет угрозы его жизни, сказала медсестра. И они обязательно справятся, чтобы там ни было… Эта мысль просто подняла Тамару над пластиковым жёстким сиденьем. О Максе в этот момент она совсем перестала думать…
Через час Алекса поместили в палату. Его лечащим врачом оказалась молодая женщина, наверное, сверстница Тамары. Медсёстры уважительно называли её доктор Таль.
Что-то игривое было в её лице. Казалось, что доктор Таль только начинает вписываться в образ мудрого врачевателя. И легче её представить в джинсах и футболке, чем в белом халате, подчёркивавшем её спортивную фигуру.
— А она — военный врач, — сказала медсестра, — только недавно демобилизовалась из армии. Абсолютный «спец» в области травм и ещё классный хирург. Во Вторую Ливанскую оперировала раненых чуть ли не в полевых условиях.
— А выглядит совсем девочкой, — заметила Тамара.
— У этой девочки уже двое сыновей, — рассмеялась медсестра, — вашему больному повезло с таким врачом.
— Когда я смогу с ней поговорить?
— Закончится обследование, и вы сможете зайти. Да не волнуйтесь. Всё будет хорошо.
Наверное, это были главные слова, в которых сейчас нуждалась Тамара. И она смогла зайти в палату, скрыв за улыбкой свой страх и неуверенность.
Он лежал под капельницей. И ей показалось, что тоже чуть улыбнулся ей. Неестественно ровно вытянутое тело туго запеленато, бледное лицо в ссадинах на щеке и подбородке, чёрные круги под глазами. Но улыбка, его улыбка возвращала силу дрожащим рукам Тамары, которыми она поправила сбившееся одеяло
Он попытался что-то сказать Тамаре, но доктор Таль мягко остановила его:
— Вы перенесли сотрясение мозга, и не стоит сейчас напрягаться. Дайте отдохнуть своему телу. Пусть ваша жена просто посидит возле вас, — и, обратившись к Тамаре, она добавила: — Результаты рентгена более обнадёживающие, чем можно было предположить. Ушиб грудной клетки и перелом трёх рёбер. Но, слава Богу, они не смещены и не задели лёгкое. Поэтому нет необходимости в операции. Боль может усиливаться при малейших движениях. Поэтому мы сделали ему местное обезболивание лидокаином. И наложили тугую повязку, чтобы ограничить смещение места перелома при дыхании. Алексу придётся находиться под нашим наблюдением ещё несколько недель, а может быть, и больше. Но он родился в рубашке, поверьте мне.
Последнюю фразу доктор Таль неожиданно сказала на русском языке и, сильно коверкая слова, добавила:
— Так любила говорить моя бабушка. Она приехала в Палестину ещё до войны. И до последнего дня учила меня русскому языку. Сейчас я ей очень благодарна.
— Так любит говорить и моя бабушка, — сказала Тамара, поверив в эту минуту, что всё самое страшное позади. Он родился в рубашке. А значит, и она тоже.
Глава 5
— Здорово ты ему врезал по мозгам, — сказал Юваль, шумно втягивая сигаретный дым, — молодец, мужик! Новая мамочка в постели у папочки. Номер не прошёл.
Макс лениво кивнул. Говорить не хотелось, но Юваль жаждал наслаждения от победы друга, и Максу вновь пришлось пересказать весь разговор с отцом. Юваль даже причмокнул от удовольствия и закатил глаза. С некоторых пор он стал раздражать Макса. Но с ним всё-таки было классно, он всегда был готов выслушать Макса и быстро соглашался с ним, что жизнь — дерьмо. А как ещё назвать эту жизнь, в которой ты никому не нужен, где тебя предают?
Когда Юваль ушёл, Макс отправился на кухню. Делать ничего не хотелось. В школу он всё равно опоздал, да и к занятиям у него в последнее время возникла стойкая аллергия. Он залпом выпил стакан воды, прямо из-под крана, хотя раньше пил только минералку, которую постоянно покупал отец. Просто «облом» был такой, что не хотелось даже открывать новую бутылку. В горле опять пересохло.
Наверное, от этих сигареток Юваля, которые тот стал подбрасывать Максу. Причём скручивает Юваль их сам, и делает это вполне профессионально. Он говорит, что после примитивного кондиционерного фреона с его токсичными парами, эти сигаретки с травкой — просто «супер», и даже выглядят они вполне настоящими.
В глазах всё плыло и падало, словно Макса в полёте бросало в воздушные ямы… Чёртово колесо! Да, это было чёртово колесо, и по нёму Макс взобрался на небо. Кабинка медленно ползла вверх, набирая высоту. Вдали точечными бликами светились тель-авивские башни Азриэли, круглая и треугольная, странно наклонившись, как в Пизе.
Мама смотрела на него, и Макс хотел дотронуться до её руки, но уткнулся в прозрачность стекла. Мама была вне кабинки, чуть прищурено и виновато улыбалась ему. Затем кабинка остановилась, слегка покачиваясь, и Макс оказался в туманном озере облака.
Неожиданно состояние невесомости оставило Макса, облако растворилось, и тут до него дошло, что он просто стоит перед зеркалом, смотрит на свою взлохмаченную физиономию. А в зеркале, в песчинках пыли отражается большой портрет мамы, молодой и красивой, фото, которое они повесили на стену после её гибели. Макс провел по зеркалу пальцем, вспугнув пылинки, и в осветившейся зеркальной полоске заблестела мамина улыбка. «Как ты можешь улыбаться, — мысленно сказал маме Макс, — когда в дом войдет другая женщина и займёт твое место».
Но улыбка его мамы была все такой же безмятежной и
