Полеты во сне и наяву - Мережко Виктор Иванович

— Ты не веришь, что я летаю?

— Верю, Сережа. Конечно, верю… Ступайте…

— Я летаю, Лариса! — Он не отпускал ее. — Я действительно летаю. Ты зря смотришь на меня, как на сумасшедшего. А завтра я попробую полететь не во сне, а наяву. У тебя на даче попробую. Хочешь?

— Завтра, Сережа, будет видно. А пока идите домой. Там вас наверняка ждут. До завтра…

Она снова двинулась в своем направлении, и Сергей смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом.

На звонок никто не открывал. Он попробовал постучать ногами, и на стук открылась дверь соседней квартиры.

— Наташеньки нет дома, — сказала милая, приветливая женщина за пятьдесят. — А Машенька, по-моему, во дворе.

— Благодарю вас, — низко поклонился Сергей и зашагал вниз.

Свою кругленькую ладненькую дочку он узнал сразу. Она носилась по детской площадке, то карабкалась наверх, то скатывалась вниз, а то участвовала в общей куче-мале и счастливо, громче всех, хохотала.

Сергей какое-то время с завистью наблюдал за ней, потом позвал:

— Машуля!

Она не расслышала, продолжала носиться, и он позвал еще раз:

— Машулька!..

— Папочка! — закричала она, оставила своих подруг и понеслась к отцу. — Папулечка!

Обхватила за шею, повисла на нем. Потом увидела разбитое его лицо, удивилась:

— Ой! Что это? Ты упал?..

Сергей засмеялся.

— Умничка. Ты единственная, кто угадал. Упал!

— Тебе больно?

— Уже не очень… А мама где?

— Маша! — закричали подруги и замахали руками. — Быстрее, мы же ждем!

Маша виновато посмотрела на отца, объяснила:

— Мы там играем, ладно?.. Ты иди, а я поиграю… Иди, папочка.

— Мама, я спрашиваю, где?

— У тети Гали. Меня оставила, а потом заберет.

— Когда — потом?

— Когда я наиграюсь… Так я побегу. Ладно, папочка?

— Подожди… — Он ладонями взял ее лицо и стал часто-часто целовать.

Она терпела, потом стала вырываться.

— Ну, папа… Ну, папочка же!.. Мне больно, папа!.. Папа-а!

Сергей отпустил ее, несильно подшлепнул.

— Ладно, беги…

— Спасибо!

— Маме скажешь, что я вернусь не скоро!

— Хорошо, передам!

— И передай, что я ее целую.

— Ладно!.. Так я побежала, папочка!

Дочка ринулась к своим заждавшимся друзьям и снова закружилась там, забегала, заигралась и совсем, казалось, забыла про своего отца, который продолжал стоять на том же месте. И только иногда она вдруг поворачивалась к нему, улыбалась, коротко махала ручонкой и снова уходила в свою такую интересную, такую занимательную, такую личную жизнь.

Когда Николай Павлович, домашний, в полосатых пижамных брюках, с ножом и не-дочищенной картошкой в руке, открыл дверь на звонок, от неожиданности он даже отшатнулся.

На площадке — на коленях, с низко опущенной головой — стоял Сергей.

— Совсем с ума сошел, что ли? — спросил начальник.

— Прости меня, — сказал тот, не поднимая головы. — Я был неправ.

— Пошел ты!.. — выругался Николай Павлович и с силой захлопнул дверь.

Снова позвонили. Длинно и настойчиво.

— Хочешь доиграться?

— Хочу извиниться.

— Послушай, Макаров…

— Слушаю…

— Давай, в конце концов, остановимся!

— С тем и пришел…

— Ведь уже сорок лет!

— Завтра…

— Считай, уже сорок. А ума ни на грамм.

— Завтра…

— Думаешь, за сутки — если его не было — что-нибудь вот здесь прибавится? — Николай Павлович постучал себя по голове.

— Что сегодня, что завтра — один толк. Сорок!..

— Завтра я попробую полететь.

— Далеко?

— Пока не знаю.

— А работа? Послезавтра, насколько я помню, у тебя рабочий день?!

Сергей поднял голову, улыбнулся.

— А я разве не уволен?

— Знаешь что?.. — возмутился начальник. — Если ты такой умный, вон бог, а вон порог!

— Я не умный, — сказал Сергей. — Я полный дурак. Кретин!

— Наконец-то понял… Дошло! Конечно, дурак… Хотя б вот по сегодняшнему… Нормальному человеку придет в голову явиться и стоять на площадке на коленях?! Не дай бог бы соседи увидели.

— Видели.

— Ты что?! Которые — те или те? — показал Николай Павлович на двери справа и слева.

— Те…

— А, те еще ничего… Лишь бы не те… Ладно, хватит придуриваться, вставай… А то и правда разговоры пойдут.

— Ты простил меня?

— А ты понимаешь, за что просишь прощения?

— Ну, наверно…

— Ну-ну…

— Ну, за то, что я обманул вас тогда.

— Да дело не во мне. А в тебе. Ты сам себя обманываешь. Постоянно… Ежедневно…

— Знаешь… — Сергей посмотрел в глаза начальника пронзительно и отчаянно. — Я уже сам начинаю понимать.

— Слава богу.

— Нет, правда, Коля, правда. Ты не веришь? — Он ухватился за полы пижамы, стал притягивать к себе. — Я, Коля, сам себе уже надоел! Честное слово! Вот так надоел! Под завязку!

— Да верю, верю! Отпусти!.. Верю, говорю!

— А ты простил меня?

— Попробуй тебя не простить… — Начальник отцепил наконец его руки, распрямил примятые полы. — Еще в. пятницу. И даже заявление твое — тоже дурацкое! — тоже порвал! Вставай! — Он помог Сергею подняться, принюхался. — Пьяный, что ли?

— Голодный…

— Ну, так о чем разговор?! — потащил Николай Павлович его к себе в квартиру. — Жены, правда, нет дома — картошку, видишь, сам чищу, — ну, а мы и без нее сообразим…

Выпито и переговорено было уже предостаточно, на столе стояла початая бутылка водки, в тарелке безнадежно стыла давно сваренная картошка, а мужики, обнявшись и прислонив голову к голове, пели задушевно и ладно:

Николай Павлович поднял голову, посмотрел на приятеля.

— Так куда ты собрался лететь?

— Не куда, а с чего… С дерева! — сказал Сергей.

— С какого дерева?

— С нормального дерева… С высокого. Ты разве не знаешь, что я летающий?

— Что летающий, не знаю, а что чеканутый — начинаю догадываться.

— Я, Коля, серьезно.

— А я еще серьезнее… Какой же дурак дерева летает? С парашютом или без?

— А какой парашют — с дерева? Он же зацепится.

— Ну?

— Просто так, без всякого парашюта,

— А если… того?

— Исключается. Я ведь — экстрасенс!

— Кто?

— Экстра-сенс!

— Ты экстраидиот! Экстрадурак! понял?.. Экстрапсих! И где, интересно, такое дерево для экстраолухов растет?

— На даче у Ларисы.

— У Ларисы?

— У нее самой.

— А она что… тоже? — покрутил Николай Павлович пальцем у виска.

— Нет-нет, — ответил Сергей. — Просто дерево у нее на даче большое.

— А-а… Послушай… — Начальник встал, торопливо вышел в прихожую, заглянул в комнаты, накинул на дверь цепочку.

— Послушай, Сережа… Как она живет?.. Ты ее видел?

— Видел. Сегодня.

— Сегодня?

— Сегодня.

— У тебя что с ней… история?

Сергей засмеялся:

— А может, у тебя?

— Она тебе что-нибудь говорила?

— Я сам не слепой.

— Да!.. — гордо поднял голову Николай Павлович. — У меня была история. Была и больше не будет. И знаешь, почему?

— Знаю.

— Правильно. Потому что я трус… А ведь я ее люблю. Если б ты только знал, как я ее люблю!

— Ну, так в чем дело?

— Что?

— В чем дело, говорю?.. Возьми и… свяжи жизнь.

Николай Павлович глянул на него, усмехнулся.

— В чем дело, говоришь? Во всем!.. Во всем, что вокруг! Ты меня не понимаешь?

— Кажется, понимаю.

— Нет, не понимаешь… Если б ты понимал, ты бы не устроил того, что устроил в прошлую пятницу… Я, Сережа, не могу после этого смотреть ей в глаза.

— А может, и не нужно смотреть?