Война (СИ) - "Урфин Джюс"

– Ничего… Я принесу свет в твое темное царство, варвар. – Марк наливает мне кофе в микроскопическую чашку и, пододвинув ее ко мне, замирает в ожидании.

– Мммм… – мычу я, отпивая горячий напиток.

– Как?

– Горько, – морщусь я, – горячо.

– Да… Звереныш… Над тобой работать и работать.

– Затачивать под себя будешь? – ехидно интересуюсь я.

– Ну что ты… Но огранщик тебе не помешает. Будем экспериментировать. Пробовать изобрести такой рецепт, когда кофе еще кофе, но тебе уже нравится.

– Правда?

– Я надеюсь, что правда.

Я пристально смотрю на Марка. Пытаясь проглотить комок, остро застрявший в горле. Он мне сейчас предложил найти компромисс… и не в кофе дело. Так?

6

Однако компромисс у Марка… очень бескомпромиссный. Он, приоткрыв для меня дверь, пусть и потайную, в свой мир, не учел того, что я могу ошалеть от качества этого мира. Но Марк, словно талантливый дрессировщик, приручал испуганного и оттого агрессивного дракона к себе и новой жизни. Он приглашал меня на свидание, мимоходом бросая, что хотел бы поговорить о Сэлинджере. Перерыв интернет и прочитав знаменитый роман, жутко комплексуя, я говорил о том, что почувствовал. Или среди ночи на мой телефон приходила смс-ка со стихотворными строфами, это значит, что они его чем-то зацепили и он хочет поделиться. Откровенно говоря, я не всегда понимал и справлялся с «заданиями», иногда, раздраженно огрызаясь, хотел простого секса без интеллектуальных заморочек. Но тогда Марк выбирал Музыку. Именно так. С большой буквы. И я вдруг понимал, насколько пронзительно нежен бывает Шопен. Или как то текуч, то напорист Моцарт. Как чувственен Рахманинов. А Чайковский… до сих пор ток желания пронзает мой позвоночник при воспоминании о том, как Марк сыграл его на моем теле.

Но законы физики никто не отменял и процесс диффузии действал, внося в его мир крупицы моей жизни. Мы вдрызг ругались из-за горячо любимого Марком Бексинского, и я всерьез расстраивался от того, что Айвазовский ему безразличен. Но наше общее равнодушие к Энди Уорхолу примиряло. Я засыпал у него на коленях под фильм Педро Альмодовара, а он фыркал на мою любовь к фэнтези, но шел со мной на премьеру нового блокбастера. Я вдруг начал любить блюз, а он слушал моих джей-рокеров, залипая на некоторых вещах. Марк подсадил меня на хороший виски и выдержанный коньяк, я разбил его безупречную классику в одежде, внеся в нее любимый фьюжн. В его квартире теперь всегда была моя фруктовая карамель, а я купил ему приглянувшиеся мне четки, с которыми он не расставался.

Мы прорастали друг в друга, но я четко осознавал планку, которой ограничил меня Марк. Почти физически ощущал, что ужиться в этих рамках мне все сложнее. И я беззастенчиво нарушал пограничные владения, вызывая в Марке волны ярости. Понимал ли я, что делаю? Да. Отчетливо. Я завоевывал его. И как всякий захватчик, получал отпор. Ядовитый, иногда болезненный. Но я чувствовал, как эти границы прогибаются под моим натиском, а язвительная броня Марка плавится от температуры кипевших в моем сердце чувств. И я с отчаянием цеплялся за каждый клочок отвоеванной территории в его мире, доводя его порой до точки взрыва. Мародерствовал на отвоеванных территориях, нагло присваивая его духовные ценности себе, примеряя его образ жизни или ломая что-то под себя с настойчивостью варвара. Мой внутренний дракон в своей боевой ипостаси бряцал помятыми доспехами.

А еще эти отношения заставили меня оглянуться вокруг. Я словно потерял ту границу, которая делила для меня человечество по гендеру. Она исчезла. Я, всегда любивший красивых людей, увеличил количество удовольствия от созерцания прекрасного вдвое, сломав ту ширму, которая ранее не давала замечать это прекрасное среди представителей своего пола. Будто прозревший, вдруг начал видеть мир во всем его многообразии со всеми оттенками. Улавливая, как многогранны и неоднозначны отношения. Насколько лживы те правила, по которым привыкло выбирать себе партнера наше общество. Как часто мы подменяем изначальные инстинкты, толкнувшие нас к человеку, на толерантные оправдания. Мы называем эти древние инстинкты чем угодно – дружбой, симпатией, «общими интересами», подменяя одно другим, потому что боимся… безумно боимся себя самих.

Я видел, как такие, как я, прячутся под личинами, пытаясь выжить в обществе, которое боится меньшинства… Почему? Почему изначально большее и по определению сильное вдруг боится такой незначительной группы людей, чуть-чуть отличающихся от них предпочтениями в постели? Бред. Замечал, как часто на мне задерживается взгляд тех, кто яростно ненавидит это «меньшинство» и как часто этот взгляд наполнен тягучим, почти осязаемым желанием. Я гораздо острее начал ощущать Мир. Марк словно содрал с меня слой кожи и обнажил нервные окончания. И эта несправедливость будила в моей душе волны протеста. Фонтанируя эмоциями, жарко и горячо я выкипал в разговорах с Марком. Он, выслушивая меня, добавлял дозу рационализма, удерживая меня на грани разумного в моем желании доказать что-то Миру. Улыбаясь, говорил, что рад моему превращению из симпатичного животного в человека, который думает и который волнуется не только за себя, но и за то, что происходит в нашем обществе. Но он останавливал меня, не давая выпячивать свое интимное и личное, когда я пытался отвоевать свое место под солнцем.

– Не стоит шокировать мир трусами с прорезью сзади, – говорил он мне, – это не принесет понимания.

Говорил о том, что признание таких людей, как Элтон Джон, Фредди Меркьюри, сделали гораздо больше, чем сотни гей-парадов. Потому что это Личности. И уважение, которого они добились своим талантом, своим трудом, заставляет гораздо большее число людей пересмотреть свои позиции в отношении меньшинства.

– Расти, мой мальчик, становись человеком, а постель оставь постелью.

И я, чувствуя его веру в себя, его поддержку, словно разогнулся. Впервые рядом со мной был человек, который верил в меня, верил даже с авансом на будущее. Это незнакомое чувство разливалось во мне океаном благодарности. Никогда и никто не давал мне этого. Родные с недоумением и долей осуждения воспринимали мою страсть к творчеству, считая это легкой придурью. А Марк давал мне толчок к созиданию. Желание делать, творить, создавать било из меня мощным потоком, я стал чаще участвовать в конкурсах, пытаясь охватить и опробовать разные формы самовыражения. Получая отклики, получая награды, я вдруг стал чувствовать, что способен на большее… Мой внутренний дракон словно выбрался из скорлупы, перерос ее, и теперь у меня была вся Вселенная и не было горизонта у моего будущего.

Давая так много, Марк в ответ забирал немало. Я четко осознавал, что полностью принадлежу этому человеку. И так же осознавал, что ему это не нужно. Марк не признавал моих покушений на его свободу, давая неограниченную свободу и мне. И я бесился, жутко ревнуя и пытаясь его уязвить, перебирал девушек, пока не устал от бессмысленной односторонней войны…

***

Поминая Слона и Моську, я сижу в пустой аудитории, пытаясь разобраться, во что все-таки влип, как это назвать одним словом и какое место занимаю в жизни Марка. Выводы вырисовываются печальные. Место я занимаю не то что скромное… так, седьмая лебедь у пруда, и то в кордебалете. Сказать, что это царапает не только сердце, но и гордость… не сказать ничего. Тяжело вздохнув, я опускаю голову на скрещенные на столе руки.