Монах и кошка (Кайдан) - Далия Трускиновская

Минамото Юкинари и сам понимал – вот эта невысокая круглолицая девушка, дочка повара, только что своим упрямством спасла все надежды его семьи на почет и благополучие. Но ему, будущему придворному, не подобало пускаться в изъяснения благодарности перед дочкой повара.

– Усади ее в носилки, Кэнске, и присмотри, чтобы она как следует укутала госпожу кошку, – велел он. – Потом, как приедем в Хэйан, напомнишь мне – дам тебе денег, чтобы ты купил ей подходящее платье. Она его заслужила.

Не дожидаясь, пока Кэнске посадит на коня Норико, не выпустив при этом на волю госпожу кошку, он поскакал к повозке, чтобы порадовать Фудзивара Нарихира. Свалившийся прямым путем с неба монах взял да и унес с собой оборотня. Все разрешилось как нельзя лучше.

– А я-то удивлялся! – воскликнул Бэнкей. – Почему, думаю, от нечисти обычное тепло исходит и никакой дрожи я внутри не чую?

– Не сердись, – сказал тэнгу. – Если бы оборотень представлял для молодых господ и девушки настоящую опасность, я бы так не поступил. Но ты им правильно сказал – это совершенно безобидный оборотень.

– Выходит, я по твоей милости отнес бы в монастырь обычную кошку, и вся братия дружно бы читала над ней заклинания? А оборотень преспокойно ехал бы себе в Хэйан? – возмутился Бэнкей.

Тэнгу просто-напросто подшутил над своим приятелем-монахом. Возможно, из склонности к баловству, которая крайне осложняет жизнь всем, кто водится с тэнгу. А может, он говорил правду, утверждая, что оборотень в кошачьей шубке по сути своей добр и безвреден.

Бэнкей заподозрил неладное, когда поднимался в гору. Правда, ему не доводилось таскать за пазухой кошек, но он возился со щенятами, и ощущение было то же самое – звериного тепла, и не более того.

– Правильно говорил отец-настоятель, – проворчал он. – Человек и тэнгу из разного тесте слеплены, и тэнгу человека всегда вокруг пальца обведет. Я-то тебе поверил!

Очевидно, для Остроноса вся эта история была обычным развлечением. И он очень удивился, когда Бэнкей без лишних слов зашагал прочь – вниз по тропинке.

– Постой! – воскликнул тэнгу. – Постой, монах! Что ты собрался делать?

– Вернуть им кошку, а себе взять оборотня! – отвечал Бэнкей, не оборачиваясь.

– Да постой же ты! – тэнгу вспорхнул, перелетел через голову монаха и шлепнулся перед ним на тропу. – Зачем тебе этот оборотень? Оставь его в покое!

– Ты знаешь, кто это? – строго спросил монах.

– Положим, знаю.

– Так кто же?

– Всего-навсего женщина. Ты же не станешь прикасаться к женщине?

– Будь она неладна!

– Между прочим, и кошка – самочка.

Остронос весело скалил мелкие острые зубы.

– Я по воздуху летать не умею, – мрачно сказал Бэнкей, – так что будь добр и пропусти.

– Конечно, я пропущу тебя, Бэнкей, хотя уж больно ты грозен. Мы, тэнгу, таких свирепых не любим. Но дай-ка ты мне лучше эту кошку…

– Зачем тебе она?

Тэнгу пожал плечами.

– Мне-то она ни к чему. Я хочу отнести ее в монастырь к отцу-настоятелю.

Бэнкей помолчал, соображая. Остронос знал про оборотня что-то важное, а что – не хотел признаваться.

– Ты не хочешь, чтобы я догнал молодых господ и обменял кошку на оборотня? – прямо спросил монах.

– Это ни к чему. Сдается мне, что от этого оборотня им будет больше пользы, чем от обычной кошки, пусть даже трехцветной.

Бэнкей задумался.

– Не хочешь ли ты сказать, что отец-настоятель, говоря об опасности, имел в виду вовсе не кошку?

– Трудно сказать, монах. Он почуял дыхание иного мира, вот что… Но от оборотня не исходит зла. Стало быть, зло их ждет впереди, – на редкость серьезно для тэнгу сказал Остронос. – Поэтому давай сюда кошку. Ты вот сердишься на меня, а я знаю, что, обманув тебя, сделал доброе дело. Ступай следом за молодыми господами. А я понесу кошку в монастырь. Когда-нибудь отец-настоятель подарит ее знатному паломнику или паломнице, и ответный дар пойдет на пользу монастырю. Видишь, как все хорошо складывается?

– Кто поручится, что ты и сейчас меня не обманываешь? – спросил Бэнкей, хотя и сам видел – поручиться некому.

– Да никто, – усмехнулся тэнгу. – Но ты поразмысли – что случится, если я сейчас над тобой подшутил, в носилках – обычная кошка, а это существо – оборотень? Случится лишь то, что ты несколько дней будешь идти следом за молодыми господами, проявляя всяческую бдительность, а потом исхитришься и выкрадешь у них ни в чем не повинную зверюшку! И будешь читать над ней все известные тебе заклинания без всякого проку!

Тэнгу расхохотался – и громовому хохоту вторили треском деревья.

– Хорошо, – сказал Бэнкей. – Я допускаю, что ты в конце концов сказал мне правду. Неси кошку в монастырь, а я пойду следом за молодыми господами. Если это все – обычная шутка тэнгу, ты не дашь ей зайти чересчур далеко.

Он отодвинул заступившего ему путь Остроноса и двинулся по тропе вниз.

– Берегись, – негромко сказал вслед Остронос. – Я не отец-настоятель, но опасность чую. Ты еще скажешь мне спасибо за то, что я оставил молодым господам оборотня.

– Возможно, – отвечал, не оборачиваясь, Бэнкей. Все-таки он был в обиде на тэнгу.

Пока монах и тэнгу пререкались, повозка успела укатить довольно далеко, да и носильщики, которых хорошо покормили в монастыре, бодро тащили по притоптанному снегу маленькие носилки с Норико и госпожой кошкой. Снова спустившись в узкую долину, Бэнкей увидел лишь следы от обутых в такие же, как у него, варадзи ног, колес и копыт.

Ходить он умел быстро, пожалуй, даже побыстрее хорошего погонщика быков. И не сомневался, что запросто догонит молодых господ с их свитой. Но монаху после того, как он вмешался в историю с оборотнем, вовсе не хотелось попадаться им на глаза. Чего доброго, оба молодых господина и опытный старший кэрай решили бы, что и он, монах, как-то связан с нечистью. Поскольку бывали случаи, когда старый барсук, перекинувшись монахом, морочил добрым людям голову. Бэнкей понимал толк в хорошей драке, но слишком уж много кэраев сопровождало Минамото Юкинари, и это были бойцы из северных провинций, где не прекращались схватки с варварами, а не изнеженная столичной жизнью свита Фудзивара Нарихира. Ту Бэнкей вообще в расчет не принимал.

Он решил следить за путешественниками издали в течение дня, а ночью подобраться к ним поближе, поскольку силы всякой нечисти ограничены часами темноты.

В дороге Бэнкей не скучал – он повторял сутры, которые заучил с таким трудом, с полным основанием считая, что в его годы это было равносильно воинскому подвигу. Не умея читать, он мог запомнить их лишь с чужого голоса и должен был постоянно освежать в памяти, дабы не опозориться перед более или менее сведущим в священных писаниях человеком.