Каменное перо - Павел Георгиевич Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты, милый, нет, – прошептала бедная женщина.
– Быть может, это как-то связано с Контрактом? Как вы думаете, я должен буду написать какую-то особенную сказку?
– Отец расскажет тебе сам, Габриэль, я не очень хорошо осведомлена…
– Но вы же читали то, что, написал отец? На что это было похоже?
Ее реакция разбила мне сердце. Она все-таки зарыдала и, отвернувшись от меня, энергично замотала головой, бормоча сквозь всхлипывания:
– Не спрашивай, мой мальчик, не спрашивай!
– Матушка! – воскликнул я, краснея за свою бессердечность, и обнял ее дрожащую фигурку.
В эту секунду дверь с грохотом отворилась, и отец влетел за порог. Он сделал несколько шагов по направлению к нам, и мы в едином порыве повернулись, чтобы встретить его. Я почувствовал неладное. Матушка, благослови небеса ее душу, должно быть, почувствовала это задолго до меня. Тусклый огонек свечей не позволял нам разглядеть батюшкино лицо, но черты его как будто исказились и он, вместо того, чтобы подойти к нам, неловко накренился и упал на одно колено. Мы бросились к нему, я ухватил его за руку и попытался поднять, но вместо этого он выскользнул из моего объятия и распростерся на полу. На его виске сверкнуло что-то темное и жидкое. На белой рубахе, насколько я мог различить, растеклось еще одно пятно. Я отпрянул и вскрикнул, матушка упала на колени и прильнула к его груди, но тут же опомнилась и овладела собой. Она руководила мной. Вместе мы дотащили отца до кровати – он был статен и тяжел, сложен гораздо плотнее меня, а тело его, после стольких лет жизни на границе леса, приобрело здоровый вес человека, не брезгающего даже самой тяжелой работой. Матушка метнулась за водой и, к моему облегчению, уже через несколько минут он пришел в себя. Рана под рубахой оказалась глубокой царапиной. Куда большие опасения внушали несколько синяков на ребрах и на груди и огромная ссадина на виске, но отец недовольно отмахнулся от нас и безуспешно попытался сесть.
– Полноте, полно, – приговаривал он.
И тут я понял.
– Я убью его, – вскричал я, вскакивая на ноги.
– Нет! – заревел отец, и я замер на месте.
Он редко повышал голос. Он был мастером холодного упрека, на крик срывался редко. Только при самых исключительных обстоятельствах. Таких, как эти. Я послушно сел обратно на край постели.
– Это… не Принц, – с трудом выговори он, опровергая ход моих мыслей.
– На тебя напали животные? Медведь, боров? – спросил я, понимая абсурдность такого предположения. Дикие звери не оставили бы столько синяков и аккуратную царапину. Отцу явно противостоял человек. Я почувствовал озноб.
– Это не Принц, – упрямо повторял отец. – Я сорвался с утеса.
Я мог в это поверить. Но я не поверил. Я чуть было не повторил свою страшную клятву, когда дверь нашего дома во второй раз за ночь громыхнула о стену. На пороге стоял Принц. В левой руке он держал старинный фонарь, вероятно, найденный где-то в кладовых его временного пристанища у маяка, а в правой он сжимал пистолет.
Он стремительно окинул взглядом все наше скорбное собрание и, едва заметно вздохнув, шагнул внутрь.
– Дуглас, – начал он.
Отец категорично поднял руку.
– Со мной все хорошо.
Принц смущенно опустил оружие, не зная, что делать дальше.
– Я прошу меня простить, – сказал он наконец.
Отец устало зажмурил глаза. Он все еще не мог подняться.
Я бросил на Принца ядовитый взгляд. В матушкиных глазах была лишь тревога. Она посмотрела на Принца почти с мольбой, и он ответил ей виноватым поклоном и удалился наружу. Сквозь открытую дверь я видел, как его фонарь, покачиваясь, уплывает по воздуху прочь от нашей хижины и пропадает среди деревьев.
– Что происходит? – пробормотал я, когда раны отца были обработаны и он забылся глубоким сном.
Мать нежно взяла меня за руки и посмотрела мне в глаза. Мы отошли в другую комнату, чтобы не мешать батюшке, и закрыли за собой дверь, но она все равно говорила вполголоса.
– Он не скажет, Габриэль. Ты знаешь это лучше меня. Следуй за Принцем, сынок.
– Почему ты веришь этому Принцу? Эти раны нанес человек. Кто это мог быть, кроме него? Как можно ему верить?
– Ах, – сказала матушка, – он не из тех, кто будет нам врать. Он зашел на маяк!..
Я сжал ее руки в своих, взглядом, силой, всем своим естеством требуя объяснений. Мать улыбнулась мне.
– Это все, что я знаю.
И я решил, что я поверил. Мы кивнули друг другу и отправились спать.
Сон пришел быстро. На следующий день отцу стало лучше, и к вечеру он уже хлопотал по хозяйству. Я не расcпрашивал его о ночном происшествии.
Следующие дни прошли в зачарованной полудреме. Поводы для беспокойства множились, но я старательно складировал их в самые дальние уголки подсознания. Я безгранично доверял матушке, но со временем, несмотря на все мои отчаянные попытки занять свой разум посторонними вещами, мне вспомнилась одна деталь, которая бросила густую тень на весь вечерний разговор. Я корил себя за бестактность в попытках выведать у матери то, что недоговаривал отец. Но правда ли, что ее неосведомленность была настолько абсолютной? Ее первая встреча с Принцем говорила об обратном. «Вы не тот, кого я опасалась увидеть», сказала она ему тогда. Кого же она так боялась? Самого таинственного работодателя или людей, с ним связанных? Быть может, ее знание и вправду было настолько поверхностным, что упоминать его не было смысла, но обратное также было вероятным. Я не хотел расстраивать ее новыми расспросами и, по правде сказать, чувствовал себя немного преданным. Я не придумал ничего лучше, чем скрыться от мира в своей ракушке и не говорить ни с кем до самого отъезда. Родители были этому необычайно рады.
Я один раз сходил на маяк, но Принц был не расположен к серьезной беседе. Он резонно отметил, что во время путешествия мы еще вдоволь успеем пообщаться. Эта его ремарка очень удобно подвела меня к главному на тот момент вопросу: как далеко и, главное, зачем мы вынуждены были идти. Принц, до того момента разбиравший какие-то бумаги и не особо обращавший на меня внимание, на мгновение отвлекся и предложил мне сесть. Я угрюмо подчинился.
– Сначала отвечу на второй вопрос, так как он несколько неожиданный, – ехидно сказал он. – Мы идем к автору
