Трое против Зоны - Андрей Левицкий

– Вы доверяете компасу? – спросил Шнобель.

– Магнитные линии будут посильнее аномальной энергии, – зевая, ответил я. – Верно, Никита?

– Чего? – он повернул к нам сосредоточенно-уставшее лицо. – Слушай, Химик, тебе не кажется, что мы здесь уже проходили?

Я опять широко зевнул.

– Тебе кажется. Эти стенки все одинаковые. Давай уже выводи нас из этой мебели.

Никита пробурчал что-то недовольное и двинулся дальше. Повернув пару раз, он наконец вывел нас из тесного лабиринта советских мебельных стенок. Стало светлее. Слева раскинулись холмы стульев, справа громоздились табуреточные горы, выше человеческого роста. Они перемежались бытовым мусором, из нанесенной ветром земли местами торчали кусты или деревца. Впереди виднелись груды тряпья вперемешку с игрушками.

Под подошвами звякнуло: в траве валялись ложки и вилки. Я носком ботинка откинул их с дороги.

– Идем уже.

– Да погоди ты! – откликнулся Пригоршня. – Что-то с компасом… – Он растерянно вертел прибор, постукивая по крышечке пальцем.

– Что может случиться с компасом? – рассер-дился я.

– На север не показывает? – предположил Шнобель.

– Оставь его, так пойдем, не заблудимся, – решил я, горя желанием скорей выбраться отсюда и наконец завалиться спать. – Мы зашли на Помойку на три километра ниже, чем обычно, то есть с юго-запада. Значит, – прикинул я, – надо шагать прямо и потом свернуть направо.

– Сколько шагать-то? – буркнул Пригоршня, поправляя лямки рюкзака.

– Так не скажу, но ты поймешь. Мы же обычно пересекаем Помойку по центру, вот когда увидишь те места, тогда и сворачивай, не ошибешься.

– Да понятно, возле Железной башни, – напарник зевнул и наконец тронулся, мы за ним. Еще хорошо, что нам не попалось ни аномалий, ни мутантов! Так мы быстро дойдем…

Если бы я только мог предположить, как ошибался, наверное, я бы просто вытащил спальник и лег спать прямо там.

Сначала все шло хорошо, то есть мы шли хорошо. Бодро, весело. Шнобель рассказал несколько довольно свежих анекдотов, одного я даже не знал. Федор хохотал, не дождавшись конца. По моим прикидкам, дорога через Помойку, с учетом крюка, должна была занять около часа. Мы уже шли минут пятнадцать, следовательно, еще через пятнадцать минут должны показаться знакомые места. Да вот, кстати, и они: покосившаяся двенадцатиметровая башня из остовов «жигулей», «москвичей» и «лад», вокруг – стены из шин. Не знаю, кто их так сложил, но они реально образовывали небольшой лабиринт. Причем был он не черный, как полагалось бы такой постройке, а пятнисто-серый. Это потому, что здесь гнездилось удивительно много ворон – прямо аномалия какая-то. Они летали, каркали, где-то там, на вершине железной башни, таились их гнезда. Как-то мы поспорили с Пригоршней, чего вороны тут делают в таком количестве, и Никита предположил, что у них коллективный разум. Про коллективный разум он вообще-то от меня услышал и решил, мол, какой-то мутант воронами завладел и контролирует их. Потом Пригоршня разошелся, стал, размахивая руками, описывать этого мутанта – огромного взъерошенного черного ворона, который сидит в башне, жирный – сам не летает, а другие вороны приносят ему жратву. Я не согласился, уж больно фантастично. Хотя, конечно, это Зона, здесь такое случается порой, что и не описать.

Так или иначе, вороны летали над железной башней, над шинным лабиринтом, неумолчно галдели и хлопали крыльями. На нас они внимания не обращали. Если в лабиринт не лезть, ничего не будет. А если заглянуть в просвет между шинами на юго-западе, увидишь скелет сталкера. Это какой-то бедняга решил зайти внутрь, видимо, искал редкие артефакты, вороны на него и набросились. Они очень агрессивны, когда кто-то на их территорию ступает.

Мы миновали Железную башню и вновь углубились в деревянный лабиринт. Первым споткнулся Шнобель – в переносном смысле.

– А вот еще! – радостно рассказывал он. – Идет сталкер Петров по лесу, видит, навстречу ему кровосос. С фингалом… Погодьте, я вроде… Разве я не рассказывал этот анекдот?

И тут сзади раздалось короткое слово из пяти букв, произнесенное на выдохе: Федор опять споткнулся, уже по-настоящему.

По спине будто холодными пальцами провели. Я слышал это же самое восклицание десять минут назад – тем же тоном, тем же голосом. Я обернулся, как и тогда. На том же самом месте!

– Пригоршня, твою мать! – крикнул я. – Ты водишь нас кругами!

Сидевший на ножке перевернутого стула, на вершине стуловой горы, ворон раскрыл клюв: «Пррочь! Пррочь!» Захлопали крылья, и ворон канул за грудами заплесневелой мебели.

Мы остались стоять посреди Помойки, – удивленные, растерянные, – слушая удаляющееся мрачное карканье, единственный звук во внезапно наступившей тишине.

– Ты чего натворил? – спросил я Никиту. – Какого хрена?..

– Да ты сам попробуй! – защищался Пригоршня. – Компас сломался, кругом все незнакомое…

– Десантник, твою мать! Солнце тебе на что?

Пригоршня задрал голову.

– Где ты видишь солнце? – сердито спросил он.

Небо затянуло сплошной пеленой, за которую не пробивался солнечный свет.

– Мы что, заблудились в этой мебели? – немного нервно спросил Шнобель. Поверить ему мешало то же, что и мне: полная нелепость такого предположения. Да эта Помойка хожена вдоль и поперек, тут нельзя заблудиться! Ну подумаешь, не с того конца зашли, Помойка-то не стала другой!

Федор оттер меня, плечом толкнул Шнобеля:

– Меня пустите, я тут еще в самом начале крыс гонял. А этот Пригоршня…

И не договорил, оставил фразу подвешенной, чтобы дать почувствовать, какого мнения он о Никите. Все сразу это поняли. Пригоршня сердито хмыкнул в ответ:

– Молод еще вперед лезть. Химик, скажи ему…

– Пусть ведет, – сказал я.

– Вот, слышал?.. – начал Никита, и тут до него дошло. – Эй, Химик, ты чего?!

– Кончайте пререкаться, или мы до темноты не выберемся! Тут, конечно, спокойно, но я бы не рисковал оставаться на Помойке ночью. Возражения есть?

У Пригоршни возражения конечно же были, но он оставил их при себе, здраво рассудив, что если молодой выведет, то и ради бога, а если нет, у Никиты будет полное моральное право позлорадствовать насчет Федора. И долго еще вспоминать ему его промах. Так что бывший десантник молча посторонился, пропуская молодого в авангард.

Мы двинулись дальше. По сторонам тянулись нагромождения мебели. Стулья скоро сменились столами – письменными, кухонными, школьными партами. Все это было присыпано мусором, поросло травой, кое-где между ножками качались стволы молоденьких березок.

Между мебельными холмами были протоптаны дорожки, они разветвлялись, уходили в глубь странного пейзажа. Я старался отслеживать направление, но это оказалось непросто: прямых троп не было, дорожки петляли, кружа вокруг мусорных куч. Выбранная Федором тропинка очень скоро уперлась в стену из кухонных шкафов, почти полностью скрытых под зеленой пеленой плюща. Пришлось сворачивать вправо.