Святослав - Александр Королев

В «Истории» византийского автора второй половины X века Льва Диакона, младшего современника событий, обстоятельства гибели Игоря описаны отлично от русской летописи. По версии Льва, Игорь, «отправившись в поход на германцев, был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое»{39}. Упоминание о германцах загадочно. Исследователи считают вероятным, что Лев Диакон или писец, из произведений которого хронист взял этот рассказ, «со слухов приняли форму Βερβιανοι (так называет древлян Константин Багрянородный) за Γερμανοι, – но возможно, историк хотел здесь средствами традиционной книжности подчеркнуть, что это племя живет на западе Руси… Лев Диакон счел нужным как-то маркировать эту обособленность древлян и связал ее с их местоположением на западе русской земли»{40}. Наша летопись не знает жутких подробностей смерти Игоря. Но не являются ли косвенным намеком на них слова, которые летописец приписывает древлянским послам, брошенным в яму по приказанию мстившей за мужа Ольги, где их и засыпали живьем: «Пуще нам Игоревой смерти»? Здесь как будто подразумевается какая-то особо жестокая смерть. На этом основании историки делают вывод, что летописцу было знакомо предание, которое изложил Лев Диакон, возможно, действительно перепутавший древлян с германцами{41}. Выходит, что рассказ «Истории» не только не противоречит, но даже подтверждает повествование летописи{42}. Еще в XX веке хуторяне Игоревки, расположенной в семи-восьми километрах от города Коростеня (Искоростеня), рассказывали, что Игоря с дружиной «гнали ночью. Те в Киев ускакать хотели, да их в болото загнали. Кони в трясине увязли. Тут их в плен и взяли». А затем показывали «то самое место – его из рода в род все знают»{43}. Деталь интересная, если, конечно, здесь не возникла путаница с событиями августа 1146 года, когда киевский князь Игорь Ольгович потерпел поражение в сражении с переяславским князем Изяславом Мстиславичем и был пойман в болоте…

В летописном рассказе есть много странного и даже запутанного. Например, после убийства Игоря древляне решили: «Вот убили мы князя русского; возьмем жену его Ольгу за князя нашего Мала и Святослава возьмем и сделаем ему, что захотим». Отсюда, кажется, следует, что сын Игоря ребенок, которому древляне могут сделать всё, «что захотят». Сколько же лет было Святославу в момент гибели отца? «Повесть временных лет» в составе Ипатьевской летописи помещает под 942 годом следующее сообщение: «Симеон ходил на хорватов, и победили его хорваты, и умер, оставив Петра, своего сына, княжить. В этом же году у Игоря родился Святослав»{44}. Симеон – царь Болгарии, Петр – его сын и наследник, Игорь – киевский князь, а Святослав – его сын, биографию которого мы пытаемся по крупинкам собрать в этой книге. Летописный текст дает нам, кажется, важнейшую информацию – год рождения нашего героя, то, с чего во все времена начинается любая анкета. Правда, во всех списках «Повести временных лет» сообщается и о том, что брак родителей Святослава – Игоря и Ольги – состоялся в 903 году, когда полулегендарный Олег, по летописям родственник и предшественник Игоря на киевском княжении, привел ему в жены Ольгу. Ни в одном списке «Повести» не сообщается о наличии у киевской княжеской четы других детей, кроме Святослава, из чего должно следовать, что в течение тридцати девяти лет у них не было детей.

Летописи считают Игоря сыном совсем уж легендарного Рюрика, который, умирая в 879 году – и, кстати, тоже явно не молодым, – оставил малолетнего отрока. Выходит, Игорь погиб спустя еще 66 лет, озаботившись, как и его отец, потомством в возрасте, когда уже пора иметь внуков, а то и правнуков. В этом сообщении заметна, пользуясь выражением Н. И. Костомарова, «странность и уродливость хронологии, под которую летописный книжник подводил события, слышанные им из преданий и сказаний»{45}. Конечно, можно предположить, что Игорь, как и все русские князья X века, имел много жен, а летописец, стремясь поднять престиж святой Ольги, умолчал о наличии у князя гарема и множества детей, превратив жизнь Игоря в трогательную историю любви к одной женщине и ребенку от нее{46}. Но сама-то Ольга в эти годы не могла иметь других мужей и детей от них! Почему она столь долгое время оставалась бездетной?! Может быть, брак Игоря и Ольги состоялся по каким-то политическим расчетам (недаром ее к Игорю «привели»)? Может, Ольга была не слишком привлекательна, и поэтому Игорь не уделял ей достаточно внимания, предпочитая других жен? Но, судя по рассказу летописей, княгиня как раз относилась к тем женщинам, которые неизменно привлекают мужчин. Если Ольга стала женой Игоря в 903 году, то к моменту гибели мужа ей должно было быть около шестидесяти лет. И, несмотря на это, древляне собираются выдать престарелую вдову (по меркам X века, совсем древнюю старушку) замуж за своего князя Мала! И это не всё! Летописцы припишут еще лет через десять семидесятилетней княгине новый успех – во время посещения Константинополя она покорит сердце византийского императора. Конечно, во все времена бывают уникальные женщины. Но X век не знал стольких способов сохранения и даже омоложения дам, сколько известно в наши дни. Византийский историограф XI века Михаил Пселл сообщает, например, что императрица Зоя (правнучка вышеупомянутого императора Константина Багрянородного), достигнув семидесяти лет, «сохранила лицо без единой морщинки и цвела юной красотой». При этом смелая женщина не стеснялась откровенных нарядов – она «пренебрегала всякого рода украшениями, не носила ни золотошитых платьев, ни ожерелий, но не надевала и грубых одежд, а прикрывала тело легким одеянием». Но годы обмануть было нельзя – царица «не могла унять дрожи в руках, и ее спина согнулась». С издевкой тот же Михаил Пселл отмечает, что если «кто-нибудь при ее неожиданном появлении бросался на землю, притворяясь будто, как ударом молнии, поражен ее видом (такую комедию перед ней разыгрывали многие), то она сразу одаривала его золотой повязкой, но если он при этом начинал пространно выражать свою благодарность, тут же приказывала заковать его в железные цепи»{47}. Между Зоей и нашей Ольгой есть громадная разница. Первую не занимало ничего, кроме страсти к «ароматическим растениям» и другим средствам, поставляемым в Константинополь из Индии и Египта и позволявшим продлить молодость. Ольга была человеком совсем другого склада.

Но нельзя же принимать всерьез довод нашего историографа начала XIX века Н. М. Карамзина, что император прельстился мудростью старушки! Предшественник Карамзина, историограф XVIII века М. М. Щербатов, все же допускал, что она «могла еще остатки прежней своей красоты сохранять», которые лишь «приумножались ее великой премудростью». Однако ему виделось, что «более всего воспламенялось сердце императора тем, что, взяв ее себе в жены, мнил посредством и всю пространную Россию иметь, или по крайней мере таковым супружеством, таким себе сделать союзником Святослава, что не токмо сам не будет нападать на Греков, но и от других врагов сию уже ослабевшую империю защитит»{48}. Этот план василевса выглядит слишком изощренным. Все-таки не следует забывать о том, что император Константин Багрянородный, якобы предлагавший киевской княгине руку и сердце, был женат и даже имел женатого сына. Поэтому можно вполне согласиться с еще одним старшим современником Карамзина, A. Л. Шлецером, поместившим это известие летописи в разряд «сказок», причем «глупых до чрезвычайности»{49}. Становится понятным, что, описывая Ольгу в момент посещения Царьграда, летописец представлял ее себе женщиной молодой и энергичной. Увидим, что не меньше энергии Ольга проявила и во время подавления восстания древлян. Кроме того, летописец явно не мог считать женщину шестидесяти лет матерью малолетнего ребенка. Налицо явное противоречие в летописном тексте.

Понимая всю странность хронологии жизни Игоря и Ольги, книжники в ряде поздних летописных сводов уменьшали возраст Ольги в момент ее выхода замуж за Игоря, насколько это возможно. Например, Устюжская летопись (первая четверть XVI века) сообщает, что Ольгу в возрасте десяти лет выдали замуж за взрослого Игоря{50}. Но за этим возрастом невесты не стоит ничего, кроме стремления как-то примирить непримиримые противоречия, имеющиеся в «Повести временных лет»{51}. Историки, принимавшие на вооружение данное свидетельство поздних летописцев, объясняли столь ранний возраст невесты либо какими-то политическими мотивами{52}, либо нравами древних русов. Иногда это выглядело курьезно. Так, С. А. Гедеонов пришел к выводу, что в момент свадьбы Ольге было два (!) года, и не видел в этом ничего странного, считая, что «браки по приличию, между малолетними, были в обычае у всех народов того времени». Это позволило ему предположить, что Ольге в 942 году исполнился 41 год. Вероятно, по мнению исследователя, в этом возрасте княгиня еще сохраняла привлекательность и могла прельстить древлянского князя{53}. Другие стандарты оказались у современного ученого В. В. Каргалова, который в работе о Святославе подробно описал, как немолодой уже Игорь, у которого «в лохматой бороде серебряными нитями проросла седина», брал в жены десятилетнюю Ольгу{54}. При чтении книги так и осталось непонятным, зачем малолетняя Ольга, происходившая, по мнению Каргалова, из незнатной семьи, была нужна Игорю, если в течение нескольких десятилетий брака между ними ничего не происходило. И только после поражения войска киевского князя от флота византийцев Ольга как бы пожалела старика, в результате чего оказалась беременна и родила Святослава{55}.