Четвёртая вершина - Виктор Санеев

16 октября — день квалификационных соревнований. Участников много, и к основным прыжкам допустят только тех, кто выполнит квалификационный норматив — 16,10. Для нас вроде пустяковый результат, но не дай бог относиться к этим отборочным стартам легкомысленно. За день до прыжков Витольд Анатольевич — видно, специально приберег напоследок — рассказывает нам о том, как 10 лет назад на чемпионате Европы в Стокгольме он «завалил квалификацию».

Незадолго до чемпионата Креер прыгнул на 16,30. А норматив в Стокгольме был всего-то 14,60. Кажется, вовсе делать нечего. Первую попытку наш тренер выполнил чересчур свободно, а это вызвало небольшое увеличение последних шагов перед планкой. Заступ. Казалось бы, ничего страшного, отойди на полступни, беги в том же ритме и все будет в порядке. Но Креер заступил и во второй раз. Сознание того, что остался только один прыжок, усугубило не такую уж большую ошибку до размеров катастрофы. Представьте себе, вы приезжаете на чемпионат континента одним из фаворитов, готовитесь бороться за первое место и вдруг, по сути дела еще не начав борьбы, оказываетесь на грани поражения. Сложность положения Креера была еще и в том, что на раздумье просто не оставалось времени. Ведь после каждой попытки число участников «квалификации» сокращается — те, кто ее выполнил, уходят из сектора. И Креер решился на отчаянный шаг: он отнес разбег почти на целый метр — только бы не заступить! И он не заступил, но прыгнул только на 14,50. Чемпионат Европы для него закончился...

Витольд Анатольевич начал этот рассказ спокойно, назидательно. Но, видимо, воспоминание было для него таким сильным (хотя и прошло, не забывайте, 10 лет), что чувствовалось, как у него комок встал в горле. Да и у нас мурашки по коже пошли от этой истории. После этого нас уже не нужно было убеждать серьезно отнестись к «квалификации». Забегая вперед, скажу: эту историю я вспоминал всякий раз, когда предстояло выступать в квалификационных соревнованиях. Так крепко засела она в голове.

По своему опыту, да и по рассказам других прыгунов, знаю, очень мы не любим эту форму отбора. Много она отнимает нервов, а ведь их надо беречь до главного старта.

В чем главная сложность квалификационного старта? В идеальном случае норматив нужно выполнить в первой попытке с минимальной затратой нервной и физической энергии. Но часто желание сэкономить силы приводит к тому, что спортсмен недостаточно тщательно разминается, пренебрегает возможностью лишний раз проверить ритм разбега и (как в случае с Креером) недоступает до бруска или переступает за него. Вывод ясен: в «квалификации» нет мелочей, каждая деталь должна быть выверена до автоматизма. За пренебрежение к ним спортсмен жестоко расплачивается лишними попытками, расходом нервной энергии, такой нужной для основных соревнований. Между прочим, высокий результат, который показал Д. Джентилле в «квалификации», и объясняется тем, что он в первых двух прыжках заступал и третий совершил уже изо всех сил, боясь остаться за бортом финальных состязаний. Но обо всем расскажу по порядку.

У меня и у Коли Дудкина все прошло как надо. Прыгнули с первой попытки чуть дальше норматива и собрались уходить со стадиона. И вдруг после прыжка Джентилле — аплодисменты на трибуне. Даже не аплодисменты, овация. Что такое? Смотрим, на табло цифры зажглись непривычные — 17,10. Новый мировой рекорд! Так началась для нас Олимпиада: мировой рекорд Юзефа Шмидта, незыблемо державшийся с 1960 года, был побит в квалификационной попытке итальянцем Джузеппе Джентилле. Что же будет завтра?

В автобусе, увозившем нас в Олимпийскую деревню, сначала молчим. В нашей маленькой команде прыгунов тройным не все прошло гладко. Самый опытный из нас, Саша Золотарев, не смог выполнить норматив. Винить его в этом нельзя. Он получил за несколько дней до этого травму и вообще с трудом прыгал. Для него это прощание с большим спортом. Конечно, Саше обидно. Быть еще за год до Мехико безусловно сильнейшим, установить рекорд СССР, пройти сито отборочных состязаний и сорваться в самом конце пути. Так и не пришлось ему выступить ни на одной олимпиаде.

Витольд Анатольевич тоже расстроен. Хотя он и относится ко всем нам ровно, не выделяя никого, но, конечно, духовно Золотарев был ему ближе. Они ведь выступали вместе, да и разница в возрасте у них меньше — всего лет восемь.

Но постепенно мы оживляемся, и разговор, конечно, переходит на то, о чем мы думаем все: как Джентилле прыгнет завтра.

Труднее приходится тренеру. Он, несомненно, возбужден и встревожен случившимся. Даже не самим фактом рекорда в «квалификации», а тем, как это подействует на нас. Не выбьет ли из колеи, не снизит ли соревновательного настроя? Витольд Анатольевич старается нас успокоить, говорит, что вечером итальянцу не повторить своего результата, что он «сгорит» до финала. «Вечером» — это Креер говорит по старой привычке. Раньше, когда он сам выступал, «квалификация» проходила утром, а основные соревнования — вечером того же дня. Так и повелось у прыгунов основные соревнования называть «вечером». А вечер-то только завтра.

На меня, по правде говоря, прыжок Джентилле за 17 м если и произвел впечатление, то только потому, что он произошел в «квалификации». Я уже говорил, что внутренне был убежден — в Мехико прыжки за 17 м не будут редкостью. А вот на Колю Дудкина это, по-моему, подействовало. Одно дело, когда о таких прыжках говорят предположительно, и совсем другое — вот так сразу воочию убедиться: прогнозы становятся реальностью.

В тот день мы не пошли на стадион, чтобы сберечь нервную энергию. И признаться, я не пожалел об этом. Все-таки зрелище борьбы по телевидению не так возбуждает, как если ты сидишь на трибунах, да еще в окружении темпераментных мексиканских болельщиков. А волноваться нас заставил не кто иной, как мой сосед по комнате Янис Лусис, чего я никак не ожидал.

Я думал, да, признаться, и не я один, что уже в первой, ну в крайнем случае во второй, попытке в секторе для метания копья все станет ясно. Лусис метнет снаряд за 90 м, и остальным придется только разыгрывать серебряную и бронзовую медали. Но случилось совершенно непредвиденное. Бросок шел за броском, попытка за попыткой, а Янису все никак не удавалось сделать ни одного «своего» броска. Еще до Олимпиады дотошные статистики подсчитали, что в 23 соревнованиях, предшествующих Играм в Мехико, средний, повторяю, средний, результат Лусиса превышал 88 м. А здесь, в самом главном состязании, он не мог метнуть копье дальше 86 м... Неужели снова подтвердится старая, как сами олимпийские игры, примета: в метании копья фавориты олимпиад не выигрывают? У Лусиса осталась только одна, последняя, попытка.

Те, кто интересуется легкой атлетикой, наверное, помнят этот бросок. Бросок, выполненный как бы дважды. Сначала Лусис сделал все — разбег, отведение копья, бросковые шаги, замах — и вдруг, совершенно неожиданно для всех, остановился у самой черты, ограничивающей сектор. Никто не успел ничего понять, как Янис снова, буквально бегом, направился к началу разбега и снова начал попытку. На этот раз он метнул копье, и это был первый «его» бросок в этих соревнованиях. Он метнул снаряд за 90 м и стал чемпионом. Помню, я только в этот момент свободно вздохнул перед телевизором и тут же подумал о том (вот и говори потом, что ты не суеверен!), что не зря, видно, Керселян взял с собой на стадион палочку из тика. Помогла-таки в последний момент.

Когда Лусис вернулся в деревню, я его просто не узнал. Похудел он, наверное, за эти часы килограммов на пять. Щеки запали, глаза потухли, слова сказать не может. Вот тебе и радость олимпийской победы! Наутро Янис, конечно, ожил. Нет, он вовсе не стал другим оттого, что выиграл олимпийские игры. Просто стал прежним Лусисом, таким же скромным, молчаливым, каким и был все это время. Мне же предстояло в этот день бороться за свою олимпийскую удачу.

После завтрака к нам пришел Керселян и предложил сыграть в шахматы. Играет, конечно, в поддавки. Не дай бог расстроить ученика перед стартом. Кое-как коротаем время до обеда, а тут пора отправляться и на стадион.

После разминки подхожу к Керселяну и Крееру. Смотрю, меряют друг у друга пульс. «Ну и сколько?» — спрашиваю. Тут они, по-моему, немного смутились. «Сто двадцать!» — отвечают. Смерили и мне. Тоже сто двадцать. Это понятно, мне через несколько минут в сектор выходить. Впрочем, что у них пульс через край — тоже понятно. Самвелыч: как и я, дебютант олимпиад. А Крееру сейчас за двоих прыгать придется — за меня и за Колю.

Обмениваемся последними словами. Креер напоминает о знаках, которыми будем обмениваться на стадионе, ведь шум будет страшный и слов не услышать. Еще он передает мне карточку, небольшой кусок картона, на котором печатными буквами написано рукой тренера: «Разбегаться широко! Скорость держать до конца! В прыжке не торопиться!». Эту картонку я положу в начале разбега. Потом Креер говорит несколько напутственных слов Николаю. Наконец нас вызывают в сектор!