снарк снарк: Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин

— Александр Федорович, если вам нужно… — Светлов кивнул на дверь. — Мы вас дождемся.

Механошин с отчаянием посмотрел почему-то на меня.

— Не спешим, — подтвердил я.

Механошин вручил плакат Крыкову и выбежал из кабинета. Крыков расправил свиток, изучая ерша. Хазин сидел, не зная, что делать. Да и я не знал. Мы должны были обсуждать нашу книгу, но, похоже, всем было не до нее.

— Сочувствую бедному Механошину, — сказал Алексей Степанович. — Трудное у него будет лето…

— У всех трудное, — сказал Крыков.

— Вы полагаете? — прищурился Алексей Степанович.

Крыков поправился:

— Нет, конечно, работы много…

— Обязательно приму участие в перетягивании каната через реку, — пообещал Алексей Степанович. — Это наверняка очень весело…

— И всегда кто-то тонет, — брякнул Хазин.

Алексей Степанович опять рассмеялся, он явно находился в прекрасном настроении, глютамат натрия порой творит чудеса.

— Я думаю, что у Чагинска большое будущее, — сказал Алексей Степанович. — Слушайте, Виктор, а это не вы написали «Пчелиный хлеб»?

Я поперхнулся: нет, здесь надо обязательно поставить кулер, в горле сохнет.

— Хорошая вещь. Легкая.

Я, если честно, не ожидал. Нет, раньше я мечтал встретить в автобусе девушку с моей книгой, хотел, чтобы меня узнали в аптеке, видел такое в кино — писатель-неудачник бухает в пельменной, а неудачница-пельменщица ему говорит: «Ваша книга произвела на меня моральное впечатление на втором курсе», — и вот любовь и новая надежда. Или. Фантаст третьей руки работает журналистом в журнале Winill и берет интервью у крупнейшего в России собирателя кассетных дек. Коллекционер, видный региональный чиновник, узнает в интервьюере писателя, и они весь вечер обсуждают блеск и нищету современной прозы. Я слегка испугался, что сейчас и Алексей Степанович не избежит, но он оказался умнее.

— Часы, — сказал Алексей Степанович. — Часы стоят…

Часы действительно остановились — я вдруг понял, что кабинет был заполнен их хромоногим тиканьем, а теперь тихо.

Алексей Степанович приблизился к часам, прислушался, словно пытаясь почувствовать, что у них там внутри.

— С часами надо уметь…

Он крепко постучал по корпусу, внутри часов звякнули пружины, но часы не ожили.

— Посмотрим-посмотрим… — сказал Алексей Степанович. — Ну-ка…

Светлов сдернул пленку, приблизился вплотную к часам и неожиданно обнял их посередине корпуса, как костоправы обнимают людей с защемлением позвоночника. Хазин украдкой выставил из кофра фотоаппарат, я погрозил кулаком.

Часы были выше человеческого роста, черного дуба и наверняка тяжелые, но Алексей Степанович, несмотря на стройность, вполне оторвал их от пола.

В кабинет ворвался испуганный и запыхавшийся Механошин, застыл. Алексей Степанович сжал часы сильнее. Затрещало дерево, загудела медь внутри, запело хрустальное стекло на циферблате. Но шестеренки не сдвинулись. Алексей Степанович несколько секунд продержал часы, затем опустил их на пол.

— Не получилось, — сказал он. — Немецкие?

— Немецкие, — услужливо подтвердил Крыков.

— Немецкие, — сказал Механошин. — Жарко, вот они и… не идут… Что-то зацепляется…

— Поправим. Все обязательно поправим. Знаете, я могу прислать мастера…

— Мы сами, — отказался Механошин. — У нас есть свой мастер, я ему… вызову…

— Ну, как знаете… Кстати, — Алексей Степанович обнял мэра за плечо. — Мы тут подумали…

Хазин боролся с желанием достать фотоаппарат. А я вдруг подумал, что сейчас Светлов поднимет вот так же Механошина, потрясет до хруста, пока тот не затикает.

— Мы с ребятами посовещались и решили, что надо увековечить память адмирала Чичагина.

— Так памятник вроде… — растерялся Механошин. — Хотим поставить… в смете…

— Памятник — это само собой. Но представьте, как будет хорошо, если к памятнику адмиралу Чичагину будет вести улица адмирала Чичагина? По-моему, здорово!

— Но там улица Любимова, — негромко возразил Механошин.

— Кто такой Любимов? — строго поинтересовался Алексей Степанович.

— Адмирал Чичагин — сподвижник Екатерины Великой и основатель русской оптики, — сказал я.

— Не помню… Думаю… Думаю, возможно…

— Ну, узнайте пока. А мне пора. Дела, дела. До встреч!

Светлов подошел к Крыкову и пожал ему руку. Затем пожал руки Хазину и мне, ладонь у Алексея Степановича оказалась ребристой и холодной. Механошину он руку не пожал, щелкнул часы в лоб, выскочил за дверь.

Механошин снова уселся на мешок. Дышал тяжело.

— Отличная идея, — сказал Крыков. — Улица Чичагина к памятнику Чичагину! Александр Федорович? Как считаете?

— Да, это…

Механошин покосился на часы, затем достал из кармана пузырек с таблетками и закинул в рот два шарика.

— У моей бабушки были точно такие же, — Крыков указал на часы. — Трофейные. Дедушка их из Германии вывез… Там внутри есть что-то вроде турбийона…

Крыков неубедительно изобразил руками турбийон, Хазин успел сфотографировать.

— Вот и хорошо, — сказал Механошин. — Мы все обговорили, давайте готовиться… Если действительно приедет исполняющий… Репетиционный… День города…

Механошин массировал виски.

— А книга? — спросил я. — Мы же собирались обсудить материал, посоветоваться…

— Я сделал двести снимков, — Хазин потряс фотоаппаратом. — Надо отобрать подходящие…

Механошин уставился на нас, автоматически вытряхнул на ладонь еще два шарика, проглотил.

— Да, книга… — сказал он. — Книга нам чрезвычайно важна, чрезвычайно… Мы намереваемся вводить региональный компонент, книга должна стать фактически учебником. Важно отразить роль личности в истории города…

Я это уже слышал. Две недели назад, в этом же кабинете. Механошин рассказывал про корни, деготь, соль и роль, Хазин записывал в блокнот, то есть вид делал, что записывает, а я слушал. Хотя смысла особого в этом не было, техзадания всегда одинаковые. Во всех без исключения районных городках есть хреновая дырчатая керамика, найденная на карьере кирпичного завода, есть коклюшный промысел, продукты которого поставлялись в Париж, есть охотник Яков Парначев, в девятьсот пятом собиравшийся застрелить из своей берданки бестолкового Николашку. И адмирал Чичагин. А вообще писать книги про региональную историю и ее замечательных людей легко и выгодно. Особенно с Хазиным. Когда работает Хазин, половина листов отводится под фото.

— Надеюсь, что с книгой все будет в порядке, — закончил Механошин. — Ее-то хоть успеют напечатать?

— К началу учебного года сделаем двести экземпляров, — тут же ответил Крыков. — Для подарков и презентаций. Все идет по плану, Александр Федорович…

Механошин кивнул.

В дверь опять заглянула секретарша:

— Александр Федорович! Они там опять… Говорят, что сейчас уедут…

Механошин дослушивать не стал, выбежал из кабинета. Мы остались втроем.

— Где тут телефон можно найти? — тут же спросил Крыков.

Я указал на аппараты на столе. Крыков выразительно постучал себя кулаком по лбу: у Крыкова толстый кожистый лоб, у Крыкова неприятно круглая и ровная голова на вялых плечах и малом теле, мне Крыков всегда напоминает фигурку из пластикового конструктора.

— В гостинице же есть телефон, — напомнил Хазин.

Крыков постучал по лбу пальцем.

— Тогда на почту, — ответил Хазин. — Там автоматы, я домой, кстати, звонил…

Крыков быстро вышел из кабинета.

Остались двое.

— Может, пора и