Ловчий смерти - Валентин Леженда

– Не бойся, – Сын Карны старался говорить как можно ласковее, – я выведу тебя отсюда.

– Оно… ушло?

Ее голос не дрожал, но был слаб, словно шелест жухлой травы.

– Да, оно ушло и больше не вернется.

– Что это было?

– Зверь, страшный зверь. Но не волнуйся, ты больше никогда его не встретишь.

– Правда?

– Я тебе обещаю.

Кажется, она поверила.

Он помог ей подняться, но девочка не могла идти, и Ловчему пришлось взять ее на руки.

– Лучше зажмурься и не открывай глаза, пока я не скажу. Хорошо?

Она кивнула.

Он вынес ее из замка за ворота. Купол неба окончательно окрасился в светлые тона, почти рассвело.

– Теперь можешь смотреть.

Дочь бана обернулась, глядя на оставшийся за спиной отцовский замок, всхлипнула, но, взяв себя в руки, подавила подкатывающий к горлу комок рыданий.

– Знаешь, куда идти?

Она непонимающе посмотрела на него.

– Ступай в город. Ну давай же, не стой на месте, иди.

Он видел, как она, постоянно оглядываясь, спотыкаясь, босая, в порванной рубашке, вымазанной чужой кровью, неуверенно бредет к просыпающемуся городу. Когда маленькая белая фигурка скрылась вдали, Вергун собрал остатки воли для последнего рывка. Крохи оставшейся силы он потратит на то, чтобы как можно дальше убраться отсюда.

Остаток пути до каменной преграды он проделал в каком-то полузабытьи, действуя интуитивно. Он не помнил, как при помощи «когтей» перебрался через стену, как нашел покорно ждущего коня, как забрался в седло и направил лошадь прочь от Вельрада. Забытье постепенно поглощало сознание, усталость сковывала тело, надевая на руки и ноги чугунные оковы слабости. Возможно, так приходит смерть. Но не к нему. Он не мог на это рассчитывать, ибо его так просто не отпустят. Уже раз проданный товар обмену или возврату не подлежит.

Наконец забытье победило, а вслед за ним пришла, поглощая весь мир, ослепительная пустота.

Холодные крылья…

Нет, руки, все-таки руки, женские. Он почему-то твердо был в этом уверен. Только женщина может прикасаться ТАК. Женские руки могут говорить на особом языке, но не всякому дано его знать.

Холодные…

Крылья…

Прикосновения были приятны. Руки касались его лба, лица, шеи, обнаженной груди. Они что-то искали или может хотели что-то подсказать. Как хорошо, и главное, ни о чем не нужно думать. Эти руки сами все сделают: помогут, излечат, успокоят, подтолкнут к верному пути. Но пути куда? Нет, так не бывает.

Вергун очнулся.

К его немалому удивлению, руки не исчезли, они не были плодом его фантазии, они существовали на самом деле, одновременно в двух мирах. В мирах сна и яви. Просто удивительные руки.

Он открыл глаза.

Торопливые прикосновения тут же исчезли, как будто с лица спорхнула заботливая невесомая птица. Сын Карны увидел склонившееся над ним лицо. Красивое женское лицо. Черты были необычны. Большие глаза, заостренный подбородок, решительные скулы, маленькие нежные губы. Было в нем что-то кошачье, хищное, грациозное… Ловчий вздрогнул, резко приподнимаясь на локтях.

– Наконец-то, – тихо произнесла женщина, – очнулся…

– Мара… – Он попытался коснуться ее, но она легко ускользнула, отстраняясь.

С таким же успехом можно было бы попытаться поймать ветер.

Вокруг лес. Невдалеке пасется конь, в траве стрекочут кузнечики.

«Чего они вдруг? – удивился Вергун, щурясь в лучах пробивающегося сквозь ветви деревьев солнца. – В середине осени».

– Сколько я пролежал без сознания?

– Сутки, – поднявшись, Мара легко прошлась по траве.

Сын Карны беззастенчиво разглядывал ее. Обнаженное тело было прекрасным, стройным, безупречным. Женщина куталась в ниспадающие до земли черные волосы.

– Что смотришь? – она игриво улыбнулась. – Словно видишь в первый раз.

– Может, и в первый.

– Ты какой-то странный сегодня…

Вергун не ответил, любуясь ее бархатной чистой кожей.

– Не знаешь, далеко ли я успел убраться от Вельрада?

– А мне откуда знать, но, думаю, далеко. Благодари своего коня, это он тебя вывез, в очередной раз…

Сын Карны встал на ноги, игнорируя ломоту во всем теле, и не спеша приблизился к пасущейся неподалеку лошади. Лихорадка отступила, острый период миновал, теперь при следующем обращении никаких проблем не будет, только небольшая слабость. Поглаживая коня по холке, он подумал о том, что так и не удосужился дать ему имя. Но так легче не привязываться, так легче терять.

– Отчего загрустил? – Мара подошла ближе, и он уловил сладкий, дурманящий аромат ее великолепного тела.

Изящные руки вспорхнули вверх, ложась на плечи, и сразу же все тревоги отступили. Она осторожно прижалась к нему, обнимая, заключая внутрь себя, и он сквозь одежду почувствовал ее совершенство. Она по-прежнему любила его. В этой любви не было ничего плотского, не было страсти, а лишь что-то чистое, дающее надежду, спасающее в часы неизбежного, сводящего с ума одиночества. Ловчему хотелось избавиться от объятий, но он не знал, как это сделать, потому что боялся ранить ее. Догадывалась ли она, какая для него пытка одновременно хотеть и сдерживать себя каждый раз. Их близость была допустима, но она неотвратимо разрушит то удивительное, что возникает каждый раз, когда они вместе, рядом друг с другом и одновременно невероятно далеко.

– Мне хотелось бы узнать твои мысли.

– Боюсь, они тебе не понравятся.

– Ты думаешь обо мне?

– А разве можно думать о чем-то другом, когда ты рядом?

– Я последняя.

– Я помню об этом.

– Помни и цени.

Она убрала руки с его плеч, и ему стало легче.

К концу дня Вергун окончательно окреп для того, чтобы тронуться в путь. Ему предстояло одно небольшое дело, ну а затем… Сын Карны снова будет свободен от любых обязательств и долгов, свободен как осенний ветер. Кто-то желал его смерти, но Ловчий не думал об этом. Пусть себе желает. Желать отмщения никому не возбраняется, даже врагам. А в том, что они у него были, Вергун ни на секунду не сомневался. Тот, кто не имеет врагов, недостоин называться воином, и чем у тебя их больше, тем больше расположение Непостижимой. За свою жизнь Сын Карны пролил немало крови и прожил при этом больше обычного человека, немало повидав на своем невообразимо длинном веку. Время не было властно над ним, как и старость, пока Мать Карна заботилась о своем Сыне. Но прошлое забывалось, и будто не было той долгой жизни, а был лишь призрачный вчерашний день, яркое сегодня и звонкое, готовое разлететься на мельчайшие осколки завтра.

Наверняка кто-то пытался отомстить за чью-то давнюю смерть. Устроить ловушку было нелегко, но слабое звено нашлось и в Братстве. Кто-то подкупил Посредника, узнав об очередной жертве Сына Карны. А дальше все проще простого. Предупредить. И всю работу за тебя выполнят другие. Но Ловчий умел прощать врагов своих. Презирать вот не умел, а прощать… запросто. Он заранее прощал того, кто пытался его уничтожить. Враг был дерзок, враг вызывал уважение, враг не знал, что его попытка окажется бесполезной. Враг шел до конца. В любом случае Непостижимая осталась довольна, а значит, все свершилось не без ее ведома.