Стражи - Александр Бушков

Как и в случае фон Шварца, навалился непроницаемый мрак, непонятный вихрь словно пронизал тела насквозь, будто ветер пронесся сквозь лишенные крыши стропила, неописуемые ощущения едва не вывернули желудки наизнанку, лязгнули зубы…

И все кончилось столь же молниеносно, как и обрушилось.

Оба стояли на лесной тропинке, той же самой вроде бы — и в то же время неуловимо изменившейся: то ли по-другому она теперь тянулась, то ли деревья росли иначе…

Черников охнул от изумления. И было от чего: оказалось, когда обрушились все эти непонятности, он выбросил вперед тросточку, удерживая равновесие, — и теперь она на треть ушла в широкий ствол ели, будто старательно вбитый в доску гвоздь.

Поручик подергал за изогнутую серебряную рукоять, но трость нисколечко не поддалась, словно составляла теперь единое целое с попахивающим смолой стволом в три обхвата.

Ляхов тоже попробовал — с тем же результатом. Они переглянулись, пожали плечами — никак нельзя сказать, чтобы стали испуганными или даже встревоженными. Конечно, только что приключившийся феномен был предельно странным, но он благополучно закончился, не принеся ни малейшего ущерба, если не считать утраченной трости: солнце стояло на том же самом месте, лес казался прежним, а что до тропинки, кто же запоминает все ее небольшие изгибы на каждом аршине… Очень может быть, им только казалось, что тропинка изменила контуры.

— Черт знает что, — пожал плечами Черников, в конце концов оставив бесплодные попытки извлечь трость..

— Согласен, Паша, — кивнул Ляхов, напоследок шлепнув ладонью по рукояти трости так, что она закачалась. — И ведь никто не предупреждал, что в лесу подобные природные феномены случаются. Может, и сами не знали?

— Природный феномен, полагаешь?

— А у тебя другие объяснения есть?

— Не придумаю даже как-то…

— Вот то-то, — кивнул Ляхов. — Помнишь ту книгу о природных феноменах? С аглицкого? Сам же у меня ее почитать просил.

— Помню. Немало наворочено. В добрую половину я не верю, что-то очень уж завирально…

— Ага. А вторая половина вполне может оказаться святой правдой. Приплетая классику — есть многое на свете, друг Горацио. Пошли? Не торчать же тут неведомо зачем, а тросточка все равно копеечная…

И они направились прежней дорогой. Вот именно так и обстояло — оба почти безмятежно двинулись к городку. Происшедшее, конечно же, было предельно странным, — но здесь попросту не хватало информации: не за что зацепиться — нечего обсуждать, все равно бессмысленно по скудости исходных данных. К тому ж, если не считать потери дешевой трости, никакого более урона ни материального, ни физического они не понесли. По возвращении следует написать отдельную бумажку господам ученым, пусть они и разбираются с непонятным мраком и хлещущим сквозь тело ветром, уж им-то сам Бог велел ломать голову над природными феноменами.

Беспечными они пребывали еще с четверть часика — пока неторопливо шагали лесной тропинкой, пока переходили горбатый каменный мостик через неширокую медленную речушку, пока отшагали пару кварталов, знакомых уже, привычных на вид.

А вот минуте этак на шестнадцатой, а, может, и семнадцатой, какой леший их бы считал…

— Паша… — тихонечко, растерянно сказал Ляхов, приостановившись, — глянь… Болвана-то нету.

Черников посмотрел в ту сторону, вовсе уж удивленно протянул:

— И точно…

Всего-то час назад на небольшой мощеной площадке меж двумя домами, отступившими в глубь улочки, третьим возвышался на невысоком квадратном постаменте из дикого неотесанного камня «болван» аршин трех в высоту — монументальная каменная фигура славного древнего тевтона, нагого и невероятно мускулистого, щеголявшего лишь в набедренной повязке и рогатом шлеме, воздевшего внушительный боевой топор со столь геройским видом, будто готовился порубать в капусту целую вражескую армию. Час назад болван еще торчал — и вдруг испарился начисто. Дома остались прежними, выложенная тесаным камнем площадка осталась прежней — а вот вместо бравого тевтона теперь красовался более скромный монумент… впрочем, ничуть не заслуживающий столь пышного слова, — просто-напросто каменная колонна пониже человеческого роста с небольшим бронзовым бюстом. Бюст изображал совершенно незнакомого старика в штатском платье с пышной шевелюрой, ястребиным носом и густыми моржовыми усами а-ля Бисмарк. Никакой таблички не усматривалось — подразумевалось, видимо, что всякий немец и так обязан знать эту персону, несомненно прекрасно известную в фатерланде — коли уж удостоен пусть скромного, но памятника.

Поручики переглянулись, недоуменно пожав плечами. Внушительного старикана они не узнавали. Оба успели стать неплохими знатоками Третьего Рейха, где оказались не впервые, а вот с прочими историческими периодами Германии у них обстояло гораздо хуже. Старикан, судя по сюртуку и шейному платку вместо галстука, обитал в первой половине девятнадцатого столетия — только это они и могли определить, а для более детальных уточнений не хватало знаний.

— Вася… — так же тихонько сказал Черников, кивнув на бюст незнакомца, — а ведь это неправильно… Так не бывает…

Ляхов лишь понятливо кивнул, не произнеся ни слова. Он прекрасно понял товарища. Действительно, представшее им зрелище было жутко неправильным. Немцы, конечно, нация крайне трудолюбивая, но вряд ли и они в состоянии за какой-то час успеть провернуть этакую штуку: полностью демонтировать трехаршинного каменного тевтона, убрать его с глаз долой, водрузить вместо него бюст неизвестного старикана, привести в порядок брусчатку и улетучиться, не оставив ни следа. К тому же… Кто бы здесь вздумал самоуправствовать? Снять статую, как они слышали, установленную, как им говорил лавочник, по личному распоряжению фюрера во время его кратковременного здесь пребывания? И поставить вместо нее гораздо более мелкий памятничек какому-то штатскому, ничуть не ассоциирующемуся с Третьим Рейхом? Были у фюрера любимцы из тех времен, но они известны наперечет, и никого из них старикан не напоминает…

— Паша, Паш… Оглянись. Непринужденнее только, не суетись, как деревенщина…

Черников оглянулся. По тротуару шествовали два офицера — один молодой, другой пожилой, классические стандартные пруссаки: оба словно аршин проглотили, физиономии чванливые и туповатые, у пожилого монокль в глазу, а уж выправка, а шагистика…

Им уже приходилось не раз видывать подобные экземпляры. Однако те щеголяли в форме уже нового, вермахтовского образца, а эти двое — в старомодных, кайзеровских мундирах без нацистских орлов на груди. Фуражки опять-таки кайзеровских времен: с красным околышем и белым верхом, с двумя круглыми кокардами — на околыше и на тулье.