Песня в Пустоте. - Генри Зу

Малец заверещал; кругом гоготали.

– Топи! Слава владыке! Князю радость! Всех наградит! – вопили паршивцы наперебой.

Малец ругался, молотил воздух кулачонками, пытался Лиха пнуть. Мальчишки помирали со смеху. Один схватил мальца за руку и дернул к речке – Лиху помочь, дело ускорить. Лих отвесил внушительную затрещину; гаденыш с визгом покатился по траве, прочие загоготали пуще. Отменная вышла забава.

Свистнула, рассекая воздух, цепь. Обвилась вокруг шеи самого длинного – в красной рубахе, подпоясанной золотым шнуром с кисточками. Парень выпучил глаза, схватился за горло, захрипел. Эр-Ветер за цепь притянул его к себе. Вмиг стало очень тихо; одни кузнечики кругом стрекотали.

– Это ты научил кролей топить? – проговорил Эр-Ветер в красное, пухнущее лицо.

– Хр-рр… Нн-ня-а…

– Ты научил?

– Он, он, – угодливо сообщил кто-то.

– У соседки кролей взял, – добавил другой.

Мальчишки отодвигались, готовые задать стрекача.

Эр-Ветер чуть отпустил цепь, чтобы не задавить парня насмерть.

– Как зовут соседку?

– Зарх-хр… кха-кха! – тот закашлялся – и вдруг нырнул Эр-Ветру под локоть, думая сбежать.

Цепь натянулась, его рвануло назад. Парень брякнулся наземь, хватая ртом воздух, тараща в небо глаза. Эр-Ветер пнул его в бок:

– Я спрашиваю: как зовут соседку, у которой ты стырил кролей?

– Зерцала, – шмыгнул носом малец, которого Лих все еще держал за шиворот. – Тетка моя. Она богатая, у нее кролей много. И все – белые, серые…

– А эти черные уродились! Негодные! – загомонили мальчишки, на всякий случай желая оправдаться. – Не бывало таких отродясь! И не надо нам в селе черных! Только и топить их…

– Черные – самые красивые, – сказал Эр-Ветер с холодной усмешкой. – Редкостные. Это ясно?

– Ясно… Чего не понять… – согласились двое – из тех, что помладше.

А Лихов малец заныл:

– Пусти-и! Я кролей назад отнесу. Тетка узнает – меня выпорют. Пусти-и…

– И князя, выходит, славить не будем? – прищурил глаза Эр-Ветер.

– Не будем! – подтвердили вокруг.

Мальчишки приободрились, по лицам вновь поползли ухмылки. Заводила в красной рубахе начал подниматься на карачки.

– И чего привязался? – забурчал он, когда цепь соскользнула с горла. – Подумаешь – кроли! Чего тебе чужие кроли? Не свои…

А Эр-Ветер нагнулся, подхватил его поперек тулова, шагнул с берега в воду – и забросил подальше. Парень бухнулся, взметнув тучу брызг. Мальчишки завизжали, засвистели, грохнули хохотом.

– Водяной-Текучий, сделай милость! – звонко крикнул Эр-Ветер. – Унеси глупость и спесь!

Из речки показалась мокрая башка с прилипшими волосами. Ошалелая морда заводилы оборотилась к Эр-Ветру.

– Ты урод! – выкрикнул парень под безжалостный хохот товарищей. – Да я тебе… мой батька тебя… – Видно, угрозы сочинялись плохо, и он молча полез на берег.

– А рубаха-то – глянь! – вскрикнул кто-то. – Во чудеса!

Рубаха, которая только что была красной, нарядной, из воды выходила тусклая, полинявшая. Краска бежала с нее, текла на штаны, превращая белое полотно в пятнистое. Золотой шнур с кисточками развязался и уплыл по течению. Над рекой звенел дикий хохот и визг.

Лих отпустил мальца и велел нести кроликов к тетке; вдруг она еще не хватилась? Мальчонка поволок корзину прочь, радуясь, что легко отделался. Старшим мальчишкам было не до него – они животы надрывали, глядя на посрамленного товарища.

Тот поплелся через луг, поддергивая сползающие штаны. Похоже, Водяной-Текучий не один только шнур золотой унес, а еще и веревочку из штанов вытащил. Отойдя подальше, заводила обернулся и крикнул:

– Ты, пришлый, смотри! Мой батька на тебя управу найдет! А тебе, Лих, я красного петуха подпущу! И бабке твоей! – Он бросился бежать к селу. Штаны держал обеими руками.

Красивое, по-девичьи тонкое лицо Эр-Ветра перекосилось, глаза сделались бешеные. Мальчишки порскнули в разные стороны, помчались – только пятки засверкали.

– Эр, стой! – Лих поймал его за руку, понимая одно: коли ветер догонит паршивца – убьет. – Не трожь дурня! Уймись.

Эр-Ветра трясло, белое лицо стало серым, как пепел. Однако он покорился, не стал кидаться в погоню.

– Красного петуха? – процедил он, кривя губы. – Пусть попробует. – Он перевел дыхание, успокоился. – Лих, ты весь мокрый. Дойдешь?

Лих вылил из башмаков воду, прямо на себе обжал одежду.

– Дойду как-нибудь. Не спеша.

Двинулись. Лих ковылял, с тоской размышляя, что путь к Подземному-Каменному долог и всякой воды по дороге встретится немало.

– Я третьего дня проезжал Новые Горенцы, – поведал Эр-Ветер. – Там козу пытали – князя славили.

– Хори поганые! Ты козу отбил?

– Она уже мертвая была, когда я появился. Мальчишки вокруг плясали и песни горланили. А у бабки, чья коза была, сердце схватило. Она к вечеру померла.

– А мальчишки?

– Им-то что? Бабку не они умертвили. За козу одних пожурили, других постегали… легонечко, без души. Новые Горенцы – село большое. Там князя восславлять очень важно. Кроликами, козами, людьми.

– Людьми – тоже? – не поверил Лих.

– Скоро и до них дойдет. – Эр-Ветер передернул плечами, звякнул цепью.

Светило солнце, поблескивало на воде, сушило на Лихе одежду. Из Малых Смешан, уже совсем близких, доносилось блеяние коз, перебранка соседок, смех и визг расшалившихся девок. Потом надсадно залаяла собака, заревели дети, заругались сердитые дядьки.

– Князя славят, – процедил обозленный Эр-Ветер. – Когда к подземному владыке пойдем?

Лиха тянуло присесть, дать отдых тяжелым, ноющим ногам. Как идти, если ноги отказываются служить? Он спросил:

– Эр, твой конь меня выдержит?

– Мне его отец подарил. Гордец может в седле ветер нести… а камень не унесет. Сядь, отдохни.

Лих повалился в траву, скинул мокрые башмаки, принялся растирать ступни. Больно – страсть.

Эр-Ветер полез в мешок, притороченный к седлу. Достал плоскую бутыль черного стекла, с натугой вытащил пробку.

– Глотни. Это поможет.

Лих сделал осторожный глоток. Знакомый сладкий огонь, возвращающий силы и жизнь. Он поболтал бутыль, слушая. В ней плескалась едва ли половина.

– Маловато для длинной дороги. Это все, что есть?

– Увы. – Эр-Ветер тщательно заткнул горлышко пробкой, спрятал драгоценный напиток. – Легче?

Лих кивнул, молча обулся. Надо было потолковать об очень важном, а он не знал, как начать разговор.

Есть старый закон: за спасенную жизнь нужно расплачиваться. Что спаситель захочет, то и отдать, будь это дом, конь, урожай либо деньги. Только людей нельзя отдавать и то, что дороже жизни. Лих так и сяк прикидывал, что может прельстить Эр-Ветра. Нож, отцом даренный? Книжки старые, до дыр зачитанные, которые отец с ярмарок привозил? Душегрейка на меху, почти новая, прошлым годом пошитая? Смешно. До слез смешно, как Лих богат.

– Что тебе покоя не дает? – неожиданно спросил Эр-Ветер.

Мысли подслушивает. Так Марийка умеет, но ведь она – колдунова дочь… зато Эр – внук Воздушного-Ветреного. Смирившись с этим, Лих обреченно спросил:

– Что ты хочешь за спасенную жизнь? – Уточнил: – За мою, – потому что Эр-Ветер сильно удивился.

– За спасенную жизнь разве что-то дают?

– Так положено.

Снежный чужак улыбнулся; слова Лиха его позабавили.

– И что у вас есть, спасенный господин Лихолет? Из чего выбирать?

Придушив уязвленную гордость, Лих собрался назвать самое ценное: нож и песика Ясного. Но сообразил: случись что – дом загорится, к примеру, а Ясный будет внутри – Лих кинется его спасать, о собственной жизни не заботясь. Выходит, нельзя песика отдавать, потому как дороже жизни он получается.

– Ну? – веселился Эр-Ветер. – Что ты предложишь – башмаки или лавку под задницу?

– Лавкой тебе по башке, – не снес Лих обиды. Затем его осенило: – Хочешь, отдам каменицу? Она теперь моя. Потому как была бесхозная, а я ее нашел и ей кланялся.

Эр-Ветер поскучнел, улыбка растаяла. И то правда: на что ветру куча камней?

– Я обязательно должен просить вещь? – осведомился снежный чужак.

– Можешь – службу. Но я и так согласен к Подземному-Каменному идти.

– Я бы твоей дружбы хотел, – проговорил Эр-Ветер, глядя себе под ноги. И, смутившись, быстро добавил: – Глупость ляпнул, наверно?

Лих хорошенько подумал, как ответить, чтобы вдвое глупей не вышло.

– Сейчас к бабке Заряне ввалимся, браги попросим. За дружбу тяпнем по кружечке. Лады?

– Лады, – улыбнулся Эр-Ветер. Улыбка отчего-то вышла грустная.

Дом бабки Заряны стоял на краю села, дальнем от речки. Его построили, еще когда Лихов отец был совсем маленький. Наверно, дом ставили так, чтобы каменный малыш до речки не добежал, не утонул, если мать не досмотрит. Это Лих сейчас так подумал, а раньше ему было просто досадно, что бабке далеко воду с речки таскать. И колодец у себя она почему-то не рыла, копанкой обходилась. Прежде Лих в той копанке часто купался; солнце воду в ней грело, точно в котле.