Без СССР: «Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США - Модест Колеров

Летом 2005 года посол Армении в США Татул Маргарян выступил с формулой, призванной философски обосновать, почему «косовский прецедент» применим в зоне контроля США и неприменим у границ России: «Опасения некоторых представителей мирового сообщества относительно того, что признание суверенитета Косово может создать прецедент принятия равнозначных решений и в остальных случаях, в частности, в случае нагорно-карабахского конфликта, считаю преувеличением… мировое сообщество признаёт отличие карабахского конфликта от других конфликтов на территории бывшего СССР… независимость Косово окажет свое воздействие на процессы урегулирования других конфликтов, однако мировое сообщество принимает соответствующие решения, руководствуясь особенностями каждого конкретного случая. Кроме того, в истории уже есть примеры применения мировым сообществом при урегулировании или предупреждении конфликтов в той или иной форме принципа права на самоопределение. Независимо от результата, только за последнее десятилетие этот вариант был использован в Восточном Тиморе, Северной Ирландии, Квебеке, Южном Судане, Пуэрто-Рико, Сербии и Черногории и др.» Видимо, не только предупредительность в отношении Китая помешала автору формулы поставить в этот ряд Макао, Гонконг и Тайвань. Тогда же советник министра обороны Армении Гайк Котанджян обратил внимание на предложение председателя парламентской ассамблеи НАТО Пьера Лелюша, известного своей крайне радикальной антироссийской риторикой, о целесообразности проведения под эгидой ООН и ОБСЕ дополнительного референдума по самоопределению Нагорного Карабаха с учетом прецедента в Косово.

Умственная операция по отделению «косовского прецедента» от «обременённых российскими интересами» Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья казалась успешной. И в конце 2005 года в Женеве, на международной конференции экспертов из непризнанных государств, тогдашний замминистра иностранных дел НКР Масис Маилян сказал: «Действительно, пример Косово может стать прецедентом для признания Нагорно-Карабахской Республики». Может быть, это балансирование на грани кавказской солидарности и избирательного Pax Americana и стало бы приобретением теперь уже кавказской политической мысли. Но упаковывавшая «косовский прецедент» риторика «демократических стандартов», «стандартов прежде статуса», скрывавшая контролируемый путь Косово к независимости — независимо от тех самых «стандартов», из-за нарушения и ради которых якобы и была предпринята агрессия против Югославии… риторика «стандартов», прикрывавшая оккупацию и отчленение Косово, наконец была отброшена.

В ноябре 2005 года Совет Безопасности ООН в руководящих принципах косовского урегулирования наконец «отвязал» вопрос о соответствии Косово демократическим стандартам от вопроса об определении его статуса. Спецпредставителем в Косово стал Ахтисаари. В повестку дня вошла задача срочного решения проблемы статуса, а рамки статуса уже не содержали прямой привязки к территориальной целостности Сербии и вообще не упоминали о ней. 17 ноября 2005 года парламент Косово обязал своих переговорщиков исходить исключительно из не обсуждаемого принципа независимости. Запад не протестовал.

Прецедент агрессии 1999 года, созревавший все эти годы в процессе легитимации результатов оккупации, подошёл к своему финалу. Контроль, «ручная настройка», «внешнее управление» стали фактом. Но ловушка захлопнулась.

30 января 2006 года на совещании с членами правительства России Владимир Путин дал публичную инструкцию министру иностранных дел по статусу Косово:

«В. Путин:…Это чрезвычайно важный вопрос для нас не только с точки зрения соблюдения принципов международного права, но и исходя из практических интересов постсоветского пространства. Все варианты предложенных решений… должны иметь универсальный характер. Для постсоветского пространства это очень важно. У нас, к сожалению, еще не все конфликты разрешены на постсоветском пространстве, и мы не можем идти по пути, согласно которому в одном месте будем применять одни принципы, а в другом — другие.

С.Лавров: Обязательно будем это делать, тем более что в ходе подготовительной работы некоторые наши партнеры по Контактной группе пытаются записать в документы этой группы тезис о том, что Косово — это уникальный случай и не создает прецедентов.

В. Путин: Уникальные для того, кто хочет обойти общие принципы международного права. Эту «уникальность» мы уже видим на протяжении последних лет в отдельных регионах мира. И к чему ведет эта «уникальность», все хорошо понимаем.»

На следующий день, 31 января 2006, на пресс-конференции для российских и иностранных журналистов, отвечая на вопрос грузинской телекомпании «Мзе» («Вы вчера заявили, что решение косовского вопроса должно носить универсальный характер. А означает ли это, что в случае признания Косово Россия поддержит такого же рода решения в отношении всех замороженных конфликтов на постсоветском пространстве, в том числе абхазского и южноосетинского?») Путин развил свою мысль: «Если кто-то считает, что Косово можно предоставить полную государственную независимость, то тогда почему мы должны отказывать в этом абхазам или южноосетинам. Я сейчас не говорю о том, как будет действовать Россия. Но мы знаем, например, что Турция признала Республику Северный Кипр. Я не хочу сказать, что и Россия тут же немедленно признает Абхазию или Южную Осетию в качестве независимых и самостоятельных государств, но такие прецеденты в международной жизни есть… нужны общепризнанные, универсальные принципы решения этих проблем».

Сербский эксперт Мирослав Йованович писал об этом: «Более чем очевидно, что Россия не согласится на то, чтобы способ решения и само решение проблемы Косово были объявлены единственным и исключительным в международной практике случаем. А это, в свою очередь, рано или поздно, создало бы необходимые условия для использования подобного прецедента в процессе провозглашения независимости других спорных территорий, в частности, на просторах бывшего СССР, в чем Россия весьма заинтересована… Если принять все это во внимание, то возникает справедливый вопрос, имеет ли Россия что-нибудь против самой независимости Косово как таковой. Учитывая выступления высоких российских политиков, складывается впечатление, что нет. Россия только настаивает на достижении договоренности Белграда и Приштины, на уважении к происходящему и на тезисе, что таким образом обретенная независимость является прецедентом в международной практике».[13]

С тех пор позиция России в отношении «косовского прецедента» ни на йоту не изменилась, а иностранные исследователи русской политической мысли, по-видимому, оказались не готовы к, в общем-то, очевидному применению «прецедентного права» не только на территории Pax Americana. Последовавшие комментарии продемонстрировали серьёзный кризис того «молчаливого консенсуса» вокруг Косово, когда взаимная ложь о территориальной целостности Сербии и «стандартах» лишь прикрывала неуклонную реализацию плана, озвученного International Crisis Group.

В новых обстоятельствах советник министра обороны Армении Гайк Котанджян предпочёл вернуться назад, в то время, когда неумолимую логику суверенизации Косово ещё можно было упаковать в «незавершенность процесса косовского урегулирования», и призвал «пока воздержаться от суждений о границах применения «косовского прецедента» при разрешении Карабахского конфликта. Хотя заявление президента России Владимира Путина, безусловно, заслуживает самого пристального внимания. Неоспоримо то, что для определения меры прецедентности косовского урегулирования полезен непредвзятый сравнительный анализ обоих конфликтов… Проводя политико-правовые и исторические параллели между Косовским и Карабахским конфликтами… можно с некоторыми оговорками утверждать, что Косово, Албания и Сербия в схематическом сопоставлении, в своих общих характеристиках могут быть соотнесены соответственно с Карабахом, Арменией и Азербайджаном». Котанджян стал, наверное, первым государственным служащим высокого ранга, кто в позитивном ключе сравнил идеологию объединения Армении и Карабаха с неоднократно раскритикованным и прямо запрещённым кураторами Косово проектом объединения Албании и Косово.[14] Впрочем, это сравнение имеет под собой самые существенные обстоятельства: идеология ирредентизма, то есть освобождения и объединения близких или идентичных этносов в рамках одного государства, не исчерпалась с объединением Германии. Это по-прежнему живо и в отношении Венгрии к румынской Трансильвании, и в отношении самой Румынии к Молдавии, и в отношении Северной Осетии к Южной, и в отношении Азербайджана к Иранскому Азербайджану.