Фантастика, 1978 год - Сборник

Бог знает, чем бы это кончилось, если бы, как обычно, обладающие властью не применили ее там, где не хватает аргументов. Притом власть была применена в самой грубой форме.

Тот cверхравный, который обвинял меня во лжи, поднялся с лицом, красным от гнева, и сказал:

– Не слишком ли долго эта обезьяна злоупотребляет нашими законами равенства? Но он забыл самое главное - девятый завет Оана: коси луг чаще… Всякий, кто не только на словах называет себя сыном Оана, заткнет глотку ублюдку!

Он подошел ко мне и ударил кулаком по лицу. Я пошатнулся, но удержался на ногах. Тотчас из толпы бросились ко мне трое или четверо прихвостней, повалили на пол и стали бить ногами. Я сжался в комок и старался только уберечь лицо и другие чувствительные места. Но убийство не соответствовало здешним правилам или не входило в планы сверхравных.

С толчками и зуботычинами они отогнали мерзавцев, и один из них крикнул:

–Вытащите его на двор и сделайте то, что верные слуги императора Глома сделали с изменником, обманувшим его доверие!

Меня схватили и выволокли на траву, а затем несколько гнусных негодяев, годивщихся мне в сыновья, если не во внуки, помочились на мое распростертое тело. При этом они отпускали шутки. Я уже мало что видел, но могу с уверенностью сказать: вся толпа стояла в это время молча.

Избитого, окровавленного, изгаженного, меня заперли в полутемный подвал, где с шумом бегали крысы. Я был там не oдин. Незнакомый человек оказал мне посильную помощь, неcмотря на отврaщение, которое должен был вызывать исходивший от моей одежды запах. Он спросил меня, кто я и за что сюда попал. Я не имел причин скрывать что-либо и все откровенно ему рассказал. Он засмеялся, когда я говорил о том, как я посрамил сверхравных. Несмотря на разбитые губы, я тоже не мог удержаться от смеха.

В свою очередь, я задал ему те же вопросы. Он сказал, что его всегда сажают сюда на несколько дней перед приездом многократно-сверхравных из города, чтобы он не сболтнул лишнего. Местным начальникам слишком хорошо известна эта его слабость. Он не сомневался, что его скоро выпустят и он будет заниматься своим обычным делом - подкосом воды к хлеву.

Этот чудак одной своей фразой подал мне мысль, над которой я стал упорно думать, когда он заснул на своей гнилой соломе. Положение мое было отчаянное. Здешние сверхравные не простят мне двойного преступления: помощи беглецам и диспута. Им ничего не стоит уморить меня голодом или довести до смерти каким-нибудь другим неприметным способом. Даже если они в конце концов вновь отправят меня на работы, мне уже никогда отсюда не выбраться. Надо было любой ценой привлечь к себе внимание вышестоящих сверхравных, связанных со столицей. Но как это сделать? Видимо, был только один способ: объявить, что я владею какой-то государственной тайной, и заставить их хотя бы выслушать меня.

Теперь я не был так наивен, чтобы говорить правду. Правда привела меня в тюрьму, на тяжелые работы, в этот подвал.

Надо было попробовать ложь. Приезд городских начальников давал мне подходящий случай.

Часа через два нам принесли поесть. Я сказал человеку, который вошел с едой, что я знаю о приезде высших сверхравных и хочу сделать им важное заявление. Он молчал, но я повторил это в разных выражениях несколько раз и сделал это снова на другой день. Я говорил, что должен раскрыть важную тайну, от которой могут зависеть судьбы страны. На третий день утром меня выпустили из подвала, дали помыться, переодеться и побриться, смазали лекарством кровоподтеки и отвели в управление фермы. В кабинете я увидел двух незнакомых эквигомов с важной осанкой и того сверхравного, который руководил моим разоблачением.

Один из незнакомых начальников спросил, что я хочу им сказать. Я отвечал, что из рассказанного мной год назад правда лишь то, что я чужеземец из далекой северной страны и что в Пекуньярии мне дали имя Нэмис. Я пытался проникнуть в Эквигомию как лазутчик правительства соседней страны с целью выяснить положение дел, поскольку в правящих кругах Эквигомии замышляли высадку войск на их территории.

Используя свое знакомство с Нагиром, Оффуром и некоторыми Другими видными людьми в Тонваше, я искусно создавал у своих собеседников впечатление чрезвычайной осведомленности.

Они должны были решить, что я птица высокого полета, и, я думаю, они так решили. Мой знакомый сверхравный сидел, как в рот набрав воды, и чувствовал себя не очень ловко. Впрочем, он мог иметь то удовлетворение, что на диспуте его посрамил не простой человек.

Я намекнул, что могу рассказать важные вещи о намерениях и планах пекуньярцев, если меня захотят выслушать. Оба эквигома сидели с непроницаемыми лицами, лишь изредка обмениваясь взглядами. Когда я кончил, один из них вежливо сказал мне, что они обсудят мое сообщение. Меня отвели в комнату с чистой постелью, на которой я с удовольствием растянулся и быстро заснул, так как был до крайности измучен событиями последней недели.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, ГУЛЛИВЕР ПОПАДАЕТ ПОД ПОКРОВИТЕЛЬСТВО ПЯТИКРАТНО-СВЕРХРАВНОГО НУИЛА. БЕСЕДЫ С СЕКРЕТАРЕМ МИКОМ

Дней через семь-восемь меня посадили в старый, громыхавший на каждой выбоине экипаж и повезли куда-то в сопровождении двух молодых людей. К вечеру мы прибыли в резиденцию… я бы сказал, вельможи - если бы у эквигомов были вельможи. У ворот мои стражи предъявили какие-то бумаги, после чего мы въехали во двор, окруженный высокой каменной стеной.

Меня провели через боковую дверь здания наверх и поместили в комнате, окно которой выходило в сад. Молодые люди вежливо попрощались со мной и ушли, не закрыв дверь. Я огляделся. Кажется, впервые в Эквигомии видел я помещение, в котором не было ни портретов, ни бюстов, ни изречений Оана.

На стенах висело несколько очень приятных акварелей, красивый шелковый экран закрывал камни. Комната была убрана без роскоши, но со вкусом.

Через несколько минут вошел немолодой эквигом, одетый в обычную у них простую одежду, но изготовленную из дорогой ткани и хорошо сшитую. Я встал со стула, ожидая его приказаний, но он медлил.

– Я знаю твое имя, - сказал он. - Не существенно, подлинное оно или нет, об этом мы позже договоримся. Меня зовут Мик, я секретарь пятикратно-сверхравного Нуила.

Я понял, что по крайней мере на первой стадии мои расчеты оправдались. Нуил был одним из самых влиятельных людей в стране. Говорили, что он видел или видит Оана. Кстати сказать, это была постоянная двусмысленность эквигомской жизни. С одной стороны, Оан был вроде бы жив, и его именем все делалось в этой стране. С другой - он, очевидно, не был физитески реальной личностью, ибо никто не упоминал о его чело.веческих поступках, даже как о поступках правителя. Он был подобием бога, но на портретах изображался человеком с довольно заурядным лицом. Если, например, какой-нибудь бедняга упал в воду и утонул, никто не говорил, что его наказал Оан. Но если виновного в каком-то проступке публично секли, то говорили, что выполняется воля Оана.