Между Сциллой и Харибдой - Роберт Шекли

Проехав сквозь туннель Линкольна, автобус зарулил в тупик автовокзала при Портовой администрации. Как только Хоб сошел, на глаза ему попался невысокий, коренастый пожилой мужчина с суровым бесстрастным лицом, следивший за выходящими пассажирами, держа в руках табличку с надписью: «Хоб Дракониан».

— Хоб Дракониан — это я, — сообщил Хоб, подходя к нему.

Встречающий тотчас перевернул табличку, с другой стороны гласившую «Добро пожаловать в Нью-Йорк».

— Я — Келли, — поведал коренастый. — Макс заслал меня захватить вас.

Крепко сбитый Келли был одет в накрахмаленную хлопчатобумажную рубашку с маленькими лошадками по белому полю, оливковые полушерстяные слаксы и основательно надраенные простые коричневые туфли. Его бледные, тщательно выбритые щеки успели покрыться густой пятичасовой щетиной. От него исходил аромат сиреневого одеколона. Хоб тут же припомнил, что сиреневый одеколон все еще можно отыскать в старых парикмахерских делового района и Маленькой Италии. На мизинце Келли сверкал брильянтовый перстень, а на лице — маленькие, налитые кровью карие глаза. Хрипловатый голос с нью-йоркским акцентом звучал дружелюбно, но бесстрастно. Судя по виду, он принадлежал к числу людей, с которыми лучше не связываться. Впрочем, Хоб и не собирался.

Келли повел его к эскалатору. Поднявшись наверх, они вышли в сторону Девятой авеню. Под знаком «Стоянка запрещена» стоял сверкающий новехонький лимузин «Крайслер». Рядом, покачиваясь с пяток на носки и поигрывая резиновой дубинкой, стоял фараон.

— Спасибо, Дуган, — сказал Келли. — Я тебе очень признателен.

— Не за что, — отозвался фараон.

Келли открыл заднюю дверь лимузина для Хоба, заметив:

— Я и сам был фараоном. Сержант. Отдел убийств.

Они поехали в сторону центра, к одному из новых жилых домов около Линкольновского центра. Дверь им открыл швейцар в ливрее, за стойкой в холле сидел еще один человек в форме.

— Кого бы вы хотели навестить, сэр? — поинтересовался дежурный у Хоба.

— Это Хоб Дракониан, друг Макса Розена, — объяснил Келли. — Он тут малость поживет.

— Мистер Розен ничего не говорил мене про это, — возразил дежурный.

— Так звякни ему и спроси сам. Поразмыслив, дежурный пожал плечами.

— Ежели говоришь, то все лады, Келли. Келли повел Хоба к лифту, по пути ворча: "

— Вот же долбаные греки!

Хоб ничего не понял и просто смотрел, как растут цифры в окошке. Они слились в стремительное мелькание, и после пятидесяти он утратил им счет. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они поднялись в пентхауз.

Келли первым зашагал по устланному ковровой дорожкой коридору к двери с табличкой: «Пентхауз» — будто без нее никто не догадался бы, что тут такое. Вынув ключ, Келли открыл дверь и вошел вместе с Хобом.

Глава 9

Хоб оказался в просторном помещении с белыми стенами и сверкающим паркетным полом. В дальнем конце через огромное, от потолка до пола, окно открывалась обширная панорама южного Манхэттена. У двери стоял антикварный письменный стол ручной работы, сидя за которым болтала по телефону женщина с каштановыми волосами, подстриженная под пажа. Лет двадцати шести, с круглым миловидным лицом, в коричневом твидовом спортивном жакете и узкой черной юбке, выгодно открывающей ее скрещенные ноги. Под жакетом — бледно-персиковая блузка. В ушах — металлические серьги в виде колец. На шее ожерелье из мелкого жемчуга.

— Слушай, я перезвоню, — сказала она, повесила трубку и обернулась к вошедшим. — Привет, Келли — Она одарила Хоба лучезарной улыбкой. — Вы Хоб?

— Он самый — Я Дорри. Макс вот-вот будет. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Спасибо, нет.

— Другое угощение раздает сам Макс. Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома…

Хоб присел рядом со столом на кожаную кушетку. За ней десятифутовой стеной высились книжные шкафы. В каждом было по восемь полок, а каждая полка до отказа заставлена, забита, упихана видеокассетами. Кассеты лежали и на приставных столиках, и даже на полу в тесном кухонном алькове.

Еще на Ибице Макс упоминал, что любит кино. Тут же наличествовало два видеомагнитофона: «Сони» и «Панасоник AG-6810», а рядом — тридцатидюймовый телевизор «Сони». Остальные стены покрывали оправленные в рамки фотографии манекенщиц с автографами. На стенах коридора красовалось несколько дипломов Института моды. Из колонок музыкальной системы раздавалась негромкая рок-музыка. В воздухе витали ароматы марихуаны и свежеподжаренного кофе.

Больше ничего Хоб разглядеть не успел, потому что в комнату ввалился Макс — крупный, еще более пополневший со времени последней встречи, в сером итальянском шелковом деловом костюме и красном твидовом галстуке, обутый в нечищенные пупырчатые башмаки. Его крупное багровое лицо обрамляли черные волнистые волосы, только-только начавшие седеть. Рукопожатие Макса оказалось крепким, да притом он положил другую ладонь Хобу на плечо и сжал его. Его крупные карие глаза влажно сверкали.

— Хоб! Будь я проклят, как я рад тебя видеть! Ты познакомился с Дорри? Без нее в этой конторе все застопорилось бы. Хоб, то лето на Ибице было лучшим в моей жизни.

— Для меня тот год тоже выдался удачным, — подхватил Хоб.

Макс сграбастал его за оба плеча и игриво тряхнул.

— Знаешь, я все время собирался вернуться на Ибицу.

— Но так и не выбрался.

— Боялся, что застряну там основательно.

— Шутишь?

— Может, и нет. Я становлюсь богачом, Хоб, но радостей в жизни почти не вижу, — в его устах это прозвучало весьма патетически.

— Зато, по крайней мере, обзавелся массой фильмов. Оглянувшись на шкаф, забитый кассетами, Макс ухмыльнулся.

— Да, и дури хватает, в смысле марафета, и вообще, выше крыше всего, кроме… — Он отвел взгляд. — Давай-ка обратимся к более приятной теме, а? Ты ел? Тут у нас есть заведеньице, где готовят лучшие свиные ребрышки по эту сторону от Гринвилля, Северная Каролина. Пожалуй, думаю, ты не прочь нюхнуть? — С этими словами он вынул из кармана двухграммовый стеклянный флакончик и вручил Хобу вместе с позолоченной опасной бритвой. — Можешь отмахнуть на стеклянной столешнице.

— Ну не сейчас же, — возразил Хоб.

— Да не стесняйся ты, наваливайся. Этот марафет — Синий Убивец из Боливии.

Открыв флакончик, Макс высыпал горку белого кристаллического порошка с голубоватым отливом, смахивающего на Первородный Кристалл, о котором вечно толкуют наркоманы, когда обсуждают баснословные поставки, никогда не доходящие до места назначения — Вот и нюхалка, конечно, — Макс вручил Хобу позолоченную соломинку с раструбом на одном конце.