Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин

Год на Шеде чуть дольше земного. Может, поэтому возраст детей мне было трудно определять. Про кого Антэ сказал «пятилетки» — те выглядели лет на девять-десять, по-моему, а десятилетние казались уже подростками. Поэтому, когда мы увидели беременную, по виду, лет четырнадцати, я понял, что на самом деле ей, наверно, ещё и двенадцати нет.

Девушек и юношей тут вообще не оказалось. Ясли, детский сад и начальная школа, как-то так.

И среди этой мелюзги было четыреста беременных. А что, в порядке вещей. Нормальная логика Шеда: убивать-то, может, и нельзя, но насиловать — запросто.

Одна девчонка спала, прижимая к животу игрушечного то ли зверька, то ли белька в пушистой шерсти; другая держала большую витую ракушку, перламутровую и блестящую — и у многих девочек в капсулах лежали цветные ракушки… В общем, они ещё играли в игрушки. Что взрослым, похоже, совершенно не мешало.

Счастливое детство, как подумаешь…

Я никак не мог избавиться от чувства гадливости. Так об этом задумался, что почти не слушал, что говорят комконовцы — и в какой-то момент словно проснулся на середине разговора:

— Так они все — с Северо-Запада? — спрашивал Юлий в этот момент. — Парнишка, кажется, носит знаки Срединного Архипелага, это далеко…

— Их забирали из Эра-Хы, как я поняла, — ответила Хао. — И, насколько нам известно, это все, кого удалось вывезти. Тяжело представить себе, что там творилось… Транспортник успел взлететь, да. Один, насколько мы знаем. Потом связь прервалась.

— А куда девался транспортник? — спросил Алесь.

— Кэно приказал его экипажу возвращаться, посмотреть, нельзя ли снять выживших со станций на спутнике. Транспортник ушёл в «прыжок» — а спутник перестал отвечать, — сказал Антэ. — Связаться с транспортником мы больше не смогли. Не знаем, погиб он в той катастрофе или его атаковали люди… и это уже не важно. Он не ответил — и старший брат решил, что надежды нет. Впереди только смерть.

— Он ошибался, — сказал Юлий. — Надежда есть. Океан-2 и Океан-3 заняли наши, но, может, уцелели ваши колонисты на Океане-1 и в системе М-97899. Там ведь были не просто исследовательские базы?

— Скорее всего, на Океане-1 живых нет, — сказал Антэ. — Жилые купола накрыли ракеты, и ещё девяносто наших суток назад колония перестала выходить на связь; кто-то мог уцелеть там только чудом. А М-97899 замолчала уже давно. Но это далеко… быть может, проблемы связи… Мы звали космос по всем каналам — но космос молчит. Либо живых нет, либо они так далеко, что туда не доходят волны… Возможно, конечно, что повреждена антенна… но это, по-моему, напрасные попытки надеяться.

Юлий вздохнул, как всхлипнул. Алесь хрипло сказал:

— Мы попробуем поговорить с военными, а на Океан-1 пошлём людей.

Никто из шедми не ответил. Они закрывали капсулы с детьми и проверяли системы жизнеобеспечения.

— Ладно, — сказал Алесь, потирая подбородок. — Мы всё поняли. Ты всё зафиксировал, Саша? Мы покажем эту запись на Земле, родичи. И добьёмся помощи в ближайшее время. Держитесь, пожалуйста. Держитесь. Данкэ останется с вами, он и прилетел, чтобы остаться… еду для детей мы постараемся доставить… я понимаю, что их надо забирать со станции, но…

Шедми стояли и смотрели на него. Молча и не шевелясь, не мигая, по своей привычке. После целой минуты тишины, которая показалась мне прямо-таки зловещей, Антэ сказал:

— Пойдёмте к модулю. Вам надо торопиться.

Комконовцы переглянулись.

— Удачи, удачи всем нам, — прошептал Алесь, и мы пошли в ангар.

* * *

Весь полёт назад они молчали и друг на друга не смотрели. Ни единого слова не сказали. А я понимал, что они не хотят говорить при мне.

В смысле — под запись не хотят говорить.

Мне вдруг пришла в голову совершенно дикая вещь. Эти типы, комконовец и этнограф — как будто не на нашей стороне в этой войне. Им жалко шельм… как настоящих родичей. Как своих родичей. Несмотря ни на что.

В общем… да что там. Предатели они, в общем.

Точно такие же предатели, как шельмы со станции. Только наши.

Вот это номер.

Может, предатели и не до такой степени, как натуральные вражеские шпионы, которые могут расшифровать врагам секретный код или дать координаты военной базы, но наша победа их не радует. Вообще не радует, ни капли. И всё, что они видели на этой станции у шельм, совершенно им не помешало им сочувствовать, даже, кажется, стыдиться, что сами они — земляне, люди.

Я ещё не думал в тех выражениях, в каких про них говорил капитан, про голубей мира, которые воркуют и гадят — но я уже начал понимать, почему он так сказал. Я ещё никогда не видел людей, которые стыдились бы, что они люди. Да ещё после такой войны.

Не могу сказать, что мне было совсем не жалко бельков. Бельки казались такими беспомощными, что — ну, хотелось что-нибудь сделать для этих крошек. Но к детям постарше у меня теперь было другое отношение — да и вообще шедми не стали мне симпатичнее ни на микрон.

Какие бы у них там ни были бельки-лапочки, это ровно ничего не меняет. Я их ненавижу. Они убивали людей тысячами и уничтожали наши поселения. А своих лапочек насилуют, как только с них облезет их пушистенькая шубка, а может, и раньше — и это их тоже совсем не красит.

Я подумал, что если бы мне пришлось самому решать, я бы забрал у них бельков и воспитал бы по-человечески. А остальные — как хотят. Я прекрасно помнил, как на меня смотрела их беременная девчонка.

Для их деток это всё — в порядке вещей. И жестокость в порядке вещей, и разврат, и ритуальные самоубийства, и вся эта мерзость.

Они были — те самые осы, о которых говорил капитан. Личинки. И сочувствия к ним мне было никак в себе не найти, даже при том, что им было плохо.

В конце концов, нацистам тоже было плохо, когда наши предки их победили.

Алесь замечательно провёл и поставил модуль. И мы опять прошли сквозь наш экипаж, как сквозь строй. Я заметил, что теперь на миротворцев смотрели ещё более осуждающе — и понял, что, наверное, капитан включил трансляцию. Все наши видели и злую беременную девочку, и — как комконовец мялся и мямлил, будто ему стыдно за людей. Видели — и сделали выводы.

И наш капитан, встретив их в холле напротив кают-компании, не доходя до мостика,