Социализм для джентльменов - Бернард Шоу

же, чтобы при постановке Гамлета старались уверить, что для величия Шекспировской драмы совершенно безразлично, будет ли дух появляется справа или слева, лишь бы было обращено внимание на то, чтобы он являлся полным отражением действительности! Закон никогда не бывает так необходим, как в том случае, когда он не имеет никакого этического значения и является лишь законом для закона. Закон, заставляющий меня держаться левой стороны, когда я проезжаю через Оксфорд-Стрит, в этическом отношении бессмыслен и факты показывают нам, что в Париже такую же хорошую услугу оказывает закон, заставляющий держаться правой стороны. Это безусловно лишает меня свободы выбирать ту сторону, которая мне нравится; но так как подобное распоряжение, дает мне возможность рассчитывать на то, что и всякий другой будет придерживаться также левой стороны и таким образом, будет облегчено передвижение, то жизнь моя удлиняется и мой дух освобождается для более высших целей.

Коротко говоря, большинство законов не являются выражением этических вердиктов общества, а лишь этикетом и ничем иным. Они являются выражением того факта, что границы социального поля жизни в большинстве случаев очень широки, и что в пределах этих границ люди могут делать, что им угодно, лишь бы только в известных случаях можно было бы определенно рассчитывать на то, что все, они делают одно и то же. Оса, о которой нам достоверно известно, что она жалит, когда ее трогают, менее неприятна, чем человек, пытающийся делать дела не согласно коммерческим обычаям, а согласно нагорной проповеди, или же чем дама, которая, обедая у кого-нибудь из республиканских или диетических принципов, отказывается уступить первое место герцогине или же есть какое-нибудь кушанье. Обыкновенный человек не может прожить жизни, не слыша указаний, что он должен при всяком случае делать и не основывая своих расчетов на тех же предположениях, на которых основывают их другие. И даже ваш гениальный человек признает сто правил взамен того одного, которое он отвергает, и можно в продолжение десяти, лет прожить в одном доме с анархистом, не замечая в нем ничего необыкновенного.

Священнослужитель Мартин Лютер, внушил большей части христианства ужас тем, что женился на монашенке, и все-таки в бесчисленных отношениях он был самым послушным конформистом, был хорошим супругом и отцом, носил башмаки, которые делал ему его сапожник, и платье, которое шил ему его портной и жил в доме, который построил ему архитектор, несмотря на то что он охотнее бы умер, чем принял бы от папы свое церковное посвящение. И после того, как он создал по своему собственному вкусу свою религию, целые поколения людей, называющие себя лютеранами, переняли от него беспрекословно эту религию, как он перенимал моду на платья от своего портного. При развитии расы многое для всех очевидно полезное переходит в такую же автоматическую привычку, как и дыхание. Далее, без сомнения, улучшение наших нервов и нашей способности суждения могут увеличить те опыты, которые можно рекомендовать для подражания индивидуумам, не обращая внимания на пропись и согласуясь лишь с впечатлением первого момента; но готовый кодекс поведения, пригодный для всех, всегда будет считаться чрезвычайно необходимым всеми членами общества.

Постоянная, созданная законом опасность для свободы происходит не от чрезмерных действий правительства, постоянно встречаемых недоверием, а от чрезвычайной полезности и, являющейся следствием этого, популярности закона, затем от страшной опасности и очевидного неудобства анархии; так что даже морские разбойники выбирают атамана и повинуются ему. Закон очень скоро приобретает такую добрую славу, что никто не хочет думать о нем ничего дурного; и поэтому священнослужители и властелины могут во имя этого закона и порядка совершать самые ужасные преступления. Исповедание веры и законы, в конце концов, рассматриваются как применение вечных и неизменных основных положений добра и зла по отношению к поведению человека; и людей, преступающих закон, презирают, как наглых подлецов, для которых не существует ничего святого. Но мне не придется убеждать вас, что это очень серьезное заблуждение. Ни один закон не застрахован от того обстоятельства, что когда-нибудь наступит время, когда можно будет ему не подчиняться, что его придется изменить, что его будут считать устаревшим и что даже следование его предписаниям будет рассматриваться, как преступление. В развитии цивилизации законы могут быть терпимы лишь в том случае, если смена и изменение их следуют непосредственно за сменой и изменением социальных условий, являющихся следствием всякого развития. Удобство закона имеет также свою плохую сторону. Оно притупляет совесть индивидуума, снимая с ней всякую моральную ответственность за его собственные поступки. Подобное полное облегчение приводит человека в такое состояние, при котором его добродетели наиболее ничтожны.

Например, военная дисциплина направлена на уничтожение индивидуальности и инициативы солдата и на увеличение его механической работоспособности; она превращает его в простое орудие, обладающее способностью слушать приказания и исполнять их. В солдате развиваются до высшего предела закономерность, долг, послушание, самоотречение и подчинение внешнему авторитету; и в результате всего этого в Англии, где существует лишь добровольная военная служба, обыкновенный солдат почитается менее, чем всякий другой полезный обществу работник. Полисмен, вольнонаемный служащий, принужденный в бесчисленных незначительных неожиданных случаях применять свое собственное суждение и действовать на свой страх, в сравнении с солдатом является любимым и почитаемым гражданином. Над римско-католическим крестьянином, который спрашивает совета не у своей совести, а у местного священника и совершенно подчиняется авторитету своей церкви, господствуют и управляют им или государственные чиновники и кардиналы, презирающие его суеверие, или же протестанты, которым, по крайней мере, позволено убеждать себя, что они дошли до своих религиозных воззрений путем применения личной критики.

Моральное развитие социального индивидуума, идущее от его подчинения и послушания, которые оберегают его от напряжения и ответственности и служат защитительным средством против панического страха и невоздержанности, и доходящее до укрепленного рассудком и самообладанием упрямства и самоутверждения, – это развитие так же ясно, как и физический рост, переходящий от детской колясочки и фартука няньки к той силе, которая дает возможность самостоятельно ходить, и от несовершеннолетия к зрелости мужа. Но для нетерпеливых умов (какими являемся, например, мы с Вами) совершенно бесполезно, заставлять людей ходить, раньше, чем они научатся стоять. Не имея высокого дара рассудка и самообладания, т. е. не имея сильного здравого человеческого смысла, ни один человек не должен отважиться отказаться от авторитета. Он может лишь предъявлять требования постепенного ослабления дисциплины, чтобы иметь столько свободы, сколько он признает для себя полезным и столько надзора сколько он считает для себя необходимым, чтобы остаться на верном пути.

Когда он идет слишком скоро, он очень скоро спрашивает себя беспомощно: «Что должен был я сделать»? и затем, побывав у врача, у адвоката,