ЛюБоль 2 (СИ) - Соболева Ульяна ramzena

– Прячьте получше ваши волосы, Ольга. Пригладьте их жиром. В мешке есть сверток с банкой топленного сала.

– Совсем ополоумел? Как я его потом с её волос смывать буду? Там, куда ты нас ведешь, будет такая возможность?

– Одна прядь выбьется, и мы пропали. Эта ошибка будет стоить жизни нам всем.

– Мажь, Мира. Да пожирнее. – зажмурилась от едкого тошнотворного запаха сала, – надо будет – вообще обрежем.

– Твои волосы слишком бесценны, чтобы их обрезать. Не смей даже думать об этом.

– Быстрее. Скоро начнут шерстить и здесь, и мы не сможем пройти. Людям выдали якобы убийцу мальчика. Ману сделал это ради вас. Народ повалит со всех сторон. Все жаждут смерти палачам Василя. Если бы мог, я бы принес им вашу голову, чтобы спасти моего барона, но его воля для меня закон. Я выполню любой его приказ…но будь моя воля.

Савелий выделил последние слова, а я вздернула подбородок, морщась от боли, когда Мира тянула волосы, смазывая их вонючей дрянью. Она повязала мне на голову платок и натянула шапку из меха по самые глаза.

– Я не стану перед тобой оправдываться, цыганский пёс. Но я не убивала мальчишку, и мне плевать, веришь ты мне или нет. А насчет моей головы, я бы тоже не отказалась видеть твою верхом на пике с выклеванными глазами. Когда-нибудь моё желание исполниться.

– Или моё – глухо ответил он, – когда-нибудь вы оступитесь, и я буду первым, кто вонзит нож вам в сердце. Мне хватит просто взгляда Ману.

– Тебе бы шарф на лицо, – прервала нас Мира, – Ты не похожа на мужчину. Даже на юношу не похожа.

Савелий, не оборачиваясь, швырнул Мире свой шерстяной шарф, и та обмотала его вокруг моего лица. Сама она походила на мальчишку-подростка, утопая в огромном плаще и шерстяной жилетке.

– Мы готовы, – сказала она и накинула на голову капюшон. Цыган обернулся и осмотрел нас с ног до головы. Презрительно усмехнулся.

– Сойдет. Сольетесь с толпой, на вас даже внимания не обратят. Нам главное мимо площади пробраться. Голос не подавать, по сторонам не оглядываться. Просто идете за мной, ясно?

– Ясно, – ответила я. – пошли, пёс.

Глава 6

Я металась из угла в угол по небольшой уютной комнате, сильно отличающейся от огромных помещений огромного дома в Огнево. Но мне не хотелось здесь ничего рассматривать. Я не могла найти себе места, представляя, что сейчас творится ТАМ. Мне казалось, я с ума схожу. Люди моего отца устроили резню, напали на цыган. Я видела это собственными глазами, когда мы убегали. Вот чего еще опасался Ману, когда хотел убрать меня подальше из Огнево. Он знал, что будет бойня.

Мира помогла мне принять ванну и я, кусая губы, ждала, пока она смоет с моих волос вонючий жир, ототрет с меня всю грязь. После побега я просидела в яме, а затем в каком-то подвале, потом на складе, и Мира причитала, оттирая мое тело жесткой губкой, а я дрожала от ужаса и неизвестности. Мне казалось, меня раздерет на части, пока я не узнаю, что происходит в Огнево. Да, это из-за меня. Проклятый Савелий прав. В очередной раз я чувствовала едкий запах смерти, которым пропиталась вся до кончиков волос.

Я подбегала к окну, всматриваясь в огни, пылающие в доме. Издалека все ещё видела как горят сараи с правой части дома и одна из конюшен. У меня началась истерика, и я, оттолкнув Миру, спустилась вниз, накинув куртку побежала к воротам. Хозяин дома попытался развернуть меня обратно.

Меня охраняли люди, отряд, который должен был защищать. И именно это заставляло меня покрываться холодным потом. Я знала, что все они боятся. Чувствовала кожей это напряжение в воздухе, читала на их лицах и во взглядах, которыми обменивались цыгане и снова смотрели на полыхающий костер в Огнево.

– Пошлите туда кого-то. Узнайте хотя бы что-то. Пожалуйста. – умоляла я Миро, а он усмехался, глядя на меня.

– Цыгане устроят им горячий прием, они справятся. Там целая толпа вооруженных людей. Очень скоро огонь погаснет, все твари будут убиты, вонючему олигарху Лебединскому нас не одолеть. Сколько уже пытался. Кишка тонка. У нас с ним каждая собака воевать будет, каждый камень. Это наша земля. Они за смертью сюда пришли, землю удобрять. И пусть об освобождении рассказывают своим тупым женам. Идите в дом, здесь слишком холодно – замерзнете. Я Ману с таких лет знаю, – он опустил руку ниже колена, – уже тогда он был опасен для своих сверстников. Мой брат обучал его драться, стрелять, ездить верхом, и я готов поспорить, что у Лебединского и его утырков ничего не выйдет!

– Там что-то происходит, слева огонь потушили, но, – крикнул кто-то, – полыхает правое крыло дома.

От того, что происходило там зависела и моя жизнь, но меня это почти не волновало. Я боялась, что он уже давно погиб там, за кирпичными стенами, а я об этом не узнаю, не увижу его больше, не успею ничего сказать. Мы с ним так мало говорили. Мы тратили все силы на беспощадную войну и ненависть, и я устала ненавидеть, я устала вечно воевать. Я хотела сдаться.

Когда в очередной раз вернулась к себе, Мира помогла мне раздеться, и я осталась в одной мужской рубашке по колено. Пока она расчесывал мне волосы, я всматривалась вдаль до слез и жжения в глазах, прислонившись к холодному стеклу ладонями и всхлипывая каждый раз, когда все еще видела пламя и представляла, что там сейчас происходит. Я знала своего отца и знала, что он прислал убийц и они никого не пощадят. Оставалось только молиться. За цыган… за моего цыгана, чтоб он выжил, и чтобы он…убил людей Лебединского. Боже! До чего я дошла!

– Тебе нужно отдохнуть, Оля, ты нормально не спала несколько суток. Утром все станет ясно.

Но я её не слушала. Я молилась. Да, я молилась о нем Богу, я просила Черта и взывала к тем богам, которых и вовсе не знала. Пусть он выживет. Я готова сломаться и опуститься перед ним на колени. Готова принять свою участь, самой ничтожной подстилки цыгана, только пусть живет. Я не выдержу ещё одну потерю. Я не могу потерять его в третий раз.

Слышишь меня, Ману Алмазов? Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне целым и невредимым. Вернись ко мне живым! Пусть весь мир сгорит в чертовой бездне, а ты держись там ради меня!

Ближе к рассвету мои пальцы начали примерзать к стеклу, а ноги окоченели от холода, но я не чувствовала боли, я смотрела на Огнево до едкой боли в глазах…и я самая первая увидела, как открылись ворота и группа людей пошла в сторону охотничьего дома на холме. По мере того, как они приближались, мое сердце билось все медленней и медленней. В Огнево всё ещё полыхали пожары. Я не знала, что это означает.

А потом я почувствовала, как сердце начало биться быстрее и ещё быстрее. Не знаю, что это было. Возможно потом, когда-нибудь я это пойму, но я бросилась босиком по лестнице вниз, пробежала мимо цыган, толкнула дверь и ринулась к воротам по снегу.

Мужчины умолкли, все обернулись ко мне, даже Миро приподнялся в седле и не мог произнести и звука.

– Черт меня раздери! Вы видите это так же, как и я? – спросил кто-то тихо.

– Кровавые волосы…да это же…

– Тихо, мать твою! Я отродясь не видел такого дьявольского цвета.

– Барон! – раздался голос дозорного с вышки, – Ману приближается к дому с нашими! Победилииии! Открывайте ворота! Мы победили проклятого мажора, проклятую свинью!

Я почти их не слышала из-за завывания ветра, стояла в снегу и смотрела на ворота, на то как они медленно расходятся в стороны, и черный конь цыгана скачет прямо на меня, пока не стал на дыбы, осажденный своим хозяином, и не замер, как вкопанный.

Всадник в маске смотрел на меня, а ветер беспощадно трепал мне волосы и бросал хлопья снега в лицо. Он застыл, как и все его воины.

– Ману!

Резко соскочил с коня, и я побежала онемевшими от холода ногами… к нему, по снегу, и бросилась в объятия. Он прижал к себе рывком так сильно, что у меня хрустнули кости и подогнулись колени. Подняла голову, вглядываясь ему в глаза, сдернула маску и обхватила ладонями его холодное лицо, не понимая, что по щекам катятся слезы.