Хорошие солдаты - Дэвид Финкель

А вот теперь помахали: это сделал мальчик, волочивший кусок провода. Он приостановился помахать Козларичу, тот заметил его и тоже помахал, и кого увидел Козларич — это машущего мальчика, который, вполне вероятно, держит проволоку неспроста и сейчас взорвется, а что увидел мальчик — это толстое стекло, а за ним военного в бронежилете, машущего рукой в перчатке.

Подозрительность со всех сторон — вот к чему привели четыре года войны. Перед отъездом из Форт-Райли каждому солдату дали ламинированный ознакомительный буклет об Ираке — так называемую «карту культурной подкованности» (Culture Smart Card), где говорилось, например, что «приложить правую руку к сердцу — знак уважения или благодарности» или что «не следует показывать жест „ОК“ — указательный и большой пальцы в кольце — или поднятые большие пальцы: эти жесты считаются непристойными». Приведены были, кроме того, десятки широко употребительных слов и выражений в фонетической записи, в том числе арджуке (пожалуйста), шукран (спасибо), мархаба (добро пожаловать), масалама (до свидания).

Все это были хорошие слова, полезные в плане стратегии борьбы с повстанческими движениями, но стрелок в «хамви» Козларича решил, что ему на этой войне нужны несколько другие слова и в меньшем количестве: черным маркером он написал на своей турели по-английски и рядом по-арабски в фонетической передаче:

Где мы?

Боевик(и)

Где бомба?

Покажи мне

Это был язык СВУ и СФЗ. По всему восточному Багдаду атак с их использованием становилось все больше, и, хотя пока что, кроме Каджимата и четверых раненых в его «хамви», никто в 2-16 не погиб и серьезно не пострадал, эта машина была не единственной мишенью. Не далее как прошлым вечером, когда Козларич и Каммингз ужинали в столовой, стены здания сотряс громкий взрыв, и тарелки, подносы, еда — и десятки солдат в придачу — со стуком и грохотом повалились на пол. Первое впечатление было, что это ракетная атака на ПОБ (их число тоже возрастало), но оказалось, что это СВУ, от которого примерно в миле от базы пострадал патрульный «хамви» их батальона. Каким-то образом все, кто ехал в «хамви», отделались звоном в ушах и легкими контузиями, но автомобиль был уничтожен.

Туда-то Козларич и вел сегодня колонну, на то самое место, где это случилось, чтобы показать округе, как реагируют на такие вещи Соединенные Штаты Америки. «Лишайте боевиков шанса получить убежище», — говорилось в руководстве, и с этой целью Козларич приказал свернуть с маршрута «Плутон», направиться именно в ту миленькую часть ЗО и остановиться у свежей ямы, оставшейся после взрыва СВУ. «Пошли прочешем», — сказал Козларич своим людям, и вскоре хорошо вооруженная группа из двадцати трех человек двинулась по улицам, выборочно обыскивая дома.

Приблизились к дому, где во дворе сохло белье и у входа аккуратно стояла в ряд обувь. Не спрашивая разрешения, несколько солдат вошли в дом, осмотрели первый этаж, поднялись по лестнице, осмотрели второй, заглядывая в шкафы, выдвигая ящики.

Перед другим домом росло плодовое дерево и стоял небольшой металлический резервуар для воды, который показался одному из солдат подозрительным. Семья, жившая в доме, молча смотрела, как солдат отвинтил крышку резервуара и понюхал внутри, проверяя, действительно ли там вода, а потом смотрела, как другой солдат запустил руку в крону дерева и начал по очереди ощупывать ветки — одну, другую, третью. Стоя на цыпочках, он шарил среди листвы, наконец нашел, что искал, и под взглядами семьи поднес спелый плод ко рту и откусил.

Каждый обыск занимал самое большее несколько минут, и все общение между американцами и иракцами к нему и сводилось. В отличие от более рискованных операций, когда солдаты, преследуя конкретные точечные цели, ломали двери посреди ночи, эти обыски происходили обыденно и деловито: вошли, обыскали, задали несколько вопросов, вышли. Следующий дом. Вошли, обыскали, вышли. Риск был, конечно: ведь они явились сюда потому, что кто-то пытался убить их товарищей с помощью СВУ Опасность представляли, например, снайперы, и поэтому оружие у солдат, когда они шли к следующему дому, было наготове. Около дома стоял мужчина, и он пригласил Козларича войти и выпить чаю.

Раньше такого никогда не случалось. Во время всех предыдущих обысков никто их в дома не зазывал — люди пассивно отступали в сторону, пропускали их, и только.

И Козларич вошел в сопровождении иракца, который был его переводчиком. Четверо из его группы безопасности тоже вошли, а два солдата остались в переднем дворе, чтобы в случае засады стать первой линией обороны.

Мужчина провел Козларича мимо родных, имевших удивленный вид, и жестом пригласил сесть на стул в безукоризненно чистой гостиной. На столе стояла ваза с искусственными цветами, сервант был полон хрупкой посуды.

— У вас красивый дом, — сказал Козларич, садясь. Каска была на нем, бронежилет на нем, пистолет в пределах быстрой досягаемости.

Хозяин улыбнулся и поблагодарил за похвалу, но под мышками у него появились влажные пятна.

На кухне грелась вода для чая. Снаружи другие солдаты продолжали обыскивать дома соседей, видевших, что этот человек сам позвал к себе американцев. В гостиной хозяин объяснил Козларичу, почему иракцы неохотно сотрудничают с американцами.

— Я боюсь иметь дело с американцами, потому что мне угрожали боевики. У меня нет денег. Жаль, что я не могу на вас работать, — сказал он по-арабски, делая паузы для переводчика, и в какой-то момент перешел на английский, чтобы понятнее было, чем теперь стала его жизнь: — Очень трудно.

Разговор продолжался. Иракец назвал свой возраст: шестьдесят восемь лет. Козларич сказал, что он выглядит моложе. Хозяин сообщил, что в прошлом служил в иракских ВВС. Козларич в очередной раз кивнул. День был не жаркий, но пятна пота под мышками у иракца росли. Уже прошло пять минут с лишним. Несомненно, соседи не оставили все это без внимания.

— Если меня потом спросят: «Почему у тебя были американцы?», я просто отвечу: «Обыскивали дом», — сказал хозяин скорее себе, чем Козларичу.

Подали чай.

— Нейт, — сказал Козларич Шоумену, — пройдись-ка по дому. Пускай тебя просто проведут по всем комнатам.

Вот уже десять минут. Хозяин сплел пальцы. Расплел пальцы. Подтянул носки. Сказал:

— Когда я вчера вечером услышал взрыв, у меня сердце… в груди все так и…

Он сидел тогда, по его словам, в этой самой комнате, ужинал, и стены дома затряслись, но ничего не разбилось.

Пятнадцать минут. Хозяин рассказал Козларичу про одного из своих сыновей, которого две недели назад похитили и постоянно избивали, пока он не заплатил выкуп — 10 тысяч долларов. Вот почему у него теперь нет денег.

Двадцать минут.

— Я люблю Америку. Когда Америка пришла, я поставил снаружи цветы, — сказал он. Но с тех пор ситуация изменилась. — Если я их сейчас поставлю, меня убьют.

Пятна пота уже расплылись до огромных размеров. Двадцать минут. Обыски не длятся столько времени. Все это знают. Козларич встал.

— Шукран, — сказал он, пожимая хозяину руку.

— Жаль, что я не могу поддержать вас, — сказал хозяин. — Я боюсь за свою жизнь.

Он проводил Козларича за дверь, и, когда Козларич и его солдаты двинулись дальше, иракца немедленно окружили соседи.

— Он не из-за нас нервничал. Он нервничал из-за тех, что поглядывали со стороны и думали: «Что он говорит американцам, пока они у него дома?» — сказал Козларич позднее. — Это порочный круг. Они хотят безопасности. Они знают, что мы можем ее обеспечить. Но им надо сообщить нам, где бандиты, а они боятся за свою жизнь, боятся, что мы ничего не сделаем и бандиты придут и убьют их. И сообщить плохо, и не сообщать плохо.

Но где же они все-таки, эти бандиты? Можно ответить — везде, но хотелось бы поконкретней. Где тот злоумышленник, что привел вчера в действие СВУ? Вновь стоя у свежей воронки в окружении местных мальчишек, кричащих ему «Мистер, мистер» и выпрашивающих футбольные мячи, Козларич думал, как быть дальше. Безусловно, есть в округе люди, знающие, кто это сделал, но как их убедить, что, сколь бы плохо ни могло, по их мнению, прийтись тому, кто сотрудничает с американцами, не сотрудничать — еще хуже?

Бороться с повстанческими движениями — значит и силу показать. Он решил устроить такой показ с участием двух реактивных самолетов F-18, которые должны будут на малой высоте пролететь над округой без предупреждения. Звук будет оглушительный и пугающий. Дома завибрируют. Стены затрясутся. Мебель затрещит. Могут даже упасть чайные чашки, хотя Козларич надеялся, что без этого обойдется.

Он и его солдаты расселись по «хамви», чтобы ехать обратно, и вдруг случилось еще кое-что, чего раньше не случалось: дети захлопали в ладоши и стали махать на прощание.