Хорошие солдаты - Дэвид Финкель

— Это один из моих любимых фильмов, — сказал он иракцу.

— Мне нравится, как они воюют, — промолвил иракец.

— Я воюю так же, как они, — сказал Козларич.

— Как фамилия этого актера? — спросил иракец.

— Мел Гибсон, — ответил Козларич.

— Он ведет себя как лидер, — заметил иракец.

После этого они оба молчали, просто смотрели, пока безутешный Гибсон не сказал, когда все уже кончилось: «Я никогда этого себе не прощу — что мои люди погибли, а я нет».

Иракец пощелкал языком.

— Он очень опечален, — сказал Козларич.

Иракец опять пощелкал языком.

— Он был первым, кто посоветовал мне доверять своим инстинктам, — сказал Козларич. — Хэл Мур.

Иракец встал и вернулся с ванильным мороженым, которое Козларич начал лизать, глядя, как Гибсон, уже на родине, обнимает жену, — и тут вырубилось электричество, экран потух и фильм оборвался.

— Упс, — сказал Козларич.

Оба немного подождали, надеясь, что электричество включится, но напрасно.

— Ну и как же мы будем все это налаживать? — спросил Козларич, имея в виду войну.

Иракец пожал плечами, не отводя глаз от пустого экрана.

— Как мы с вами будем это прекращать? — сделал новую попытку Козларич.

— Нам нужна помощь Всевышнего, — сказал иракец, и Козларич кивнул, доел мороженое и через некоторое время попрощался и вернулся на базу.

Несколько часов спустя солнце зашло, и небо, как всегда в темное время суток, стало зловещим. Поднялась луна, не совсем полная, щербатая и слегка сплюснутая, и аэростат, уже не яркий белый пузырь, как днем, а серая тень, сумрачно нависал над ландшафтом из пустых улиц и строений, окруженных мешками с песком и высокими бетонными взрывозащитными стенами.

Внутри некоторых из этих строений находились солдаты Козларича, которые все были обучены не бороться с повстанческими движениями, а, как выразился Каммингз, уничтожать врага в ближнем бою. Через неделю после смерти Каджимата они проводили время между заданиями как обычно: играли в компьютерные игры, видеочатились через Интернет. Иные занимались с гирями, иные смотрели пиратские DVD, которые можно было купить в бывшей больнице за доллар. Попивали «ред булл», или «маунтин дью», или воду, в которой разводили белковый порошок. Наедались в столовой до отвала кукурузными шариками корн-попс. Листали журналы, приближавшиеся, насколько возможно, к нарушению армейского запрета на порнографию. Такую жизнь вели на ПОБ восемьсот первоклассных солдат, чье поведение можно объяснить просто-напросто тем, что очень многим из них было всего девятнадцать, или несколько более сложными обстоятельствами, выражавшимися в том, что повсюду их окружали взрывозащитные стены, за которыми они и предавались всем этим занятиям.

Их казармы были окружены взрывозащитными стенами.

Их столовая была окружена взрывозащитными стенами.

Их молитвенный дом был окружен взрывозащитными стенами.

Их сортиры были окружены взрывозащитными стенами.

Они ели за этими стенами, молились за этими стенами, мочились за этими стенами, спали за этими стенами, и сегодня, 14 апреля, когда взошло солнце и щербатая луна исчезла, они вышли из-за этих взрывозащитных стен и сели в свои «хамви», гадая, не наступил ли тот самый день, который они за взрывозащитными стенами видели теперь во сне, день, когда их взорвут, как взорвали Каджимата.

— В путь-дорогу, — сказал Козларич.

Он был на своем обычном месте: левое заднее сиденье, третий «хамви» от головного. Колонна всегда насчитывала как минимум четыре машины; в этой было пять. На правом переднем сиденье ехал Нейт Шоумен, двадцатичетырехлетний лейтенант, чья вера в эту войну и оптимизм на ее счет мало чем уступали вере и оптимизму Козларича. Из младших офицеров батальона Шоумен был самый многообещающий, и Козларич поручил ему возглавить свою личную группу безопасности.

Выехав через усиленно охраняемые главные ворота ПОБ, они сразу же оказались на передовой. На обычных войнах есть передовая линия в прямом смысле, линия, к которой приближаются, которую пересекают, но на этой войне, где враг был повсюду, передовой было всё вне заграждения, с любой стороны: это здание, этот населенный пункт, эта провинция, вся страна, куда ни взгляни.

На такой войне, в районе, где все было усеяно СФЗ, какое сиденье было самое безопасное? Солдаты обсуждали это бесконечно. Козларич в обсуждениях не участвовал, но тоже об этом думал. Чаще атаковали первую машину колонны, но в последнее время боевики начали метить во вторую машину или в третью, как в случае Каджимата, а иногда в четвертую или пятую. И хотя большей частью СФЗ летели справа, Каджимата убил снаряд, летевший с левой стороны.

Так что надежного способа оградить себя не существовало, можно было лишь принимать меры предосторожности. «Хамви» были оснащены глушилками против СФЗ с инфракрасным пусковым механизмом, но глушилки не всегда действовали эффективно, поэтому к передней решетке радиатора одного из «хамви» была вдобавок на счастье примотана подкова.

У каждого солдата это было по-своему. Шоумен носил крестик, который кто-то в церковной общине его родителей в Огайо сплел из ниток армейских цветов. Башенный стрелок старался стоять на особый манер, одна нога перед другой, чтобы бронебойный пест, если он влетит в машину, оторвал ему не обе ступни, а только одну. По сходной причине Козларич иногда засовывал кисти рук под бронежилет, выглядывая в окно и думая, насколько можно успеть почувствовать взрыв, если он случится. «Мгновенно», — сказал он матери Каджимата, но так ли было на самом деле? Осознает ли он это? Услышит ли? Увидит ли? Почувствует ли? Станет ли куча мусора за окном, на которую он сейчас с подозрением смотрит, последним, что он видел в жизни? Станут ли последними его словами те, что он сейчас говорит в гарнитуру, отзываясь на насмешливый вопрос военного, сидящего на ПОБ? «У вас что, дрисня, ребята?» — вот что он произносит. Может, так все и кончится, да? Посреди фразы вроде этой?

— У вас что, дрисня, ребята?

— У вас что, дри…

Колонна приблизилась к следующей куче мусора. Может быть, там что-то спрятано?

Колонна приблизилась к затененному участку под путепроводом. Может быть, там?

Глаза шарили, глушилки глушили, колонна двигалась по маршруту «Плутон» на очень малой скорости — десять миль в час, — и это позволяло видеть, чего на данный момент достигла «большая волна». Иракские водители уже знали, как поступать, если идет колонна «хамви»: съехать на обочину, терпеливо ждать, пока она проедет, не делать внезапных движений и не выказывать досады из-за пробки, которую колонна неизбежно создает позади себя. Сейчас колонна проехала мимо водителя, имевшего безрассудство обхватить голову руками, — заметили ли это Козларич и его солдаты?

Заметили ли они старика, сидящего перед магазином с окнами, закрытыми ставнями, перебирающего четки и безучастно смотрящего на военные машины?

Заметили ли мальчика рядом со стариком, провожающего колонну взглядом, каким провожают мерзкое пресмыкающееся?

Заметили ли белую машину, украшенную цветами, и фургончик за ней, где невеста и еще восемь женщин смеялись и ритмически подпрыгивали на сиденьях?

Проехали мимо детей, которые гнали коз. Проехали мимо мужчины, толкавшего бетонный блок. Проехали мимо мужчины, курившего сигарету и смотревшего под поднятый капот машины, у которой заглох мотор, и то ли он действительно заглох, то ли эта машина начинена взрывчаткой и сейчас взорвется. Солдаты замедлили движение, почти остановились. Мужчина никак не отреагировал на близость колонны. И никто не отреагировал. Никто им не улыбался. Никто не бросал цветов. Никто не махал.

А вот теперь помахали: это сделал мальчик, волочивший кусок провода. Он приостановился помахать Козларичу, тот заметил его и тоже помахал, и кого увидел Козларич — это машущего мальчика, который, вполне вероятно, держит проволоку неспроста и сейчас взорвется, а что увидел мальчик — это толстое стекло, а за ним военного в бронежилете, машущего рукой в перчатке.

Подозрительность со всех сторон — вот к чему привели четыре года войны. Перед отъездом из Форт-Райли каждому солдату дали ламинированный ознакомительный буклет об Ираке — так называемую «карту культурной подкованности» (Culture Smart Card), где говорилось, например, что «приложить правую руку к сердцу — знак уважения или благодарности» или что «не следует показывать жест „ОК“ — указательный и большой пальцы в кольце — или поднятые большие пальцы: эти жесты считаются непристойными». Приведены были, кроме того, десятки широко употребительных слов и выражений в фонетической записи, в том числе арджуке (пожалуйста), шукран (спасибо), мархаба (добро пожаловать), масалама (до свидания).