Зеркала - Ольга Корвис

Никто не потревожил покой мёрзлой ночи до самого рассвета. Только один раз вдоль дома медленно проехала полицейская машина с включёнными проблесковыми маячками. А утром первыми на детской площадке появились женщина с девочкой лет пяти-шести. Марк присмотрелся внимательнее. В женщине он узнал жену Генки. Ей наверняка не было и тридцати, но выглядела она намного старше. Особенно с покрасневшими, словно заплаканными глазами.

— Ма-ам, — девчушка упрямо теребила её за подол потёртой дублёнки. — Холодно. Папа скоро уйдёт?

Женщина вытащила из кармана мобильник и посмотрела на дисплей.

— Да, скоро. Ещё полчасика погуляем и пойдём домой. Папа как раз уедет.

— А если не уедет?

— Тогда пойдём к тёте Свете, посидим у неё.

— Почему он разозлился?

— Не знаю, милая…. Не знаю, — женщина тяжело вздохнула и нахмурилась. — Ты уже замёрзла что ли? На щеке вон белое пятно. Только пришли же… Ох, ну сейчас я тёте Свете позвоню.

Пока она разговаривала по телефону, Генкина дочка подошла к качельке и посмотрела прямо на Марка.

— А тебе почему не холодно? — спросила она, внимательно оглядев его с головы до пят. — Ты же без шапки.

Марк с улыбкой пожал плечами.

— Я привык к холодам.

— Красивые у тебя серёжки. Мне папа тоже обещал подарить на Новый Год, — девчушка погрустнела. — Только теперь, наверное, уже не подарит. Он злится на нас с мамой.

— За что?

— Не знаю. Он часто так делает.

— Скажи ему… Вечером, когда вернётся, скажи ему, что дядя Марк запретил вас обижать. Я потом сам ещё с ним поговорю.

Её окликнула мать. Девочка обернулась и побежала к женщине. Марк слышал, как она что-то ей говорила. Жена Генки внезапно остановилась и оглянулась на качели с невидимым ей призраком. Потом что-то резко сказала дочери и за руку потащила в подъезд. А Марк пошёл к дому, где жил Генка. Поднялся в его квартиру. Тот был пьян с самого утра. На кухне Марк увидел разбитую детскую чашку, на стене — потёки от чая. Генка сидел на кухне напротив наполовину пустой бутылки водки. Он не собирался никуда уходить. Его жена, видимо, всего лишь пыталась успокоить дочь. Надеялась, что муж напьётся и заснёт. Марк глянул на электронные часы на столе — воскресенье. Никому никуда не надо. Ни в школу, ни на работу. Должно быть, это новость о смерти Дархана вынудила Генку схватиться за бутылку. На приятеля ему, скорее всего, было глубоко наплевать, а вот неминуемый разговор с полицией мог пошатнуть душевное равновесие.

Глядя на него, Марк снова чувствовал злость. Желание раздавить этого человека. Расправиться так же жестоко, как с ним поступил он — прямо сейчас, не откладывая ни на минуту. Но держался — убить Генку было легко. У него и такой же кухонный нож рядом лежал. На мгновение колыхнулась колкая мысль — может, даже тот самый? Вчера порезал человека, а сегодня — колбасу. Но, конечно же, нет. Генка не был дураком, чтобы тащить в дом орудие убийства. Он всё попрятал вместе с частями тела. Выбросил улики, попытался скрыть следы. Поэтому его нельзя было убивать просто так. Сначала Марк хотел выбить из него признание, чтобы родители смогли снять листовки со столбов, не вздрагивать от каждого звонка телефона. Не ждать и не надеяться, а отнести его фотографию в мастерскую памятников и попытаться смириться с тем, что сына у них больше нет.

Марк дотронулся до бутылки, и та покрылась инеем. Изморозь пошла дальше — перетекла на стол, добралась до стакана. Обожгла холодом Генкину руку. Тот вздрогнул, словно очнулся от глубокого сна. Отдёрнул ладонь и непонимающе посмотрел на заледеневшее стекло.

— Чё за хня? — пробормотал он.

Генка вдруг уставился прямо на Марка. Он не мог увидеть призрака, но тому всё равно показалось, что бывший одноклассник смотрит прямо на него. С глухой, животной злобой — точно так же, когда душил. Марк невольно вздрогнул. Стиснул зубы. Снова заскреблось на душе. Всего-то надо разбить эту чёртову бутылку и вспороть Генке глотку от уха до уха или выбросить его в окно.

— Ты скоро сдохнешь, — еле слышно прошептал Марк. — Очень скоро.

С этим обещанием он заставил себя уйти. Пришло время заглянуть к третьему участнику задушевной встречи — к Серёге. Дома того не оказалось. А без него слоняться по чужой квартире отчего-то было неловко. Марк недолго постоял в коридоре. Потом всё-таки заглянул на кухню, где пили чай родители Серого. Из их разговора он узнал, что тот слишком эмоционально воспринял смерть Дархана и куда-то ушёл с самого утра. Мать посетовала, что надо сходить поискать. Холодно на улице. Как бы где не замёрз. Отец предположил, что, может, сын у Генки, но та только покачала головой.

Марк догадывался, где мог спрятаться Серый. Было у них одно место, куда они сбегали от своих подростковых проблем. Дархан там частенько песни репетировал. Генка отсиживался, когда пьяный отец руки распускал и выгонял его из дома. А Марк с Серым туда за компанию приходили. Старую постройку они называли блиндажом. Потом уже узнали, что настоящий блиндаж выглядит совсем по-другому, а облюбованная ими заброшка больше походила на какую-то хозяйственную постройку с погребом.

Серёга сидел на крыше блиндажа и, обхватив себя руками, тихонько раскачивался из стороны в сторону. Рядом с ним в снегу темнели окурки, лежала пачка сигарет и зажигалка. Марк остановился напротив него.

— Ну привет, Серый.

— Я знал, что ты придёшь, — не глядя на него, тихо сказал Серёга и улыбнулся. — Зна-а-ал. Догадался после того, как Дархан сгорел, что он не просто так. Я ещё тогда в квартире понял, что твоя смерть нам не сойдёт с рук. Только они не поверили. Я же это… того.

С тихим смешком он поднял голову и посмотрел на Марка.

— Ку-ку, — Серёга снова улыбнулся и постучал указательным пальцем по шраму. — У меня же и справка есть. Получил, правда, только два года назад получил. Ураган у нас был, листы железа сорвало с крыши. Задело. А так сразу после института началось. Сначала немного, потом всё сильнее. Так что теперь точно только завод. Полы мою. Плохо мы с тобой поступили. Не по-людски.

Он говорил с ним как с близким другом, а не с тем,