Любовь и смерть на карантине - Андреева Наталья

– Сережа, Сережа, Сережа… Мне страшно…

Он, молча и крайне осторожно завел ее в квартиру. Тут же прибежала дочь:

– Мама, где ты была?! Что случилось?!

– Уведи ее, – хрипло попросила она. – Ей не надо…

Перепуганную Любашу отец, утешая, увел в ее комнату.

– Все нормально: мама дома. Живая. Сейчас мы во всем разберемся.

– Но что случилось? – не унималась девочка.

– Рассказывай, – велел Сергей, наливая горячего чаю и ставя перед женой ее любимую чашку.

– На меня маньяк напал, – она натужно закашлялась. – Говорить тяжело… Он меня за горло… Душил. – Она молча показала мужу синяки.

Сергей встал, сжимая кулаки. Лицо у него было бледное. И шагнул в прихожую.

– Ты куда? – У нее от страха за мужа даже голос прорезался.

– Найду его и убью.

– Да сядь ты. Он давно уже тю-тю.

– В полицию надо звонить.

– Ты забыл, что я на мониторинге?!

– Я-то помню. А вот куда тебя понесло?!

– Сережа, я не знаю, что делать, – сказала она жалобно. – Это был самый настоящий маньяк. Я сама про таких раньше шоу снимала. В смысле рассказывала на своем ток-шоу.

– Жизнь – это не шоу, да? Страшно было?

– Не то слово. У него глаза пустые. Лица нет.

– Как это нет?

– На нем была черная маска. Я, правда, ее сорвала, когда с ним боролась.

– Ты молодец, – серьезно сказал Сергей. – Что боролась. – Он опять встал: – Я простить себе не могу! Ну, зачем я тебя отпустил?! Всю жизнь потакаю твоим капризам! А не надо было! Выпороть бы тебя, да тебе и так досталось. Дурочка ты моя. Нам надо выспаться. Завтра решим, что делать.

– Ты только Любаше не говори. Про маньяка. Она девочка еще.

– За кого ты меня принимаешь? – обиделся муж. – Скажем, что на тебя собака напала.

– Собака, Сережа, мне жизнь спасла. Дог по кличке Алекс. Он, в смысле маньяк, испугался и отпустил меня… Ой! Я же сумку потеряла! Наверное, надо пойти ее поискать?

– Не смей! Ты все равно хотела ее выкинуть! Вот и выкинула. А за водой я тебя больше одну не отпущу.

– Да я и сама не пойду, – поежилась Людмила. – Ты прав: черт с ней, с сумкой… И пояс от шубы… Еще пуговицы там остались. С мясом выдрал, гад! – Она наконец заплакала. – Как же я испугалась, Сереженька… Он ведь мог меня рас… членить…

– У него был нож?

– Не знаю, не помню. Помню только руки. Они будто из железа, его пальцы… Может, и нож был… Ой, мамочки!

– Все, все, все… – Сергей прижал ее к себе и погладил по спине. – Урок тебе. Будешь слушаться старших.

– Это я тебя старше… – всхлипнула она.

– А ведешь себя как девочка. Сейчас ты выспишься, а завтра утром мы все обсудим, как нам следует поступить.

Я не ожидал, что пес кинется ее защищать. Мне казалось, собака все понимает. Она на стороне хозяина, а не его бабы. И вдруг раздался этот лай. Не то чтобы я испугался пса, напротив. У меня появился шанс покончить и с женщиной, и с собакой. Но я вдруг почувствовал, что замерз. Лицо теперь было голое, а на улице мороз. Мне стало одиноко и неуютно. Лежащая подо мной женщина показалась чужой, я не знал, что с ней делать.

Я забыл…

Что вообще делают с женщинами? Им мстят, это я помнил. Но что еще?

Пес стоял и смотрел на меня. Я почувствовал, как оживает память. Когда-то и у меня была собака. И женщина. Моя женщина. Но вот что с ней стало?

Психиатр сказал бы, что моя память намеренно блокирует эти воспоминания. Я упорно их отторгаю, ставлю непроницаемую заслонку, как только прошлое пытается ожить…

…Я помню море, пустынный пляж. Я и она. Мы лежим и смотрим в небо после того, как друг другом насытились. Отдыхаем. Готовимся к новой схватке, будто собаки во время случки, когда хозяева спустили их с поводков и оставили на время одних. На очень короткое время, и потому надо торопиться, использовать все, до минутки, с пользой.

У нас отпуск. Всего-то десять дней, и мы хотим полностью посвятить их себе, потому и уходим с утра на безлюдный пляж, где кроме нас – никого. Я отчаянно голоден до секса, мне ведь пришлось ждать этого отпуска долгих три года. Работы было много, а вот женщины не было. Зато деньги появились, и вот я здесь, свободный и счастливый.

Море, оно живое, у него тысячи глаз, галерея лиц, и столько ушей, что оно улавливает каждый наш вздох и с любопытством смотрит: что дальше? Кажется, оно нас полюбило.

Я специально выбрал этот отель, прочитав, что он один на пляже протяженностью почти пять километров. Оборудованная лежаками и навесами зона осталась далеко позади. Я и море. Я и небо. Я и она.

Так что с ней стало? Я с трудом припоминаю, что она осталась за границей. Утонула? Потому что потом я ее не помню. Что-то связанное с чужой страной, где я оставил ее навсегда. Какая-то трагедия.

А-а-а!!!! Не хочу!!!! Заныл шрам на голове. Кажется, меня били. Так долго и больно, что я потерял сознание. Но кто бил и за что? Невыносимо болит не только голова, но и правый бок. Я помню ногу в тяжелом ботинке, которая саданула в печень. Адская боль, после которой я отключился. Сломано было два ребра, это справа, внизу, там, куда молотил показавшийся мне каменным мужской ботинок. Сотрясение мозга, не считая мелких травм. Сломанные пальцы правой руки, которой я до сих пор не вполне владею. Но главное – это голова.

А-а-а!!! Она опять воет! Ну почему, как только я пытаюсь вспомнить женщину, ее лицо и что с ней стало, мне мешает этот долгий, протяжный вой?! Который заглушает все. Голова становился похожа на колокол, а собачий вой – на его язык, который молотит по черепу изнутри. А кто звонарь? Ее хозяин, до которого я когда-нибудь доберусь.

Я должен вернуться в парк. Взять себя в руки. Мне надо туда вернуться. Иначе я и в самом деле сойду с ума…

Пришел мой тест: вот сейчас вы удивитесь!

Завтракали они молча. Наконец муж ласково спросил:

– Как ты?

– Не очень. Горло болит. Но не думаю, что это ковид. Маньяк мне что-то пережал своими железными пальцами, до сих пор хриплю. Шок прошел, но в парк я еще долго гулять не пойду. И одна не пойду уж точно… Господи, Любаша! Она же там гуляет! Слава богу, не одна, а с подругами… Но она одна возвращается с английского! Ее преподавательница живет у парка, с другой его стороны. Уроки заканчиваются поздно.

– Сейчас удаленка, ты забыла? – внимательно посмотрел на нее Сергей.

– Но когда-то это ведь закончится! Любаша – девочка ответственная, она хочет ходить на очные занятия, к своему преподавателю. Не далее как вчера собиралась. Как же хорошо, что нас посадили на социальный мониторинг! Представляешь, если бы на моем месте была наша дочь?!

– Не кричи так, она услышит.

– Мамочки, какой кошмар! Как вспомню его глаза!

– Что ты решила? Позвонишь в полицию?

– И что я им скажу? Нарушила режим самоизоляции? А вдруг у меня и в самом деле ковид? На меня же дело заведут! Нет, я никуда звонить не буду.

– Уверена?

– Да! Никуда я из дома не выходила. Отослала селфи и легла баиньки.

– Может, хотя бы Градовым позвонишь? – требовательно посмотрел на нее Сергей.

– И что я им скажу? Что дура?

– Люда, такими вещами не шутят.

– Сережа, я измучилась и устала. Полночи не спала.

– А под утро кричала.

– Вот видишь! Я хочу поскорее обо всем забыть. Петьке ни слова, понял?

– Ему сестра скажет.

– И что она скажет? На маму собака напала? Я обещаю, что буду отныне сидеть тихо, как мышка. Продукты закажем в маркете, или Петька привезет. Мусор тоже он заберет. Потом за дверь мешок выставим, как ты и предлагал. Сколько нам осталось чалиться? Десять дней? Продержимся. Надеюсь, его поймают.

– И как ты об этом узнаешь? Заявление надо написать. Что тебя пытались изнасиловать и убить.

– Может, не я первая? Кто-нибудь уже написал. По виду он точно маньяк.

– Люда, ты соображаешь, что говоришь?! Как написал-то, если этот маньяк завершил начатое? Кто написал? Труп? Ты, быть может, единственная свидетельница. Ты ведь его видела.