Возвращение короля - Джон Толкин

Леголас, стоя у ворот, обратил свои ясные глаза на север и на восток, и лицо его омрачилось.

– Наши не придут, – сказал он. – Что им ехать на войну за тридевять земель, когда война у них на пороге?

Они еще немного погуляли, обсуждая происшествия давешней битвы, потом вышли через разрушенные ворота, миновали свежие могильники у дороги, выбрались на Хельмову Гать и поглядели на излог. Уже воздвиглась Мертвая гора, черная, высокая, обложенная камнями, а кругом были видны следы гворнов, истоптавших траву, избороздивших землю. Дунландцы и защитники Горнбурга вместе восстанавливали Гать, разравнивали поле, возводили заново стены и насыпали валы; повсюду царило странное спокойствие – казалось, долина отдыхала после налетевшей бури. Они повернули назад, чтобы успеть к полуденной трапезе.

Завидев их, конунг подозвал Мерри и усадил его рядом.

– Здесь, конечно, не то, что в златоверхих чертогах Эдораса, – сказал он. – Да и друга твоего нет с нами, а он бы не помешал. Однако за высоким столом в Медусельде мы воссядем еще не скоро: если и доберемся туда, боюсь, нам будет не до пированья. Впрочем, что загадывать! Ешь и пей на здоровье, заодно и побеседуем. И поедешь со мною.

– Я – с тобою? – обрадовался и восхитился Мерри. – Вот здорово-то! – Он был как никогда благодарен за теплые слова. – А то я как-то, – запинаясь, выговорил он, – только у всех под ногами путаюсь, неужели совсем уж ни на что не пригожусь?

– Пригодишься, – заверил его Теоден. – Для тебя подыскали отличного пони местной породы: на горных тропах как раз такой нужен, не отстанет. Мы ведь в Эдорас горами поедем, через Дунхерг, где меня ждет Эовин. Хочешь быть моим оруженосцем? Эомер, доспех для него найдется?

– Оружейня здесь небогатая, государь, – отвечал Эомер. – Легонький шлем на его голову, пожалуй, подберем; но кольчугу и меч по росту – едва ли.

– А меч у меня и так есть, – сказал Мерри, вскочив на ноги и выхватив из черных ножен яркий клинок. Тронутый чуть не до слез лаской старого конунга, он внезапно опустился на одно колено, взял его руку и поцеловал. – Конунг Теоден, – воскликнул он, – позволь Мериадоку из Хоббитании присягнуть тебе на верность! Можно, я возложу свой меч тебе на колени?

– С радостью позволяю, – ответствовал Теоден и в свою очередь возложил длинные старческие пясти на темно-русую голову хоббита. – Встань же, Мериадок, – отныне ты наш оруженосец и страж Медусельда. Прими свой меч – да послужит он на благо Ристании!

– Теперь ты мне вместо отца, – сказал Мерри.

– Боюсь, ненадолго, – отозвался Теоден.

За трапезой шел общий разговор; наконец Эомер сказал:

– Скоро уж пора нам ехать, государь. Прикажешь ли трубить в рога? Но где же Арагорн? Он так и не вышел к столу.

– Готовьтесь выезжать, – велел Теоден, – и оповестите Арагорна, что время на исходе.

Конунг с Мерри и охраною вышли из ворот Горнбурга на просторный луг, где строились воины; многие уже сидели на конях. В крепости конунг оставил лишь небольшой гарнизон; прочие все до единого отправлялись в Эдорас, на войсковой сбор. Уже отъехал ночью отряд в тысячу копий, но и сейчас с конунгом было около пятисот, большей частью вестфольдцы.

Поодаль сомкнулся конный строй молчаливых Следопытов с копьями, луками и мечами, в темно-серых плащах; капюшоны закрывали их шлемы и лица. Кони у них были могучие, статные и шерстистые; и без седока стоял приведенный с севера конь Арагорна, по имени Рогерин. Ни золото, ни самоцветы не украшали их доспехи и сбруи, не было ни гербов, ни значков, только на левом плече у каждого звездой лучилась серебряная брошь – застежка плаща.

Конунг сел на своего Белогрива, Мерри взобрался на стоявшего рядом пони, звали его Стибба. Вскоре из ворот вышли Эомер с Арагорном и Гальбарад, который нес обмотанный черной тканью шест, а за ними еще двое – ни молоды, ни стары. Сыновья Элронда были до того похожи, что и не различишь: оба темноволосые и сероглазые, сияющие эльфийской красой; оба в блестящих кольчугах и серебристых плащах. Следом шли Леголас и Гимли. Но Мерри не мог отвести глаз от угрюмого, землистого, усталого лица Арагорна: он за одну ночь словно бы состарился на много лет.

– Я в большой тревоге, государь, – сказал он, остановившись у стремени конунга. – Дурные вести дошли до меня: нам грозит новая, нежданная беда. Я долго размышлял, и сдается мне, что надо менять планы. Скажи, Теоден: ты ведь держишь путь в Дунхерг – сколько времени он займет?

– Уже час пополудни, – отозвался Эомер. – На третьи сутки к вечеру, должно быть, доедем до Укрывища. Полнолуние будет накануне; сбор конунг назначил еще через день. Быстрее не поспеют съехаться со всей Ристании.

– Стало быть, через три дня, – задумчиво проговорил Арагорн, – войсковой сбор только начнется. Да, быстрее не выйдет, спешка тут ни к чему. – Он поднял глаза, и лицо его прояснилось, точно он окончательно принял трудное решение. – Тогда, государь, с твоего позволения, пути наши расходятся. У нас с родичами своя дорога, и поедем мы теперь в открытую. Мне больше незачем таиться. Поедем на восток кратчайшим путем, а дальше – Стезей Мертвецов.

– Стезей Мертвецов! – повторил Теоден, вздрогнув. – Что ты говоришь?

Эомер изумленно взглянул на Арагорна, и Мерри показалось, что конники, которые расслышали эти слова, стали белее мела.

– Если и правда есть такая стезя, – продолжал Теоден, – то она начинается за воротами близ Дунхерга, но там никто еще не бывал.

– Увы, Арагорн, друг мой! – горестно молвил Эомер. – А я-то надеялся, что мы с тобой будем биться бок о бок. Но если жребий влечет тебя на Стезю Мертвецов, то мы расстаемся и едва ли увидимся на этом свете.

– Другой мне дороги нет, – отвечал Арагорн. – И все же, Эомер, на поле брани мы, быть может, еще и встретимся, прорубившись друг к другу сквозь все полчища Мордора.

– Поступай как знаешь, государь мой Арагорн, – сказал Теоден. – Видно, и правда таков твой жребий – идти нехожеными путями. Как ни горько мне с тобой расставаться, как ни тягостно, однако нас ждут горные тропы и медлить больше нельзя. Прощай!

– Прощай, государь! – сказал Арагорн. – Скачи навстречу великой славе! Прощай и ты, Мерри! В хороших руках ты остаешься, я и надеяться не смел на такое, когда мы гнались за орками до Фангорна. Леголас и Гимли, наверно, и теперь последуют за мною; но мы тебя не забудем.

– До свидания! – проговорил Мерри. Других слов у него не нашлось. Он чувствовал себя совсем крохотным; его смущали и угнетали услышанные мрачные речи. Эх, сюда бы сейчас неунывающего Пина! Конники стояли наготове, лошади перебирали ногами: скорей бы в путь – и дело с концом.

Теоден обратился к Эомеру, тот поднял руку и громко отдал приказ; конники тронулись. Они миновали Гать, выехали из Ущельного излога и круто свернули к востоку, тропою, которая с милю вилась у подножий, а потом уводила на юг и исчезала в горах. Арагорн выехал на Гать и провожал ристанийцев взглядом, пока излог не скрыл их из виду.

– Вот уехали трое близких моему сердцу, – сказал он Гальбараду, – и едва ли не ближе других этот малыш. Он не знает, что его ждет; но если б и знал, все равно бы поехал.

– Да, о малышах-хоббитанцах не по росту судить, – заметил Гальбарад. – Вовсе им невдомек, какими трудами охраняли мы их границы, но мне это ничуть не обидно.

– А теперь наши судьбы сплелись воедино, – сказал Арагорн. – Но что поделать, приходится разлучаться. Ладно, мне надо перекусить, да в дорогу. Пойдемте, Леголас и Гимли! Поговорим за едой.

Они вместе вернулись в Горнбург. Однако за столом Арагорн хранил молчание, и друзья переглядывались.

– Говори же! – сказал наконец Леголас. – Говори, может, полегчает, светлее станет на сердце! Что случилось с тех пор, как мы приехали на мглистом рассвете в эту хмурую крепость?

– Я выдержал битву куда более жестокую, чем на стенах этой хмурой крепости, – отвечал Арагорн. – Я глядел в Ортханкский камень, друзья мои.

– Ты глядел в эту проклятую колдовскую штуковину? – вскричал Гимли с ужасом и недоумением. – Он… Враг у тебя что-нибудь выведал? Ведь даже Гэндальф и тот не отважился на такой поединок, а ты…

– Ты забываешь, с кем говоришь, – сурово осек его Арагорн, и глаза его блеснули. – Не при тебе ли я во всеуслышание назвался у ворот Эдораса? Что, по-твоему, я мог ему выдать? Нет, Гимли, – уже мягче продолжал он, и тень сбежала с его лица, видна была лишь безмерная усталость, точно после многих бессонных ночей, исполненных тяжкого труда. – Нет, друзья мои, я законный владелец Камня, вправе и в силах воспользоваться им: так я рассудил. Право мое неоспоримо. И сил хватило – правда, еле-еле.

Он глубоко вздохнул.

– Да, жестокий был поединок, все никак не приду в себя. Я не сказал ему ни слова, но сумел подчинить Камень своей воле. От одного этого он придет в неистовство. И я предстал перед ним. Да, сударь мой Гимли, Враг видел меня, но не в том обличье, в каком ты видишь меня сейчас. Если я оказал ему услугу, дело плохо; но думаю, что оказал дурную услугу. Он был, по-моему, страшно поражен тем, что я объявился среди живых, ибо доныне он обо мне не знал. Под окнами Ортханка на меня не обратили внимания, благо я был в ристанийском доспехе; но уж Саурон-то не забыл Исилдура и меча Элендила. И вот, как раз когда начинают сбываться его черные замыслы, вдруг он воочию видит наследника Исилдура и тот самый меч: я обнажил перед ним заново откованный клинок. А он все же не так силен, чтоб ничего не опасаться, – нет, его еще гложут сомнения.