Сталь остается - Ричард Морган

Он закинул ножны и меч за спину, повесил на руку мешок и вернулся в столовую, где уже убирали со столов. Хозяин, встретивший его с подносами в обеих лапищах, изумленно вылупился.

— Куда это ты собрался?

— Смена декораций, Джеш. — Рингил передвинул мешок на плечо и похлопал хозяина по мясистому бочку. Словно погладил окорок. — Отбываю на пару месяцев. Пережду зиму в Трилейне. Думаю, к весне вернусь.

— Но, но… — Джеш замялся, пытаясь уравновесить беспокойство должной мерой вежливости. — Я к тому… как насчет твоей комнаты?

— Сдай ее кому-нибудь. Если сможешь.

Чаша вежливости качнулась и пошла вверх.

— А твои счета?

— Ах да. — Рингил поднял палец, извиняясь за забывчивость, и подошел к ведущей во двор двери. — Мама?

Джеш остался у двери, пересчитывая деньги с гораздо меньшим воодушевлением, чем следовало бы ожидать, учитывая задействованную в данной операции сумму. Рингил последовал за окружавшей Ишил пышной свитой и, забравшись в карету, оказался в непривычной роскоши. Стены и дверцу покрывал тканый шелк, оконца были застеклены, а с потолка свисал небольшой изящный фонарик. Две расположенные одна напротив другой лавки были достаточно широки и длинны, чтобы служить при необходимости кроватями, и завалены мягкими подушечками. Из-под лавок выглядывали мягкие подставки для ног. В углу стояла плетеная корзина с флягами и кубками. Сидевшая в другом углу Ишил облегченно вздохнула, когда появилась последняя из фрейлин.

— Наконец-то! Не пойму, что ты здесь нашел. Эти местные, по-моему, неделями не моются.

Рингил пожал плечами, однако спорить не стал. Мать была недалека от истины. В такой глуши, как Гэллоус-Уотер, горячая ванна считалась немыслимой роскошью. А купание в ледяной реке не представлялось соблазнительной перспективой.

— Знаешь ли, после того как лига ввела налог на бани, многие потеряли интерес к личной гигиене.

— Я всего лишь хочу сказать…

— Не надо. Эти люди — мои друзья.

Мысль наткнулась на затерявшуюся в этой лжи крупицу истины, как зубы на косточку в мякоти плода. Рингил остановил закрывавшую дверцу фрейлину, приподнялся и, подавшись вперед, ткнул пальцем в бедро возничего. Тот вздрогнул от неожиданности и, вскинув руку с хлыстом, обернулся с явным намерением покарать обидчика. Увидев, однако, кто дотронулся до него, бедняга побледнел и уронил руку, словно отрубленную.

— О боги! Простите, ваша милость. Простите… — Слова теснились у него в горле. — Я не хотел… то есть… думал… Простите…

Ваша милость?

Похоже, кое к чему придется снова привыкать.

— Ладно-ладно. Ты только больше не замахивайся. — Рингил слабо махнул рукой. — Послушай, когда будешь выезжать из города, сверни к кладбищу. Там на углу есть синий домик. Возле него и остановись.

— Да, ваша милость. — Возничий суетливо повернулся к лошадям. — Будет сделано, господин. Сию минуту.

Рингил закрыл дверцу и откинулся на лавку, намеренно игнорируя вопросительный взгляд матери, так что той, когда они выехали со двора и покатили по улице, пришлось все же спросить.

— И зачем нам ехать к кладбищу?

— Хочу попрощаться с другом.

Ишил устало вздохнула, и Рингил, узнав один из ее трюков, с удивлением обнаружил, что прием сработал. Он как будто перенесся на десяток лет назад. Перед глазами встала давняя сцена: после веселой ночи со служанками он пробирается к себе на рассвете и видит вдруг мать: та стоит на верхней ступеньке лестницы, в пеньюаре, со сложенными на груди руками и бледным, без следа косметики, рассерженным лицом — королева-ведьма.

— Гил, к чему эта жалкая мелодраматичность?

— Я не имею в виду мертвого друга, мама. Просто он живет возле кладбища.

Безупречно ухоженная бровь выгнулась дугой.

— Неужели? Какое, должно быть, удовольствие.

Карета, покряхтывая, катилась по улочкам протирающего глаза городка.

Наружные створки передней двери синего домика были плотно закрыты. Обычно это означало, что школьный учитель еще не встал. Выйдя из кареты, Рингил свернул за угол, чтобы войти со стороны кладбища. Ночью случились заморозки, на гранитных камнях поблескивал иней, трава под ногами похрустывала. Единственный посетитель обители скорби стоял среди могил, завернувшись в пошитую из кожаных лоскутков накидку и надвинув на глаза широкополую шляпу, наполовину скрывавшую лицо. Появление человека с мечом он встретил с холодным равнодушием, но глаза, когда взгляды их встретились, недобро блеснули. Рингил проигнорировал его с апломбом переживающего похмелье человека и, пробравшись между могил, заглянул в ближайшее окно лачуги. По другую сторону грязного стекла школьный учитель неуклюже возился у плиты и, судя по выражению лица, терпел адские муки. Рингил усмехнулся и постучал в окно. Чувство ориентации в пространстве вернулось к Башке только после повторного стука. Установив источник звука, он живо замахал рукой, предлагая гостю воспользоваться передней дверью.

Рингил подошел к карете.

— Я зайду на минутку. Ты со мной?

Ишил состроила гримаску.

— Этот твой друг, он кто?

— Местный учитель.

— Учитель? — Она закатила глаза. — Нет, ступай сам. И пожалуйста, не задерживайся.

Впустив приятеля, Башка повел его мимо спальни в кухню. По пути Рингил заглянул в приоткрытую дверь — под простынями проступали очертания женского тела, по подушке разметались длинные рыжие волосы. Он смутно помнил, что в последний раз видел друга, когда тот брел по улице в компании двух местных шлюх, громко и непристойно проповедуя небесам. На фоне всеобщего веселья такая дерзость прошла практически незамеченной.

— У тебя там Рыжая Эрли? — спросил он. — Так ты все-таки привел ее домой?

Рот у Башки растянулся в широкой, до ушей ухмылке.

— Обеих, Гил. Они обе согласились. Эрли и Мара. У меня такого праздника еще не было.

— Да? И где же Мара?

— Сбежала. Стащила мой кошелек. — Даже упоминание об этом прискорбном моменте не согнало с честного лица учителя самодовольного выражения. Он лишь добродушно покачал головой. — Лучший праздник в моей жизни.

Рингил нахмурился.

— Если хочешь, я найду ее и верну тебе деньги.

— Нет, не надо. Забудь. Там все равно немного было. — Он снова покачал головой, как отряхивающийся после купания пес. — К тому же, надо признать, девчонка их заработала. Все до последнего гроша.

Рингил слегка скривился — слово «девчонка» в применении к Маре звучало, мягко говоря, непривычно.

— Ты слишком мягок, Башка. Мара никогда бы не позволила себе ничего подобного с другими клиентами. Тем более в таком маленьком городке. Не посмела бы.