Свобода или смерть: трагикомическая фантазия (сборник) - Леонид Филатов

1988

Воспоминание о Пушкине

Песня няньки

Видишь, в небе над трубойСветит месяц голубой?..Экой ты неугомонный,Наказанье мне с тобой!..

Я колоду разложу,Посужу да поряжу,Ты поспи, а я покаместНа тебя поворожу…

Увезут тебя, птенца,От родимого крыльца!..Слышу оханье кибитки,Слышу всхлипы бубенца…

Будут злоба и хулаОмрачать твои дела!..Слышу палки и каменья,Слышу хрупанье стекла…

Сорока неполных летТы покинешь белый свет!..Слышу скрип чужих полозьев,Слышу подлый пистолет…

Ну и страх от бабьих врак:Где ни кинь — повсюду мрак!..Может, врет дурная карта,Может, будет все не так…

Видишь, в небе над трубойДремлет месяц голубой?..Ну-ко спи, а то маманяЗаругает нас с тобой!..

Пущин едет к Пушкину

Как от бешеной погони,Как от лютого врага —Мчатся взмыленные кониПрямо к черту на рога!..

Мчатся кони что есть силыВдоль селений и столиц —Нет шлагбаума в России,Чтобы их остановить!..

Скоро ветер станет тишеИ спадет ночная мгла,И вдали забрезжат крышиДолгожданного села…

Выйдет Пушкин, тощ и молод,На скрипучее крыльцо,Опрокинет в синий холодСумасшедшее лицо…

Что за гость — почует сердцемИ затеет звонкий гам,И рванет к нему, как сеттер,По нетронутым снегам!..

И в глуши далекой ссылкиБеспечально и легкоВдруг засветятся бутылкиПетербургского клико!..

Но покамест цель далече,Холод лют и ветер крут,И приблизить время встречиМожет только резвый кнут…

Мчатся кони в чистом поле,Мрак и вьюга — все не в счет!..Эй, ямщик, заснул ты, что ли, —Пошевеливайся, черт!..

Разговор на балу

— Неужто этот ловеласТак сильно действует на вас,Святая простота?

— О да, мой друг, о да!..

Но он же циник и позер,Он навлечет на вас позорИ сгинет без следа!..

— О да, мой друг, о да!..

— И, зная это, вы б смоглиПойти за ним на край земли,Неведомо куда?..

— О да, мой друг, о да!..

— Но я же молод и умен,Имею чистыми мильенИ нравом хоть куда!..

— О да, мой друг, о да!..

— И все же мне в который разПридется выслушать отказ,Сгорая от стыда?..

— О да, мой друг, о да!..

— Ну что ж, посмотрим, кто есть кто,Годков примерно через сто,Кто прах, а кто звезда!..

— О да, мой друг, о да!..

— Боюсь, что дурочки — и теВ своей душевной простотеНе смогут вас понять!..

— Как знать, мой друг, как знать!..

Подмётное письмо

Ах, видать, недобрыми ветрамиК нашему порогу принеслоЭто семя, полное отравы,Это распроклятое письмо!..

До чего ж молва у нас коварна,Очернит любого за пятак!..Ангел мой, Наталья Николавна,Ну скажи, что все это не так!..

Ах, видать, недобрыми ветрамиК нашему порогу принеслоЭто семя, полное отравы,Это богомерзкое письмо!..

Кто-то позлословил — ну и ладно,Мнение толпы для нас пустяк!..Ангел мой, Наталья Николавна,Ну скажи, что все это не так!..

Ах, видать, недобрыми ветрамиК нашему порогу принеслоЭто семя, полное отравы,Это окаянное письмо!..

Голова гудит, как наковальня,Не дает забыться и уснуть!..Ангел мой, Наталья Николавна,Не молчи, скажи хоть что-нибудь!.

Дуэль

Итак, оглашеныУсловия дуэли,И приговор судьбыВершится без помех…А Пушкин — точно онЗабыл о страшном деле —Рассеянно молчитИ щурится на снег…

Куда ж они глядят,Те жалкие разини,Кому — по их словам —Он был дороже всех, —Пока он тут стоит,Один во всей России,Рассеянно молчитИ щурится на снег…

Мучительнее нетНа свете наказанья,Чем видеть эту смертьКак боль свою и грех…Он и теперь стоитУ нас перед глазами,Рассеянно молчитИ щурится на снег…

Пока еще он жив,Пока еще он дышит —Окликните его,Пусть даже через век!..Но будто за стеклом —Он окликов не слышит,Рассеянно молчитИ щурится на снег…

Дантес

Он был красив как сто чертей,Имел любовниц всех мастей,Любил животных и детейИ был со всеми мил…Да полно, так ли уж праваБыла жестокая молва,Швырнув во след ему слова:«Он Пушкина убил!»

Он навсегда покинул свет,И табаком засыпал след,И даже плащ сменил на плед,Чтоб мир о нем забыл…Но где б он ни был — тут и тамПри нем стихал ребячий гамИ дети спрашивали: «Мам,Он Пушкина убил?»

Как говорится, все течет,Любая память есть почет,И потому — на кой нам чертГадать, каким он был?..Да нам плевать, каким он был,Какую музыку любил,Какого сорта кофий пил, —Он Пушкина убил!

1977

Баллада о труде, или Памяти графомана

Скончался скромный человекБез имени и отчества,Клиент прилежнейший аптекИ рыцарь стихотворчества.

Он от своих булыжных строкЖелал добиться легкости.Была бы смерть задаче впрок —И он бы тут же лег костьми.

Хоть для камней имел СизифЗдоровье не железное.Он все ж мечтал сложить из них.Большое и полезное.

Он шел на бой, он шел на риск,Он — с животом надорванным —Не предъявлял народу иск,Что не отмечен орденом.

Он свято веровал в доброИ вряд ли бредил славою,Когда пудовое пероВодил рукою слабою.

Он все редакции в МосквеСтихами отоваривал,Он приносил стихи в мешкеИ с грохотом вываливал.

Валялись рифмы по столам,Но с примесью гарнирною —С гранитной пылью пополамИ с крошкою гранитною.

В тот день, когда его мослыОтправили на кладбище,Все редколлегии МосквыХодили, лбы разгладивши.

Но труд — хоть был он и не впрок!Видать, нуждался в отзвуке —И пять его легчайших строкВитать остались в воздухе…

Поэт был нищ и безымянИ жил, как пес на паперти,Но пять пылинок, пять семянОставил в нашей памяти.

Пусть вентилятор месит пыль,Пусть трет ее о лопасти —Была мечта, а стала быль:Поэт добился легкости!

Истерты в прах сто тысяч тоннОтменного булыжника.Но век услышал слабый стонБесславного подвижника.

Почил великий аноним,Трудившийся до одури……Снимите шляпы перед ним,Талантливые лодыри!..

1988

Из Аннаберды Агабаева

Мечети Каира

Я стер ботинки чуть ли не до дыр,Знакомясь с заповедниками мира.Есть города почтеннее Каира,Но мне хотелось именно в Каир.

Ревниво сознавая мой престиж,Друзья меня заранее корили:«Мечети — вот что главное в Каире!Забудешь… не успеешь… проглядишь…»

Не думая о сроках и делах,Я размышлял о том, как на рассветеУвижу знаменитые мечетиВ надвинутых на брови куполах.

Судьба меня и впрямь не подвела.Я чувствовал себя в ночном Каире,Как вор в давно изученной квартире,Я знал, где город прячет купола.

Вчерашняя ребяческая блажьСегодня обернулась делом чести.И вот передо мной взошли мечети,Неясные, как утренний мираж.

Они стояли в несколько рядов —Точь-в-точь отряд дозора на развилке.А как, должно быть, взмокли их затылкиПод шлемами тяжелых куполов!..

Окрестный воздух горек был и сух,В нем пыль былых веков еще витала,И возгласы умершего металлаНет-нет да вдруг покалывали слух.

Я отдал дань минувшим временам.Потрогал пыль. Взгрустнул о средней школе…Но мой унылый взгляд помимо волиУже давно косил по сторонам.

Меж тем над переулком плыл рассвет,И я, дыханьем города овеян,Внимал возне разбуженных кофеенИ слушал аппетитный хруст газет.

Каир — как антикварный магазин,Он удивлял меня ежеминутно.Здесь было все. Чадра и мини-юбка.Стекло и глина. Мускус и бензин.

Здесь двигались верблюды и автоВ одной и той же уличной орбите.Здесь бронзовые серьги НефертитиСоперничали с клипсами Бардо.

Здесь дервиши в засаленном белье,Желая разгадать «гримасы жизни»,Опасливо натягивали джинсыВ примерочных кабинах ателье.

Здесь вечером и утром — до зари —Озябший тенор сонного имамаТревожил мир из звездного тумана,Как позывные спутника Земли.

И дальними огнями осиян,Взрывая тьму, разгневан и напорист,Как джиннами набитый скорый поезд,Здесь грохотал незримый Асуан.

Каир! О, передать ли мой восторгОт этого потока — нет, потопа! —Где сыпала жаргонами ЕвропаИ грамотно витийствовал Восток!..

Зажав «путеводитель» в рукаве,Я плыл, влекомый уличной волною,Покамест не возник передо мноюПрохладный грот случайного кафе.

Гостеприимный тот полуподвалРасполагал клиентами в излишке,Но сладкую минуту передышкиОн мне великодушно даровал.

Я вспомнил благодатнейшую тишьИзмученных авралами редакций,Глаза друзей и их упрек ребячий:«Забудешь… не успеешь, проглядишь!..»

Друзья мои, скажите, как мне быть?Я перед вами до сих пор в ответе.Я повидал все лучшие мечетиИ все-таки посмел о них забыть.

У древних был вполне пристойный мир,Но лучше мы оставим их в покое.Я покажу вам кое-что другое,Я вам открою нынешний Каир.

Дай срок — я перед вами разложуС полдюжины своих карманных книжек,Пером же незакованный излишекЯ — так и быть! — вам устно доскажу.

И если слов моих порвется нить,Натянутая в спешке до отказа,То я себе — для связности рассказа —Позволю кое-что присочинить.

Ну можно ль быть педантом до конца,Описывая прелести Каира?О, этот город с обликом факира,Душой поэта, хваткой кузнеца!

Забывшись, вдохновенный ротозей,Я сам поддался смачному рассказу,И потому, наверное, не сразуЗамечу маету в глазах друзей.

И кто-то из писательской родни —Поэты непосредственны, как дети! —Вдруг спросит: «Ну а были ли мечети?»…Ах да, мечети!.. Были и они.

1968